"Молодежь Эстонии" | 24.03.03 | Обратно

Жизнь в плену

Бывший германский солдат вспоминает послевоенные годы в Эстонии

Вернер Рейнеманн в Таллинне, 1948 г.

Однажды на одной из таллиннских улиц я разговорился с пожилым человеком. Сначала мы говорили на эстонском языке, потом незаметно перешли на русский. На том и на другом языке он говорил с заметным немецким акцентом. И я предложил ему перейти на немецкий, поскольку этот язык мне знаком. И разговор потек еще свободнее.

Выяснилось, что собеседника моего зовут Вернер Рейнеманн. Живет он в Германии, но в Таллинн его тянет, и он изредка приезжает, поскольку с этим городом связаны несколько лет его жизни. Я услышал историю человеческой жизни, простую и трагическую, и в то же время столь характерную для нашего сложного, противоречивого времени, что мне захотелось передать ее хотя бы пунктирно на страницах газеты. Мы так мало говорим и так мало знаем о тех, кто был, что называется, по ту сторону окопов, а, видимо, полезно это все-таки знать.

...В первые годы Второй мировой войны Вернер Рейнеманн работал на заводе, был чертежником. А в октябре 1943 года был призван в армию Германии. Чуть-чуть подучили и отправили в город Билефельд, в распоряжение 11-й танковой дивизии. Здесь тоже пришлось учиться воевать на танках, и он надеялся, что война закончится без него. Но нет... Он оказался в 25-й танковой дивизии, которая воевала на Восточном фронте с августа 44-го.

В середине января 45-го началось очередное наступление советских войск, и дивизия, в которой находился Вернер, была окружена. Он рассказывал, что было очень тяжко, их обстреливали со всех сторон, танки были разбиты, а тем, кто оставался в живых, надо было уходить в леса. Они боялись попасть в плен, но все-таки в плен были взяты.

Первым промежуточным лагерем военнопленных стал для них польский город Радом, затем их перевели в Пулавы, где пленных было уже около 3 тысяч. Потом в теплушках их повезли на Восток.

Вернер Рейнеманн, 1948 г.

Вернер Рейнеманн, 2002 г.

Но лучше я передам рассказа Вернера так, как его слышал.

...Лагерь был относительно чистым, с бараками, которые неплохо отапливались. Здесь было от 4 до 6 тысяч военнопленных. В первое время все мучились от вшей. Многие болели. Свирепствовал сыпной тиф.

В лагерном лазарете работали и русские, и немецкие врачи. Работали много. И болезни постепенно стали сходить на нет. Кормить нас стали значительно лучше: 600 граммов хлеба в день, суп, бобы, пшенка, а вечером — каша, чай с сахаром. После предыдущих лагерей нам казалось, что мы очутились «в раю». Хотя есть все равно хотелось. Считали время от завтрака до обеда, а потом — до ужина.

Все работники лагеря казались нам русскими, хотя среди них, как выяснилось потом, были и украинцы, и грузины, и азербайджанцы, и другие. Позже мы узнали, что попали в район Эстонии, где добывается сланец. Лагерь наш, как выяснилось, находился в городе Кивиыли.

Здесь у нас отобрали часы, кольца и другие подобные вещи. Обещали, что все это будет возвращено, когда придет пора возвращаться домой. Многие, правда, этому не верили. Предложили и большие опросные листы. Надо было ответить на 42 вопроса, касающихся нашей прошлой жизни, работы в фашистской Германии.

Ежедневно утром при перекличке военнопленных нам сообщали о положении дел на фронтах. И мы видели, как быстро с востока и запада двигаются войска союзников и что Германии Гитлера остается жить недолго. А в светлый солнечный майский день был подписан, как мы узнали, акт о капитуляции.

Большинство пленных, моих соседей по лагерю, с облегчением приняли это известие. Мы много говорили о нашей дальнейшей жизни в плену, вспоминали своих родных и близких, волновались, живы ли они после всего, что произошло.

