Опыт чрезмерности и острых углов

Николай ХРУСТАЛЕВ

Валерий Гаркалин работает много и азартно. Антреприза и сериалы, снова антреприза и сериалы. Вот и недавно Гаркалин в каком-то сыграл незадачливого сердцееда, застрявшего в лифте, а в апреле мы ожидаем новой встречи с ним в очередном антрепризном проекте. С Валерием мы пересеклись в Анапе на прошлогоднем «Киношоке» в тот редкий момент, когда у него было немного времени.

Реминорная прелюдия Шопена

- Валерий, актерская судьба порой начинается с движения по весьма неожиданным траекториям. Теперь кажется удивительным, что ваши первые шаги связаны с кукольным театром.

- Вот вы о чем вспомнили, это когда-то было, я давно уже живу. Тут, что называется, классический вариант. Я поступал во все московские театральные вузы, не был принят никуда, но в тот год Сергей Образцов делал экпериментальный набор. Сергей Владимирович рассуждал, что всех готовят - музыкантов, танцоров, художников, драматических артистов, а для кукольного театра никого не готовят. В Питере, во ЛГИТМИКе есть отделение кукольников, а в Москве нет.

Тот образцовский набор был первым и единственным, учебной базой стало музыкальное Гнесинское училище, потому что никакой другой вуз не хотел брать на себя такую обузу. Потому у меня и диплом о его окончании. По классу кукол. Но, с другой стороны, поступая туда, я не знал даже нот, а окончив училище через четыре года, играл, на минуточку, реминорную прелюдию Шопена, потому что параллельно осваивал и музыкальную грамоту, и сольфеджио.

- Вот, значит, откуда у вас сноровка пианиста-виртуоза, которой блеснули в фильме «Женщин обижать не рекомендуется». Но мысли о карьере «взрослого» артиста вы, надо думать, не оставляли?

- Так оно и было. После первого года у Образцова я снова пытался поступать в творческие вузы, и когда опять нигде не был принят, то подумал, что это, наверное, судьба - всегда слышать о несоответствии внутренних и внешних данных.

- Кого вы играли в кукольном театре?

- Наш курс оказался очень дружным и сплоченным. В конце обучения мы сделали 5 спектаклей, из них 3 для взрослых. Образцов брал нас к себе, но не всех, взять сразу 13 человек он не мог, а мы расставаться не хотели и решили отказаться от заманчивого предложения мастера. Предложение было действительно заманчивым. Становясь артистом театра Образцова, вы гарантировали себе достаточно обеспеченную жизнь и поездки за границу во времена железного занавеса. Тогда по два раза в год за рубеж выезжали только Большой театр, ансамбль Моисеева и театр Образцова. Но мы уехали в Кемерово, где проработали 6 лет. Играли и кукольные спектакли, и драматические, не зря наш ансамбль назывался «Люди и куклы».

Театр сатиры

- Испытывать судьбу вы продолжали и поступили-таки в ГИТИС, правда, на отделение эстрады.

- Это поступление я уже никак не связывал с будущим, собирался продолжать с куклами, а так как наш коллектив был эстрадным, то хотел просто получить образование и поступил на режиссуру эстрады. Учился у Шалевича на кафедре, где теперь уже сам выпустил два курса. А тогда мне надо было где-то сделать дипломную работу, время поджимало, три года я уже был артистом театра Образцова. Когда поступал в него, вместе со мною была принята выпускница Щукинского училища, мужем которой был Миша Зуев, он определился в Театр сатиры. Мы подружились, сделали вместе самостоятельную работу, но на диплом она не тянула, и Миша предложил подумать о любимом мною Мрожеке. В то время я уже в студии «Человек» играл «Стриптиз», он имел большую славу...

- Валерий, если не возражаете, буквально пару слов о студии «Человек». В те годы она сама по себе была явлением.

- «Человек» очень повлиял на мою судьбу. Прошло время, я поменял несколько театров, но по-прежнему при всей чудовищной занятости два раза в месяц выхожу на эту маленькую сцену, чтобы сыграть «Стриптиз». Для меня эта сцена как гавань, куда корабль приходит после долгого и трудного плавания. Здесь можно позволить усомниться в себе, вернуться к тому, с чего когда-то начинал.

- Тут самое время вернуться к сюжету с дипломным спектаклем.

- Вместе с Мишей Зуевым мы сделали пьесу на двоих, показали худсовету «Сатиры», и Плучек сказал: зачем вам, Валерий, режиссура, идите ко мне артистом. В «Сатиру» таким образом, я пришел со своей ролью, своим спектаклем, он занял в репертуаре место. Но приход в этот театр не считаю каким-то событием, так, наверное, должно было случиться, что приду в драматический театр с опытом кукольного артиста.

- Пожалуй, только у Зиновия Гердта и у вас состоялся переход из-за ширмы кукольного театра в пространство драматической сцены. Чаще случается наоборот.

- Вообще артисты-кукольники - удивительные люди, всегда играющие одну, но пламенную страсть, застывшую, но очень обостренную эмоцию маски - злодей в крайнем проявлении, добро - то же самое. Так что опыт чрезмерности и очень острых углов кажется мне полезным. Любить - до крайности, ненавидеть - также.

