Размагниченный компас

Этэри КЕКЕЛИДЗЕ

В Таллинне продолжаются гастроли Московского театра юного зрителя.

Вчера, сегодня и завтра таллиннская публика смотрит один из самых прославленных спектаклей этого замечательного театра – «Черный монах» режиссера Камы Гинкаса.

Неделю назад гастроли начались чеховским «Ивановым» – в прочтении постановщика Генриетты Яновской пьеса стала называется «Иванов и другие».

Чехов окольцовывает эти гастроли.

И если в «Черном монахе» автор и режиссер говорят не только о тяготах одиночества, стремлении человека во что бы то ни стало быть рядом с себе подобными, но и о праве таланта быть непохожим на других, то в «Иванове…» режиссер Генриетта Яновская говорит о параличе цели, который поражает волю людей, дезориентирует их и делает беспомощными перед временем, другими людьми и самими собой.

…Замкнутое пространство с перекрытым потолком, выстроенное художником Сергеем Бархиным, – только потом понимаешь, что эти красивые стены, деревья, кружевная листва сделаны из ржавого железа – сначала безжизненно и безгласно. Человек, похожий на доброго пасечника, в круглой соломенной шляпе, начинает посвистывать на разные лады, и постепенно это пространство оживляется отблесками солнечного света и заполняется птичьим щебетом.

Солнце и птицы – там, за дырявыми ржавыми стенами и потолком, здесь – некая Зона, некий Солярис, безошибочно выбирающий из всего Чехова тех, кто болен одной болезнью — потерянностью. Сюда неким ветром втягиваются какие-то фигуры, пробегающие из одного конца сцены в другой, поодиночке и в затылок друг другу – потом, когда они заговорят, мы поймем, что это и есть «Другие», герои других чеховских пьес – Вафля из «Дяди Вани», Епиходов, Симеонов-Пищик и Прохожий из «Вишневого сада», Маша из «Трех сестер», сразу две Шарлотты, зеркально отражающиеся друг в друге…. Их становится все больше и больше, они заполняют сцену, и, наконец, здесь появляется тот, который становится центром притяжения – Николай Алексеевич Иванов. Человек, который чувствует себя безмерно виноватым, но не понимает, в чем его вина. Он центр этой вселенной, но сам потерял ориентировку в пространстве и не может признаться в этом самому себе…

Иванов, мощно сыгранный Сергеем Шакуровым, сильный и здоровый мужчина, и окружают его в этом спектакле отнюдь не хлюпики. Полон сил и иллюзий влюбленный доктор Львов, артистичен и бесшабашен Боркин (отличные работы актеров Андрея Левина и Игоря Гордина), напролом идет к своей цели — спасти Иванова от самого себя — Шурочка (девочка-циркуль, по-детски уверенная в непререкаемой правоте любви и в своем праве распоряжаться чужой жизнью, сыграна Оксаной Лагутиной искренне и сильно)… Даже дряхлый дядюшка Шабельский в превосходном исполнении Игоря Ясуловича не только полон сил, но его запасов юмора хватает на всех окружающих…

Удивительно – в длинную чеховскую пьесу введены дополнительные действующие лица со своими репликами и монологами, а спектакль не становится тяжелым, наоборот – возникает общечеховская атмосфера трагикомедии, где герои безостановочно говорят, говорят, говорят, а останавливаются, словно спотыкаясь, только для того, чтобы грустно констатировать: «Поговорить не с кем!» Режиссер никому не дает возможности «произнести монолог» – в этом пространстве все друг другу мешают, не желая никого обидеть…

Но в плотной электризованной атмосфере спектакля существуют изумительные островки мирного счастья. Отец (В.Платонов), умоляющий дочь отказаться от свадьбы, дарит ей ее старые любимые куклы – и они вместе играют в них, как когда-то… Мужики кайфуют за водочкой, соблюдая ритуал – слуга должен качнуть назад кресло, чтобы она, родимая, сама бы в горло пьющему полилась…

В энергичном темпо-ритме спектакля, четко выстроенном режиссером, каждый действующий персонаж стремится добиться своего, и все чего-то хотят от Иванова – кто денег, кто любви, кто внимания, кто понимания, кто действия, – и только он не хочет ничего. «Какая Америка? – вдруг, прервав себя на полуслове, ошарашенно спрашивает он у Шурочки. – Какая Америка, когда мне до порога-то дойти лень…» Цель – желание чего-то добиться. Нет желания – нет цели. У Иванова нет не только цели, исчезло само желание чего-то желать (а было ли оно? Чем он занимался, чего хотел – Чехов не дает ответа, только окружающие вспоминают, каким он был)… Английский сплин был модой, русская хандра – болезнь.

Отсутствие цели, паралич воли, энергия, направленная в никуда, пар, уходящий даже не в свисток, а безо всякого полезного действия вырывающийся из котла просто на волю – болезнь ХХ века, благополучно перекочевавшая в XXI, несмотря на многократно изменявшуюся жизнь. Об этом поставлен «Иванов» в московском ТЮЗе.

Поведение чеховских героев не поддается элементарной логике – но в этих не подвластных ни меркантилизму, ни прагматизму, ни компьютеризации героях и заключена тайна бессмертия Чехова. Как можно выбирать анчоусы, когда рушится жизнь? Как можно хвататься за пистолет в тот момент, когда вроде наметился выход? Можно.

Герои Чехова теряют ориентиры, теряют желание желать, а зрители всего мира больше ста лет пытаются понять, отчего это с людьми случается, и, главное, почему это мы, такие сильные и современные, так их понимаем и так им сочувствуем?