Вы нам писали...

С переводчиком Энном СООСААРОМ беседует Татьяна ОПЕКИНА.

Немало сюрпризов преподнесла избирателям февральская предвыборная кампания. Об одних сюрпризах говорили и писали больше, о других — меньше. Нельзя сказать, что очень уж много шума наделало письмо сорока одного деятеля культуры, обращенное к четырем партиям (Res Publica, реформисты, Исамаалийт и умеренные) с предложением объединиться, создав крупную и сильную организацию. Но некоторый резонанс в обществе это предложение получило. А поскольку деятели культуры сегодняшней Эстонии не так уж часто подают свой голос в защиту кого-либо или чего-либо, тем более коллективно, хотелось поговорить с одним из авторов письма.

— Г-н Соосаар, прежде всего вопрос, напрямую не связанный с темой предстоящего разговора. Вы часто выступаете в эстонской печати на злободневные политические темы. Но рядом с вашей фамилией всегда стоит титул — переводчик. Не политолог, не публицист, не обозреватель (или колумнист, как называют обозревателей на Западе и в эстонских газетах), а именно переводчик. Почему такое несоответствие, несовпадение?

— Политика меня интересовала смолоду. И то, что происходило внутри страны, и то, что происходило в мире. Я читал на эти темы все, что было в советское время доступно — газеты, журналы, книги, слушал радио, в том числе и Би-би-си на английском языке, благо его не глушили. Но возможности печататься, высказывать свое мнение, свою точку зрения у меня тогда не было. Пришлось подыскать себе иное применение. Будучи английским филологом, я занялся переводами художественной литературы с английского на эстонский. И немало перевел — более сорока романов. Разумеется, писал к ним предисловия или послесловия, знакомя читателей с авторами этих произведений. А теперь... Теперь появилась возможность делать политические анализы, писать комментарии. Мне это интересно.

— Старшее поколение Эстонии, конечно, не забыло мужественный поступок сорока деятелей эстонской культуры, подписавших в 1980 году (Би-би-си, во всяком случае, об этом уж точно сообщало) обращение к властям предержащим в защиту эстонской культуры и особенно языка от русификации. Люди культуры печалились о культуре — это понятно и объяснимо. Почему авторы вашего письма — артисты, художники, писатели, музыканты — решили, что они авторитетны в области партийного строительства? Когда два года назад 26 социологов в своем обращении утверждали, что глубокое социальное расслоение в стране достигло таких размеров, что впору говорить о существовании двух Эстоний, это был горький вывод профессионалов, специализирующихся как раз на изучении общественных процессов...

— Никто из подписавшихся на авторитетность в области политики не претендует, но все мы чувствуем ответственность за то, что происходит в нашем государстве, испытываем неудовлетворение многим. В частности, тем, что на нашем политическом ландшафте слишком много соперничества, заносчивости. В то же время действующие партии не могут толком обозначить в своих программных документах сколько-нибудь заметные различия друг от друга. А поскольку партий у нас довольно много, они дробят политическое движение, тем самым ослабляя его. Мы думаем — и об этом написали в своем обращении, — что было бы правильнее, если бы в Эстонии образовалась пара крупных, оппонирующих друг другу партий, периодически сменяющих друг друга во власти и в оппозиции. Разумеется, это не исключает существования рядом с ними двух-трех маленьких партий.

— Быть может, однажды, через энное количество лет, такое и произойдет. Но сейчас, похоже, рано говорить об укрупнении, объединении партий. Недавнее появление республиканцев и их сильное выступление на местных и особенно парламентских выборах показывает, сколь сильны еще групповые интересы, не укладывающиеся пока в русло двухпартийной системы.

— Конечно, мы не можем, да и не хотим никому ничего диктовать, но выступления лидеров, программы действий партий Res Publica, реформистов, умеренных и Исамаалийта убеждают нас в том, что по мировоззрению это близкие организации. Во всяком случае, сближает их гораздо больше, чем разъединяет.

— А почему деятели культуры озаботились не судьбами униженных и оскорбленных, что было бы понятно, а задачей объединения правых партий? Когда за два года до начала ХХ века Эмиль Золя публично заявил свой протест по делу Дрейфуса, это был голос в защиту справедливости, против несправедливости...

— Представляется, что наши партии трудно, невозможно даже позиционировать по классической шкале правизны-левизны. Сегодня эта модель не срабатывает. Нельзя утверждать, что центристы — левая партия, как нельзя утверждать, что Исамаалийт — партия правая. Здесь что-то другое. Вообще партии на Западе уже не отражают прежнего противостояния труда и капитала. В той же Англии лейбористы настолько сместились к центру, что в своих программных положениях они выглядят иногда правее консерваторов.

— Но вы записали умеренных в одну компанию с теми же либералами-реформистами. Умеренные же во время предвыборной кампании изо всех сил пытались отмежеваться от либерализма, всячески подчеркивали свое родство с социал-демократами...