Момент моего прихода в «Сатиру» сопровождался поистине трагическими для театра обстоятельствами, практически одновременно ушли два его выдающихся артиста - Анатолий Папанов и Андрей Миронов. Сразу полетел весь годами собиравшийся Плучеком репертуар, впору было закрываться. Первое, что сделал Валентин Николаевич в тот момент, поставил «Укрощение строптивой» Шекспира, к которому до этого никогда не обращался. В этом спектакле он занял молодых актеров, не было ни одной звезды Театра сатиры тех лет. Риск оправдался, спектакль имел огромный успех.

- Вы проработали в Театре сатиры 11 лет, считаете эти годы удачными?

- 11 лет - не так мало, и потом, это были последние страницы творчества Плучека, они были связаны только со мною, и в этом я отдаю себе отчет.

Гамбургский счет

- Сегодня в московских театральных кругах вас называют лидером антрепризы. Как сами к ней относитесь?

- Во-первых, это приносит деньги. Большие деньги, нет ли, но я получаю удовольствие. И, конечно, там я играю роли, которые в репертуарном театре не всегда возможны, и тут уже речь о свободе выбора. Те, кто ругает антрепризу, сами несвободны, вот в чем дело. От несвободы и раздражение. А тут мы выбираем и выбираемы, можем взять любую пьесу любого автора, можем выбрать режиссера, и режиссер может выбрать нас. Все остальное - деньги, поездки - прикладывается.

- Но для вас не секрет, что практически три четверти антрепризных спектаклей - дело коммерческое, рассчитанное на покупку. А тут не до выбора средств.

- Вы можете себе представить ситуацию, что собираются народные артисты большой страны и говорят: а не сделать ли нам спектакль низкого качества? С другой стороны, нам же действительно не дано предугадать, как наше слово отзовется. Глубоко убежден, что ни один спектакль в начале его строительства нельзя спрогнозировать на успех. Скажу больше: проработав немало лет в академическом театре, я совсем не уверен, что всегда играл исключительно в шедеврах. Шедевры вообще редкость, так что, если уж судить по гамбургскому счету, то здесь претензии могу предъявлять только государственному театру, а в антрепризном движении есть такие постановки, художественному уровню которых можно только позавидовать. Халтурить же можно где угодно - на сцене, в кино...

- Посмотрев вчера ваш с Татьяной Васильевой дуэтный спектакль, где зрителю всего достается - веселья, грусти, - подумал, как странно складывается ваш роман с кино, кажется беспорядочным каким-то...

- Я не стал бы становиться в позу человека обиженного, поскольку в кино меня использовали и серьезно, в «Катале» том же или «Белых одеждах», что было и глубоко, и драматично. Так чего ж обижаться? А Меньшов в «Ширли-мырли» просто дал мне дело по прямому назначению, в одном фильме сразу несколько ролей. Я ему очень благодарен и продолжаю теперь в кино эту несколько ерническую тему. Конечно, можно обижаться на то, что у нас в принципе очень мало материала, который соответствовал бы мировому уровню. Ни Таня Васильева, с которой вместе работаем, ни я за последние 10 лет не получили в сериалах ни одного предложения, достойного серьезного обсуждения.

- Среди ваших недавних театральных работ - «Гамлет» в театре Станиславского. Что сегодня артисту Гаркалину до судьбы принца датского?

- Положа руку на сердце, я не подвержен особым амбициям и стремлению во что бы то ни стало играть роли мирового значения. Я и к Плучеку не ходил за Петруччио и Хлестаковым. «Гамлета» мне предложил Дима Крымов, сын известных родителей, ушедших уже, к сожалению, Анатолия Васильевича Эфроса и Наталии Анатольевны Крымовой. Он мой давний друг, живописец прекрасный и театральный художник. Как-то Дима предложил почитать мне новый перевод «Гамлета». Обычно эту роль артист играет, дожив до таких карьерных высот, когда вот теперь можно и замахнуться. Он замахивается, а все вокруг его дарование обслуживают, и, как ни крути, но все спектакли посвящены именно этому. И к смыслу трагедии происходящее уже не имеет отношения: ну убил кто-то кого-то. Главное, как монолог решен и прочитан. Вот такого мне никогда не хотелось, никогда в таких спектаклях не играл, хотя и получал предложения, от которых отказывался, потому что знал, к чему все сводится.

Дима Крымов предложил потрясающую историю в новом, поразившем меня переводе Андрея Чернова. Он и «Слово о полку Игореве» так перевел, что школьники, наконец, начали понимать, о чем разговор в этом памятнике словесности. У Андрея «Гамлет» получился о маме и отце, о сестре и брате, о друге, о любви. И мой Гамлет занимает очень скромное место во всей этой истории о неустройстве мира. Когда понял, что дело затевается не с целью демонстрации моего актерского мастерства, то пошел в эту работу. И счастлив, убежденный, что ничего подобного раньше не играл. И потом играть не доведется.