Мне никогда ничего не хотелось делать

С Юрием РОСТОМ мы встретились на минувшем кинофестивале «Окно в Европу», куда известный фотохудожник и журналист приехал, по собственным словам, и кино посмотреть, и с друзьями пообщаться. Когда фотографировал его своей «мыльницей», Рост советовал: «Не торопитесь, не давите сильно...»

- Почитатели вашего творчества, фотографий, публикаций, телепрограмм всегда относились к вам как к свободному художнику, не привязанному к месту службы. Тем не менее до последнего времени вы все же трудились в «Общей газете». Теперь ее не стало...

- ... и я стал свободным художником по факту. Но я же всегда придерживался постулата: не омрачать свою жизни ни одним трудовым днем, такая вот жизненная позиция.

- Лет 25 назад с такой позицией вы обязательно загремели бы в тунеядцы со всеми вытекающими последствиями.

- Во-первых, 25 лет назад я работал в «Комсомольской правде». Потом в «Литературной газете», потом делал авторскую прогрмму на телевидении, после чего пришел в «Общую газету». Так что тунеядец из меня никак не получался. А сейчас достиг того возраста, когда государство позволяет мне ничего не делать. Но это не значит, что подобное занятие не требует серьезного к себе отношения. Потому нынешнее состояние я определил для себя, как некую паузу, чтобы понять, что все же происходит и зачем я должен прилагать к чему-то усилия, куда их прилагать, в каком направлении, чем они должны закончиться.

- Но делать-то что-то вам тем не менее хочется?

- Честно говоря, мне ничего не хочется делать. И никогда не хотелось. Чем-то заниматься меня заставляли обстоятельства. Потому и старался делать только то, что и сейчас делаю - готовлю книжки. Потому и буду писать, и снимать. Снимать - тяжелее, сопряжено с участием третьих лиц, но книжку буду делать, две даже.

- С вашим именем обычно связывают способность открывать человека в необычной или очень простой ситуации. Сегодняшние герои вам интересны?

- Так они те же, что и вчера, что изменилось? Просто отыскивать их стало труднее, потому что труднее стало передвигаться, труднее идти на контакт, не мне - им. Но если, Бог даст, удастся найти себе какое-то прибежище, газетную полосу или журнальную, то эти люди обязательно будут появляться, никуда не денутся.

- Вы сказали: даст Бог, неужели нет предложений и возможности выбирать, капризничать при этом?

- Пока я действительно не капризничаю, хотя предложения и есть, порой даже предложения некоторым образом странные. Но я не тороплюсь, хочу закончить книжку «Групповой портрет на фоне века», где то ли фотографии и текст, то ли текст и фотографии. Мне надо сделать и книжку «Другая жизнь Сахарова», которая дожна стать открытием не какого-то совершенно не знакомого человека, а человека, которого знают все. При том, что о жизни Сахарова известно мало, но она очень интересна. Не знаю, будет ли она для кого-то примером, потому что повторить его человеческий и жизненный подвиг тяжело, для этого надо быть и таким одаренным, и таким безусловным. Но, возможно, после этой книжки выяснится, что он был еще более человеком, чем мы все.

- Когда-то вы делали программу «Конюшня Роста». Такой формат, по-вашему, нужен сегодня на телевидении?

- Я и сегодня считаю ее замечательной затеей. Этих программ было почти 70, и дело было вовсе не во мне, а в человеческих судьбах, в людях, которые себя нормально вели. Каждая программа придумывалась, в ней присутствовал сюжет, неожиданные повороты. Разумеется, она была нужна и погибла не от старости, а была убита. Возможно, телевидению, смотря как понимать это слово, она была и не нужна, это ведь клан такой, где то горячего хотят, то холодного. Мне кажется, что телевидение превратилось в нормальный такой бизнес, и сейчас нет такого канала, который для человека был бы отдушиной. В Америке такая же ситуация, телевидение тоже, как и у нас, отвратительное, но там такой канал все же есть, РВS, который делает некоммерческие вещи. Со временем таким могла бы стать наша «Культура».

- Сегодня многие из тех, кто в 1991-м защищал «Белый дом», вспоминают о том августе с горечью и разочарованием, даже с полученной медалью не прочь расстаться. Вы из их числа?

- За «Белый дом» у меня медали нет, так что и расставаться не с чем. А во-вторых, то, что происходит, нужно воспринимать как естественное течение событий, как перст Божий, как удачу или неудачу, словом, как составляющую жизни. И пытаться проститься, расстаться с тем, что произошло, значит, пытаться расстаться с собственной жизнью. Не думаю, что в этом есть смысл. Все происходящее - предназначение жизни, оно не принадлежит человеку, главное, чтобы хватило сил дожить и увидеть, что все не так плохо, вообще не так плохо. Разочарование - нормальное состояние, это очарование - ненормальное, люди очарованные рисуют себе какие-то образы, невероятной красоты женщин, отношений, социального устройства. На самом деле - все иначе, надо стараться преодолеть очарование... и очаровываться вновь. Избавляясь от одного очарования, ищешь другое.

