Искусство как средство дипломатии

Нелли КУЗНЕЦОВА

В гостях у «Соотечественника» — Виктория МАРКОВА, профессор, доктор искусствоведения, заслуженный деятель искусств Российской Федерации, ведущий научный сотрудник Музея изобразительных искусств имени А.С.Пушкина.

В этом музее мы когда-то пропадали целыми днями, бродили по прохладным залам, всматриваясь в картины, которые знали наизусть, и наслаждаясь тем, что можем смотреть на них снова и снова. Но жизнь так повернулась, что теперь мы можем лишь вспоминать этот поразительный музей, представляя себе эти давние радостные и счастливые набеги на музейные залы. И поэтому встреча с Викторией Эммануиловной Марковой как глоток свежего воздуха, как привет издалека...

На открытии выставки фоторабот Ивана Порто в Художественной галерее Российского посольства, на которую Виктория Маркова приехала вместе с мужем-фотохудожником, она сказала, что самые замечательные произведения искусства, самые великолепные картины молчат, они мертвы и немы, если нет зрителя. И сразу же захотелось спросить ее, по-прежнему ли много посетителей в музее им. А.С.Пушкина, так же ли стоят люди в длинных очередях, чтобы попасть на какую-либо из новых выставок, словом, вернулись ли зрители, посетители в музейные залы после всех потрясений последних лет, когда, казалось, людям, во всяком случае большинству из них, вообще было не до искусства. И она сказала, что да, посетителей теперь много. Хотя, конечно, таких потрясающих выставок, какие бывали прежде и всем нам памятны до боли в сердце, когда привозились картины из Лувра, из музея Метрополитен и других самых известных в мире музеев, теперь уже нет или они очень редки. Европейские, американские музеи, где много истинных шедевров, все больше опасаются за сохранность произведений искусства, все более неохотно отдают их, как говорится, на сторону, все осторожнее относятся к организации выставок, требующих вывоза картин. И это понятно. Известны поистине трагические случаи утери знаменитых полотен. Можно было бы попросить Викторию Эммануиловну рассказать об этих случаях, тем более что это, как правило, настоящие детективные истории. Однако она сразу сказала, что эта тема слишком болезненна для нее, как и вообще для всех людей, любящих искусство и ценящих возможность общения с ним.

К тому же, люди сейчас имеют возможность больше ездить по миру, бывать в зарубежных музеях, смотреть музейные экспонаты, так сказать, на месте. Однако, сказала Маркова, эта новая реальность заставляет музейных работников, людей искусства более внимательно относиться к тем сокровищам, которыми располагают российские музеи, более тщательно сохранять их, реставрировать, привлекать к ним внимание, да и вообще искать новые возможности, новые методы, способы работы.

Кстати, рядом с основным зданием музея, построенным еще известным и почитаемым до сих пор Цветаевым, теперь появился, рассказывает Виктория Маркова, музей так называемых частных коллекций. По существу, это тоже отдел музея им. Пушкина, но в отдельном здании. Большинство из нас его уже не видело. А жаль... Очевидно, там немало интересного.

— Скажите, Виктория Эммануиловна, как мог он появиться, этот музей? Мы знаем великого собирателя Третьякова, который положил начало сокровищнице русских музеев. Известны и некоторые другие имена собирателей картин, предметов искусства. Но все было, в основном, в прошлом. Неужели серьезные коллекционеры есть сейчас? Неужели они могли существовать в советское время? Не будем говорить о спичечных коробках, водочных этикетках и тому подобных хобби. Речь идет о серьезном искусстве... И если такие коллекционеры появились, то, быть может, это означает, что начинается какой-то новый этап? В жизни, в отношении общества, в сознании людей, в конце концов... Так ли это?

— Вы правы и неправы... Начну с того, что начало музею, о котором я рассказываю, положил известный московский коллекционер Зильберштейн, завещавший свое собрание нашему музею. Он так хотел, чтобы собранная им коллекция экспонировалась именно в отдельном здании. Его идея была поддержана... Теперь, конечно, музей пополнился тем, что собирали и другие коллекционеры. И он, действительно, очень интересен. Там есть, например, замечательная коллекция стекла, собранная Лемкулями, мужем и женой. Есть коллекция картин, принадлежавшая прежде Святославу Рихтеру, великому нашему музыканту, и чрезвычайно ценная. Словом, за каждым экспонатом высвечивается личность, замечательный человек, знаток, любитель, искренне, всей душой преданный искусству и готовый ради него на многие лишения. Вспоминаю Феликса Евгеньевича Вишневского, одного из крупнейших московских коллекционеров советского времени. Его усилиями появился в Замоскворечье музей Тропинина и художников его времени. Так вот, покупая картины, он тщательно следил, чтобы, не дай Бог, куда-нибудь не пропали квитанции, чеки и т.д. Потому что периодически его вызывали в соответствующие органы, расспрашивали, проверяли. Он не раз пережил в своей жизни довольно сложные моменты. Словом, заниматься собирательством, быть серьезным коллекционером еще в сравнительно недавние времена было не только сложно, но и небезопасно. И все-таки... Несмотря на неблагоприятные условия, несмотря на отсутствие художественного рынка, ведь вся торговля художественными произведениями была в руках государства и строго контролировалась, коллекционеры все же были. И есть... Я знаю, что есть собиратели древнерусского искусства, современной живописи, в меньшей степени западного искусства. Есть они, люди, преданные искусству, несмотря на то, что мир стал прагматичен. И если они всерьез заботились и заботятся о будущем своих коллекций, как, например, Лемкули, завещавшие свою поразительную коллекцию стекла музею, эти предметы искусства могут видеть люди. И долго наслаждаться. И годами, десятилетиями помнить имена собирателей. И быть благодарными им за это.

