погода
Сегодня, как и всегда, хорошая погода.




Netinfo

interfax

SMI

TV+

Chas

фонд россияне

List100

| архив |

"МЭ" Суббота" | 27.07.02 | Обратно

Травы Ивановой ночи

О Пеэтере Рудаше, художнике по стеклу и преподавателе Эстонской художественной академии, надо знать, что он прошел непростые университеты детдомовского детства, о чем тем не менее вспоминает с теплом. Что 14 лет занимался каратЕ и был чемпионом Эстонии... по бальным танцам. А еще ему присуща способность бросаться в проекты, которые навскидку могут показаться авантюрными, чтобы делом и результатом доказать, что черт не всегда так уж страшен. Реалист и романтик, творец и ироничный к себе критик спокойно сосуществуют в Рудаше, помогая оставаться таким, каков он есть. Разговор же наш случился в сааремааской деревне ЛаугА, где таллиннский художник уже многие годы проводит летние рабочие месяцы, где своими руками восстановил старый хутор, построил современную стеклодувную мастерскую и в придачу - настоящую галерею стекла, о чем говорю не случайно.

- Пеэтер, на дворе замечательное деревенское утро, солнышко светит, птички поют, жить бы да жить. Но идиллия идиллией, а впереди-то обычные ежедневные будни, да к тому же и забота: газ в баллонах привезут, а за него, как всегда, надо выложить сразу две с половиной тысячи крон. И так ведь каждую неделю. Вы с этим оброком, полагаю, уже смирились, без газа же стеклянной каши не сварить.

- У здешних газовых баллонщиков я любимый клиент, они мне даже скидку делают. А платить привык, потому что знаю, что за все, что хочешь получить, надо платить.

- В жизни вам многого хотелось получить?

- Да нет, не очень. Мне всегда хотелось заниматься только моим стеклом. Раньше для этого приходилось мотаться по заводам Советского Союза. Большая всесоюзная база была на Украине, во Львове, всю предварительную работу, черновую, за тебя кто-то делал, а ты занимался творчеством. Тем более, что профессия наша - художника по стеклу - довольно редкая. А когда я ушел с «Тарбеклааса» преподавать в Художественный институт, то работать на заводе мне не разрешили, и приходилось туда ходить по ночам чуть ли не тайком. На меня даже письма писали, где про эти походы сообщали куда следует. Но получали их, к счастью, умные люди.

- Но начинали-то вы с того, что хрустальщиком были, получали вещь и узоры на ней выписывали-вырезали. А потом курс своего корабля поменяли. Зачем?

- Ничего ведь на месте не стоит, времена меняются. Когда-то я был гравировщиком, хрусталя в Эстонии почти не было, тащил его из России, уже дома что-то обдумывал, делал эскизы, резал, а готовое продавалось в арсовских магазинах. А потом больше хотелось заниматься горячей обработкой, расплавленным стеклом.

- Вы и по нутру-то человек горячий. Насколько, по-вашему, характер может влиять на дело?

- Характер у меня действительно резкий. Но стекло ставит на место, охлаждает, потому что не терпит спешки, все последовательно, одно за другим, так что темперамент надо придерживать. Меня учит даже моя студия, считать приучает. Точно должен знать, что делать, за что платить, летом превращаешься даже в маленького бюрократа и счетовода, который усердно учитывает расход и приход.

- Но как же без характера резкого, если еще несколько лет назад на этом замечательно обжитом сегодня месте ничего не было, кроме обветшалого дома.

- И впрямь ничего не было, я этот хутор купил в 84-м году за 800 рублей, кажется. И все, что тут потом появилось, было сделано с радостью и в еще счастливом возрасте между 40 и 50. Если совсем уж честно, то в те времена я очень любил ловить рыбу, она тогда еще в море плавала, лет десять назад. Тянуло найти место далеко от большого города, отделиться от него. Потом уже пришла мысль о доме, бане, студии, галерее. Для меня это одно целое, одно сердце. А рядом - дорога, по ней, сами видите, постоянно едут машины и автобусы. Кого только здесь, в Лауга, не было. И Март Лаар заглядывал, и Ильвес несколько раз, когда был министром иностранных дел, и президента Рюйтеля моя Лида кофе угощала, а наш спаниель Джек облизал. Иногда к дому может подъехать целый автобус со школьниками, из Тарту, например. Про наших сааремаацев и не говорю, они здесь свои люди. Ну и туристы часто заезжают, кто-то уже не в первый раз. Гостей всегда много, и теперь даже поглядываю в окошко, не появится ли кто, без этого уже даже скучно, привык, чтобы рядом кто-то наблюдал. Конечно, одному работать спокойнее, но и зрители теперь не мешают. Они спрашивают, если любознательные, я отвечаю, жена даже считает, что слишком подробно, зачем, мол, людям технические тонкости про температуру и добавки? Но как же они по-другому проникнутся? С неделю назад у меня тут был один француз, вот человек по-настоящему влюбленный в стекло.