- Вы, получается по философии, не борец?

- По философии я - пловец. Борец - это вступление в контакт, единоборство. А пловец - состояние состязательное, пловец, легкоатлет... У меня сложилось быть пловцом. Вот мой друг, Мати Элисте, с которым мы вместе плавали, меня легко поймет: ты доказываешь свою правоту на отдельной плавательной дорожке, не вступая в контакт с соперником, противником или единомышленником. Каждый плывет своей дорожкой, кто-то быстрее, кто-то особым красивым стилем, и хорошо плывет. Так что я не знаю, как это быть борцом, и очень их опасаюсь - тщеславие велико, много его, даже проигравший считает, что якобы боролся. А когда просто плывешь, иногда красиво и изящно, и при этом еще, слава Богу, не тонешь, то внушаешь некоторому числу людей мысль, что, оказывается, плыть-то можно. Мне приятно наблюдать за тем, что и некоторые люди тоже неплохо плывут, демонстрируя определенный стиль...

- Вспомните ваш первый фотоаппарат.

- Это был «Цейс Экон», обычный, шесть на девять, весьма примитивный, его мне дядя привез с фронта, с войны. Лучше бы это была «лейка», но мне казалось - чем аппарат больше, тем лучше.

- Тогда уж и про первую фотовыставку вспомните.

- Одна из первых вообще была в Таллинне, самая любимая. Их, собственно, тогда было даже две. Одна - в Доме печати, а другая - с рук просто. Жил я в доме замечательного человека Рейна Отсасона, чудесного, умнейшего. Произошло это не без участия Мати Эльвисте, который в то время, как и я, учился в Ленинграде. Вузы были разные, но плавали мы вместе. Я очень люблю Таллинн, здесь у меня никогда не было ощущения отчужденности, я полностью принимаю присущую ему манеру и способ жизни. Я же везде гость, и потому везде всегда с большим уважением отношусь к хозяевам, даже к хозяевам жизни в моей родной Москве я отношусь не то, чтобы с пиететом, но терпимо. Место под солнцем есть всем.

- Показалось почему-то, что о хозяевах жизни вы сказали с некоторым сочувствием, мол вам, ребята, могло бы и больше повезти.

- Да нет, хотя и считаю, что жить надо по потребности, она определяет степень необходимого общения. Наверное, меня занимает отчасти, что значительная часть людей живет не по потребности, а по возможности, и, значит, не испытывает необходимости смотреть хорошее кино, читать хорошие книги. Их возможности - по десять раз ездить куда-нибудь в Венецию. Но, может быть, это перерастет со временем в иное качество, и уже у их детей возникнут иные потребности. Каждый должен думать прежде всего о том, чтобы спасти собственную душу. А души окружающих нуждаются не в спасении, а участии.

- Хотя только что вы и говорили замечательные слова о Рейне Отсасоне, думаю, сами банкиром не смогли бы стать никогда?

- Я не мог бы стать банкиром, но, видите, это мне не мешало полюбить банкира. Помню, жил в его доме, совершенно прекрасном, абсолютно не банкирском, нормальном и человеческом, где вечера проходили в дивных беседах. Однажды я решил проконсультироваться у Рейна, куда вкладывать деньги. И он объяснил мне, что их надо вкладывать в путешествия, колбасу, в билеты в кино. Человек, который, насколько знаю, создал стройную систему защиты эстонской кроны, сам оказался абсолютно легким к тратам, призывал не копить, а тратить. Мне это очень понравилось, мне нравятся банкиры, которые призывают не собирать, а вкладывать. И, насколько возможно, стремлюсь следовать этому завету, главное, было бы что тратить. Не будет - так заработаем.

- Вы знаете дружбу хороших людей. А что может послужить причиной вашего разрыва с кем-то навсегда?

- Такого в моей жизни бывало не так уж много, и всегда сам себя винил. На самом деле дружба - тоже работа, она требует усилий, и, наверное, иногда мне их не хватало, чтобы ее поддержать, щедрости не хватало человеческой.

- А предательство?

- Какое предательство? Я прекрасно знаю возможности своих друзей и то, чего можно от них ждать. Не думаю, чтобы кто-то предавал меня сознательно, нет. Случалось неточное поведение, но ведь и с моей стороны тоже.

- Чего в вашей богатой событиями и встречами жизни еще не было?

- Много чего было, но хочется, чтобы было еще больше.

- Вам, что ли, еще мало?

- А разве жизни может быть много?

Николай ХРУСТАЛЕВ