Не будем забывать и еще один аспект... Нравится нам это или нет, но картины, предметы искусства — это товар, товар исключительно ценный. Мы все слышали о знаменитых аукционах, где крутятся бешеные деньги. Но это отдельный разговор.

— Говорят, пока стреляют пушки, музы молчат. Но после катаклизмов, крутых перемен, революций, войн, потрясений иногда наблюдается как бы всплеск искусства, некий расцвет. Так было, например, когда наступил Серебряный век.. Скажите, в России, в Москве есть сейчас это оживление в искусстве? Ожидается ли этот всплеск? После всего пережитого.

— Мне кажется, это очень трудно — оценивать современный художественный процесс, который рождается на твоих глазах. Еще труднее прогнозировать его. Очевидно, необходима какая-то дистанция... Но пока, должна сказать, особого расцвета в области изобразительного искусства не наблюдается. Хотя важно уже и то, что есть движение, что от одноплановой картины развития искусства мы пришли к пониманию множественности путей существования разных индивидуальностей. Очевидно, тут нужно время. Возможно, театр, литература — более отзывчивые виды искусства, они быстрее реагируют на изменения в обществе, на жизненные вызовы. К тому же, и на мировом уровне изобразительное искусство переживает кризис. И причин тут много, скажем, появление новых визуальных видов искусства... Очевидно, Россия должна войти в эту колею, стать полноценным участником мирового процесса. Это мой взгляд на вещи. Возможно, кто-то не согласится...

Но я уверена, ЧТО-ТО будет... Россия — страна непредсказуемая, она богата талантами. Россия — это целый континент, в ней может быть все...

— Кое-что из того, что происходит в художественной жизни России, мы видим в галерее при посольстве Российской Федерации в Эстонии. И это как окно в мир России...

— Замечательно, что такая галерея существует. И то, что она живет, работает уже 10 лет, — факт поразительный. Роль ее просто невозможно переоценить. На территории бывшего Советского Союза, в нынешних независимых государствах, по-моему, нет больше ничего подобного.

В принципе, среди дипломатов, политиков в разных странах уже пришли к убеждению, кто-то медленнее, а кто-то быстрее, что дипломатия должна во многом опираться на искусство, лучше и больше использовать его. Во многих случаях именно искусство, лишенное сиюминутной политической окраски, выступает как бы послом, играя большую роль в установлении контактов. И совсем не случайно при посольствах европейских стран в Москве уже несколько лет действуют институты культуры. Я могла бы привести в пример успешно действующий институт культуры, скажем, при посольстве Франции. В итальянском посольстве подобную работу взял на себя сам посол, и там очень заметно, я бы сказала, плодотворно работает в этом направлении специальная группа.

Вот и здесь, мне кажется, художественная галерея делает очень большое дело.

Нам нельзя забывать, что Эстонию и Россию связывают очень тесные узы. В разные годы отношения между нашими странами складывались по-разному, но они, эти отношения, стали уже частью истории. Истории Эстонии и истории России. И важно, по-моему, все делать для того, чтобы сохранить нормальный, ясный взгляд на вещи, на жизненные явления без предвзятости, без мнительности, без оттенков болезненности.

* * *

Мы говорили с Викторией Эммануиловной о русской культуре, о русской эмиграции, о том, какой глубокий след оставила она в культуре Франции, Германии, других стран. Даже китайского Шанхая... Мы вспомнили о русской православной церкви в Париже, которая не прекращала службы на русском языке даже во время фашистской оккупации. Мы говорили о мужестве русских людей, оказавшихся за границей в тяжкие времена и сумевших сохранить себя, свой язык, свои национальные ценности. И я всегда, наверное, буду помнить пронзительный ее рассказ о русской церкви во Флоренции, построенной в давние времена русским священником. Сам он уже умер. Но правнучка его была жива еще несколько лет назад. Она стала заметной фигурой во Флоренции, поддерживала русскую православную церковь, основала благотворительный Сахаровский фонд. И была проводником, по существу, русской культуры в Италии.

Мы говорили о русских в Сан-Ремо, о русских в Ницце. Цвет русской культуры. Нам есть чему поучиться у наших предков, у тех, кто был ДО нас. Они создавали и поддерживали за рубежом имидж русской культуры, высокий ее престиж.