- Тут и у вас в самый раз наивно поинтересоваться - за что любите стекло?

- Вот это вопрос, если любишь с малых лет... За пластичность, наверное, за горячность, за неожиданности и сюрпризы. Я институт окончил в 70-м, и моим дипломом был первый в эстонском искусстве экпериментальный проект монументального оконного стекла. Композиция предполагалась для строящейся тогда гостиницы «Виру», ее гриль-бара, и называлась «Волна», из стекла и камня: 24 метра в длину, два с половиной метра в высоту. Состоять должна была из трех деталей, трех волн. Это ее фрагмент стоит сейчас возле моей студии. Но проект так и остался тогда проектом, и не только он один, постоянно вмешивались деньги. Зато мое стекло можно увидеть в музеях, на выставках, в галереях, здесь на Сааремаа. Многое уехало за рубеж, в Америку, Японию, Италию.

- Видел недавно на большой выставке прикладного искусства вашу композицию «Травы Ивановой ночи». Вспомнил о них, потому что здесь, в Лауга, тоже встретил нечто подобное, эскизы как бы к той большой работе. Что это за травы такие?

- Некошеные, высокие, танцующие, темные, таинственные, непроходимые. Через них и вправду трудно пройти. После Ивановой ночи их обычно скашивают. Тем не менее, многое из того, что делаю, для меня связано с морозом. Странно, да? Расплавленное стекло - и мороз. Может, это оттого, что я зимой родился. Но и стекло - оно ведь тоже, как лед, только горячий. Уже в молодости у меня были проекты тающего льда, рельефы, идущие от природы. Все связано с природой. У меня есть серия «Морские камни», они ведь тоже природа.

- Сколько известно, художничество - дело сугубо интимное. Но, подозреваю, есть у вас соавтор, жена ваша Лида. Но свой портрет в стекле вы сделали, а ее нет...

- Это всегда так бывает, чего-то не успеваешь. И зачем мне делать ее портрет, раз всегда рядом. А своего существования без Лиды не представляю, я же занятой человек, а она мне во всем поддержка, о стекле же, по-моему, даже лучше меня знает.

- Вы ведь женаты уже много лет, и история вашей встречи - отдельный сюжет. А сейчас вот говорят, что находиться долго в одном браке - неинтересно и скучно.

- Потому-то некоторые и мотаются всю жизнь, а потом вдруг понимают: все позади осталось, а впереди уже ничего. А со своим человеком чувствуешь себя спокойным и защищенным. Когда я начинал это строительство, конечно, существовала денежная проблема, и чтобы помочь мне, Лида продала все свои драгоценности, если считать ими те несколько колечек и вещиц, что в советские времена могла себе позволить купить жена художника. Но тогда мне помог вначале и Фонд национальной культуры, где руководит Эри Клас, и Куультурикапитал. А строить было надо, чтобы навык не пропал. Я же в советской армии служил в стройбате, единственный со средним образованием. Плотничал, пилил, окна ставил, и везде требовалось думать. Так что тут вернулся к хорошо знакомому. Если получалось плохо - переделывал. Я всегда критично отношусь к тому, что делаю, поэтому всякое бывало.

- В своем творчестве вы тоже столь же критичны в оценках сделанного?

- Что же это за художник, у которого отсутствует в отношении себя критичность? Это уже не художник. Но мне повезло, меня еще и жена критикует.

- Вы никогда не ждали у моря погоды, всегда старались быть хозяином собственной судьбы, когда-то беспрестанно колесили по стекольным заводам, позже срывались с насиженного места, чтобы поработать с коллегами на острове Борнхольм в Швеции. Вы и сегодня ощущаете себя хозяином своей судьбы?

- А почему нет, если могу спокойно делать свое дело, правда, «спокойно» надо в кавычки поставить. А спокойствие означает возможность заниматься тем, чем хочется, раз есть студия, идеи, Лауга на Сааремаа...



Николай ХРУСТАЛЕВ
ЛАУГА-ТАЛЛИНН