Требуются профессора...

С ректором Тартуского университета, профессором Яаком ААВИКСОО беседует Татьяна ОПЕКИНА.

— Прежде всего, г-н Аавиксоо, разрешите поздравить вас с переизбранием на пост ректора. А заодно и спросить вполне в духе времени: ректор — это фигура политическая? Или административная? Или ректор, как говорят грузины, «отец родной» всем, кто в университете обучает и обучается?

— Я думаю, что и то, и другое. Да и третье. Ведь невозможно оставаться чиновником, который только и делает, что следит за порядком, за тем, чтобы все шло по правилам. Ректор должен быть образованным администратором, знающим, как достичь той или иной цели. К тому же ему приходится иметь дело с разными интересами, их уравновешиванием, а это уже политика. Не в партийном, а в академическом смысле. Политика высшего образования. Политика науки — как вне университета, так и внутри него. В определенном смысле надо быть и отцом всего коллектива, гармонизировать обстановку, если возникают серьезные проблемы между студентами и преподавателями, физиками и лириками и т.д.

— Что есть сегодня Тартуский университет с его 13 тысячами студентов? Вуз вузов страны? Самый-самый? Вряд ли какой-либо другой университет Эстонии замахивается на конкуренцию с вами...

— С одной стороны, мы, конечно, самые-самые... Это как раз тот случай, когда «наши года — наше богатство». Высших учебных заведений, включая частные, сейчас в Эстонии так много, что я уже сбился со счету. Но у нас больше всех студентов, ибо к тем 13 тысячам, которые вы назвали, надо прибавить еще четыре с половиной тысячи заочников. Что касается конкуренции, то, к примеру, Эстонский бизнес-колледж, расположенный в Таллинне, утверждает, что в его стенах можно получить самое хорошее экономическое образование. Мы, конечно, не спорим, амбиции таллиннцев похвальны, но думаем, что в смысле академического образования реальных конкурентов у нас в Эстонии все-таки нет. Хотя их предостаточно за ее пределами. Ведь у наших студентов сейчас есть возможность учиться не только в Европе, но во всем мире.

— Тартуский университет всегда отличался особо тесным общением студентов со своими профессорами. Таким был дух университета, его традиции, к формированию которых располагала сама атмосфера маленького города, сердцем которого и был университет. Как с этим сейчас? Ведь студенты и их профессора — люди разных цивилизаций, они сделаны из разного теста. Разумеется, они легко понимают друг друга в узких рамках профессии, а во всем остальном? Ценности у них одни и те же?

— Я много думал об этом. С одной стороны, Тарту как был, так и остался маленьким городом со 100-тысячным населением. С другой стороны, на то же количество преподавателей у нас стало, с учетом заочников, вдвое больше студентов. Раньше соотношение преподавателей к студентам было один к восьми, теперь — один к двадцати. А это уже совершенно другой университет и, значит, другое качество. Конечно, мы и сейчас невелики по сравнению с Хельсинкским (свыше 30 тысяч студентов) или С.-Петербургским университетами. Не говоря уже об итальянских вузах, где учатся по 100 тысяч человек. Во всем мире сейчас отмечается массовость высшего образования, сопровождающаяся известным снижением качества. Все большую открытость университетов, конкуренцию, массовость многие мои коллеги называют «макдональдизацией», которая, к сожалению, не добавляет университетам престижа. Тем не менее, нас приняли в так называемую группу Коймбра, куда входят около тридцати самых престижных университетов Европы, начиная с Оксфорда и Кембриджа...

— Почти вся сегодняшняя политическая и государственная элита Эстонии — выпускники Тартуского университета. Вы довольны тем, как они «рулят» страной?

— Каждый университет по традиции в определенной мере оппозиционен к правительству. Сам 370-летний возраст Тартуского университета обязывает семь раз отмерить прежде, чем отрезать. Крепко подумать прежде, чем принять решение. Радикальное решение, на которое оказались способными наши выпускники Март Лаар, Сийм Каллас, а теперь и Юхан Партс. И у нас есть к ним определенные претензии. Но, несмотря на все проблемы, Эстония все-таки идет в правильном направлении, а значит, образование, полученное в Тарту, выдержало экзамен тем сложным временем, которое мы пережили за последние 15 лет.

— Кто же кого сейчас перековывает: студенты — профессоров? Или наоборот? Высокие интеллектуалы оказались способными воспринимать новое?

— Всякие есть профессора. Есть такие, которые все еще живут в 60-х годах, и я их не критикую, ибо они держатся за то, что было в то время хорошего. Есть профессора более динамичного типа, на лету подхватывающие новые идеи и воплощающие их в жизнь. А студенты... они всегда за новое, за динамику, за прогресс. Хотя не всегда критично к себе относятся. Ведь не все старое плохо, как не все новое хорошо.

— Вот уже четвертые парламентские выборы подряд отдельные политические партии строят свою предвыборную агитацию на борьбе с тенями прошлого и тем самым сеют рознь между поколениями. Не пора ли одуматься? Или эти политики угомонятся только с уходом старшего поколения?

— Действительно, некоторые политические деятели, закрывая глаза на собственное прошлое, далеко не самое безупречное, любят покопаться в прошлом своих оппонентов. Но, будем справедливы, они никогда не имели поддержки среди большинства населения. Думаю, нам в Эстонии все-таки удалось удержать общество в равновесии, избежать крайностей. А прошлое... Оно никуда не делось, оно с нами, и у каждого из нас к нему свое отношение.