Как ни странно, работа на открытом воздухе даже улучшила мое здоровье. И я ожидал, что нас отпустят домой. Эта надежда усилилась, когда нас повезли в Таллинн. Но хотя наш лагерь №2 находился возле гавани, почти рядом с кораблями, все же не они, увы, должны были отвезти нас домой. Мы жили в мрачном здании за колючей проволокой. С высокой караульной башни за лагерем наблюдали...

Мы видели, что город сильно разрушен, что кругом много развалин. Нам объяснили, что мы должны теперь помочь восстановить то, что разрушено войной. Наши офицеры и унтер-офицеры возглавили рабочие группы. Я вместе с другими попал в гавань, где царил страшный хаос. Надо было все расчистить, убрать развалины, чтобы можно было начать строить заново. Вначале нами руководил офицер-австриец, который не прикасался ко всей этой грязи, обломкам и мусору, а лишь отдавал приказы. Не скажу, что нам это нравилось.

Должен сказать, что за перевыполнение нормы нам давали дополнительные порции хлеба и каши. За 120 процентов, скажем, мы получали ежедневные 600 г + 200 г хлеба. И это было немало. Понятно, как становилось горько, когда не удавалось выполнить сверхнормативную работу. Вскоре вместе с едой нам стали выдавать табак и папиросы.

Иногда мы ходили в мастерскую, где пилили дрова. И как-то директор угостил меня печеньем и водкой. Хорошо, что это было в конце рабочего дня. Два моих товарища помогли мне добраться до лагеря, и охранники ничего не заметили.

Пришлось поработать и на заводе «Крулль». Начальник одного из цехов — мастер Сооне — поставил меня чертежником. А потом инженер Олег Егоров стал давать и более сложные конструкторские задания. Каждый день на заводе я получал суп, а тот, что полагался мне в лагере, отдавал друзьям. Я не знал, что русские и эстонцы, рядом с которыми я работал, собирали деньги, чтобы оплатить мою еду. Вот там, на заводе, я и научился говорить и по-эстонски, и по-русски. У меня появилось немало друзей и среди эстонцев, и среди русских. Русский инженер в мой день рождения пришел меня поздравить вместе со своей женой. Они подарили мне перчатки, шарф и еду.

В то же время я познакомился с эстонской девушкой Вайке. Она писала мне письма: «Дорогой Вернер!» Мы с ней встречались рядом с заводом, где я работал. К тому времени он уже не назывался «Крулль», но между собой его продолжали так называть.

А в лагере мы начали строить помещение для театра. Нам помогали и с техническими средствами, и с оформлением, и театр получился относительно роскошным. Там шли отрывки из комедий, оперетт. Нас водили и на спектакли в театр «Эстония», так что эстонских артистов мы тоже знали. Вспоминаю и о том, как шли у нас соревнования по футболу с другими лагерями военнопленных.

А условия все улучшались. Строились новые помещения. В свободное время можно было играть в шахматы, читать книги, гулять. Наверное, нашему лагерю могли бы многие позавидовать.

Мне все больше приходилось заниматься политикой. Я понимал, что для создания нормальных отношений между странами и народами нужно дружить. И в начале 1948 года поступил на политико-исторические курсы, где лекции читали немцы, тоже военнопленные, которые были антифашистами. Учились здесь военнопленные из всех лагерей, расположенных на территории Эстонии. Позже я стал работать на этих курсах. И не скажу, что это было легко. Надо было уметь вести дискуссии, многое объяснять. Во время работы на курсах я имел возможность свободно бывать и в городе, и за его пределами, знакомиться с культурными центрами, церквами и т.д.

...А в ноябре 1949 года я поехал домой, в Солинген, где меня встретили отец и мать, плачущие от радости.

Но и потом в разные годы я приезжал в Таллинн. Хотелось снова и снова видеть его. И я очень надеюсь, что мой приезд в 2002 году был не последним. Записал Юри РЕВАЛЬШТЕЙН

P.S. Нам показалось интересным опубликовать этот необычный рассказ. Он говорит сам за себя...

Вспомним только, что в те годы, первые послевоенные годы, сами победители и в России, и в Эстонии жили трудно, очень трудно, страдая от голода, послевоенной разрухи. А пленным помогали.