— Умеренные, думается мне, сейчас на распутье. Чтобы обрести силу и уверенность, им надо превратиться либо в левоцентристскую партию западноевропейского типа, либо стать подлинной социал-демократической партией, стоящей на защите интересов наемного работника. Если же такие перемены невозможны, надо объединиться с какой-либо другой партией. Какой? Им самим решать. А оставаться в подвешенном состоянии, рискуя не преодолеть 5-процентный барьер на пути в Рийгикогу, бессмысленно.

— В 1999 году три из названных в письме партий (Res Publica тогда еще не родилась) уже объединяли свои усилия в правящей тройственной коалиции. Что изо всего этого получилось, мы знаем. Умеренные потеряли свое лицо. А заодно и многих своих избирателей.

— Проблема в том, что Партия реформ, Исамаалийт и умеренные образовали только коалицию, но не одну партию. Поначалу у них все шло довольно гладко, но потом обнаружились разногласия на личностном уровне. А когда началась подготовка к президентским выборам, каждая партия предпочла выдвинуть своего кандидата, что породило соперничество за голоса. Соперничество, закончившееся в конце концов распадом коалиции. Этот негативный опыт, по-моему, однозначно подталкивает партии к объединению, укрупнению.

— Молодые республиканцы, почувствовавшие вкус к политике, имели возможность вступить в состав той или иной из уже существующих и накопивших определенный политический опыт партий. Но они этого не сделали, создав свою. Почему? Не кажется ли вам, что основной состав политической силы, зовущейся Res Publica, — это новая волна выпускников университетов, которая дышит в затылок тем самым министрам первого правительства Марта Лаара, которые в 1992 году были самыми молодыми министрами в Европе. Республиканцы тоже хотят, как и их предшественники, власти, хотят всего и сразу.

— Описанная вами картина вполне реалистична или близка к таковой. Res Publica — молодая и очень амбициозная партия, конечно же, претендующая на первые роли. И все-таки, на наш взгляд — быть может, чрезмерно оптимистический или даже идеалистический, — образовать крупную, сильную партию было бы правильнее. Хотя это не исключало бы наличие в ее составе различных крыльев, дискуссий и споров между ними. Но, участвуя в таких крупных акциях, как выборы президента или парламентские выборы, эта партия обеими ногами стояла бы на земле, чувствуя себя уверенно и надежно.

— А как вы вообще относитесь к партии Res Publica? К ее победе на выборах?

— То, что у нас возможно за такой короткий срок организовать партию и получить столько голосов на выборах, со всей очевидностью говорит о том, что демократия в Эстонии все-таки очень молода, демократические традиции еще не укоренились. А что с этой партией будет? Кто знает. Время покажет.

— Не кажется ли вам, что ваше письмо все-таки не миротворческое, оно вносит раздор, раскол в общество, и без того расколотое и разделенное? Не зря письмо было воспринято как антицентристское.

— Разве двухпартийность, которую мы предлагаем, плоха для демократии? Ясно, что мы не могли предложить всем партиям объединиться в одну организацию и вернуть однопартийную систему.

— Поговаривают, что за вашим письмом, за вашим предложением стоит не кто иной, как Леннарт Мери.

— Должен разочаровать тех, кто так думает. Ничего такого Леннарт Мери не инициировал, ни одного телефонного разговора об этом с ним не было. Как не было и встреч. Письмо написано без него, без его помощи или консультации. Хотя, надеюсь, его понимание состояния нашей партийно-политической системы близко к нашему.

— Вы друзья с Леннартом Мери? Созваниваетесь? Обмениваетесь мнениями?

— В годы его президентства мы встречались, хотя и не часто. Но по телефону разговаривали, обсуждали происходящее. Не могу сказать, что мы друзья, хотя ничего против такой дружбы не имел бы.

— Давайте разовьем идею вашего письма. Допустим, она осуществилась. Образовалась крупная партия, о которой вы пишете. И что? Эстония и так сильно припадает на правую ногу. А может и вовсе оказаться на правом боку.

— Такая опасность, согласен, существует. Но мы ведь говорили о двухпартийной системе. Должна быть и вторая партия. И она есть. Это центристы. Хотя, повторяю, не исключено рядом с ними существование и нескольких маленьких партий.

— На Востоке уважают старших, мудрецов. А кого уважают, к кому прислушиваются в Эстонии?

— Боюсь, что таких людей у нас сравнительно мало. Конечно, они есть в сфере культуры, в бизнесе, но Эстония движется в сторону модели Северных стран, Западной Европы, где нет такой традиции прислушиваться к изречениям оракулов, чье слово — истина в последней инстанции. Общество плюралистично, люди придерживаются разных мнений, и наше письмо в этом смысле — одно из таких мнений. Писатели, артисты, художники — члены гражданского общества. И могут, и должны привлекать его внимание к тем или иным болевым точкам, предлагая заодно и способы решения проблем. А уж будет учтено их мнение или нет, это другое дело.

— Спасибо за беседу.