— Отцы и дети — это всегда конфликт, всегда стрелы и молнии. Негоже, когда такой конфликт поколений подогревается еще и на политическом уровне. Правда, профессор психологии Волдемар Колга, когда мы недавно говорили с ним на эту тему, предположил, что на уровне семьи в Эстонии между поколениями все-таки есть взаимопонимание. Как с этим в вашей семье? Понимаете ли вы с сыном друг друга? Мы ведь иногда по телевидению видим и слышим молодого чиновника Министерства социальных дел Айна Аавиксоо, чье внешнее сходство с вами просто изумительное.

— Фундаментальных конфликтов в понимании мира, страны, ее истории в нашей семье нет. Хотя это не означает, что мы во всем одинаковы. Такие же отношения у меня и со своими родителями. Так что, я думаю, профессор Колга прав. То, о чем вы говорите, скорее явление социальное. Тем более, что за последние годы мы пережили бурные перемены. И стали слишком жестокими по отношению к более слабым, будь то старые люди или молодые, студенты или школьники. Не справляется ученик со школьной программой, его выгоняют. Нам он, видите ли, не нужен. А кому нужен? Или те же асоциалы. Тоже никому не нужны. Для меня это проблема. Наверно, мы еще не доросли до ее понимания.

— От чего зависят идеологические воззрения студентов? От имущественного положения родителей? Или от содержания университетских программ?

— Я бы не сказал, что наши студенты — носители мировоззрения своих родителей. Скорее наоборот. Амбициозность и карьеризм очень часто свойственны выходцам из малообеспеченных семей. Эти молодые люди изо всех сил стремятся пробиться и иногда демонстрируют жесткость в поведении.

— Вот эту жесткость, агрессивность даже, продемонстрировала молодая партия Res Publica, лидер которой возглавляет сейчас правительство. А президент Арнольд Рюйтель тем временем призывает нас всех к согласию, к заключению общественного договора. Насколько реален такой договор в обществе, где победил индивидуализм, где каждый за себя, а слабого и неплатежеспособного выбрасывают на улицу не в переносном, а в прямом смысле слова?

— Потому и возникла идея общественного договора, что в обществе есть серьезные проблемы. И не только президент их осознает, но и предприниматель-миллионер Ааду Луукас, одержимый идеей согласия в обществе, и многие общественные организации, уже подписавшие соответствующий меморандум. Конечно, кто-то может назвать этих людей идеалистами, но они есть, и их становится все больше. Я оптимист и потому поддерживаю такую инициативу. В самом деле, почему бы не попробовать?

— Вы, конечно, знакомы с идеей члена Рийгикогу, профессора Пеэтера Тульвисте, вашего предшественника на ректорском посту, предложить миру Эстонию в качестве полигона для самых новых, самых разнообразных экспериментов в поиске наиболее удачной модели в сфере образования. Речь тут идет о поиске такой системы всеохватного — от школьников до людей взрослых и даже пожилых — образования, которое соответствовало бы потребностям сегодняшнего уровня человеческой цивилизации, а заодно и повысила бы самооценку самой Эстонии. Что вы об этом скажете?

— С этой идеей я знаком. Как экспериментальная, она, конечно, может рассматриваться. Но дело в том, что образование — это очень интимное дело. Вряд ли бы вы послали своего ребенка в экспериментальную школу для турок или китайцев. Образование — такая сфера человеческой деятельности, где нужно вести себя очень осторожно, ведь никому не хотелось бы потерять два-три года в наиболее благоприятном для развития и усвоения знаний возрасте. Позже это трудно, а иногда и невозможно поправить. Поэтому эксперименты в сфере образования должны быть очень продуманны, и сначала надо как следует договариваться, действительно ли мы этого хотим. Да, у нас маленькое государство, оно удобно для всемирного эксперимента как лаборатория на большом предприятии. Но наше маленькое государство — это все, что у нас есть. И как быть с нашей молодежью, если эксперимент окажется неудачным? Очень это ответственно. Во всяком случае, я бы сам во всемирную лабораторию не пошел и своего ребенка туда не послал.

— Упомянутый вами Ааду Луукас как-то сказал: «Денег в мире хватает, а вот блестящих идей очень мало». Это к разговору об эстонской Nokia. В Тартуском университете столько высоколобых интеллектуалов, Тарту любит — и не без оснований — именовать себя peaga linn (город с головой). Где же ваши блестящие идеи?

— Давайте посмотрим на рынок труда в том же Тартуском университете. Нам положено иметь не менее 150 профессоров, но не хватает 40-50, и негде их взять. По крайней мере, за ту зарплату, которую мы готовы им предложить. Конечно, преподавательский состав университета гораздо шире — 800 человек плюс научные сотрудники. Итого — 1000 человек. Лет пять-шесть назад обществу не требовались особо образованные люди. Спрос был на предприимчивых, умеющих рисковать. Другое было время. Сейчас обстановка нормализовалась.

— Чем же надо заняться в первую очередь? Готовить образованных людей, в голове которых рано или поздно — лучше рано — родится идея эстонской Nokia? Или сначала надо иметь идею, под которую готовить специалистов?

— Старый это спор: что было раньше, яйцо или курица? Все взаимосвязано. Если в обществе один процент высокообразованных людей, значит, есть вероятность появления хороших идей. Если таких людей будет не один, а два процента, то и вероятность удвоится. Известно, что одна крона, вложенная в образование, через 10-15 лет возвращает две-три кроны. Если сегодня спросить у работодателей, какая проблема волнует их больше всего, то они назовут не проблему капитала или новых рынков. Больше всего их волнует нехватка квалифицированных рабочих кадров. Врачей у нас много. Хороших врачей не хватает. Как и хороших юристов, инженеров или физиков. Вы согласны платить за лучшее качество? Я согласен. А что такое лучшее качество? Это более образованный человек, который изготавливает высококачественный продукт или оказывает высококлассную услугу. Так что образование — это стратегически самый большой ресурс. И тут политики не ошибаются.

— Спасибо за беседу.