Отражение

К 205 летию со дня рождения А.С.Пушкина

Лев ЛИВШИЦ

Тридцать семь пушкинских лет… Стоит подумать об этом времени, и словно луч прожектора выхватывает из тумана прошлого отражение сотен людей, значение которых исчерпывается для нас только тем, что они как-то, когда-то, каким-то образом сталкивались с Поэтом, и наш интерес к ним сводится опять-таки к одному: или он знал их, или они знали его, или им посчастливилось сделать для него доброе дело (ну, скажем, генерал Инзов), или они очернили память о себе, причиняя ему боль. Даже недругов своих, даже убийцу он одарил бессмертием. Мы знали бы имя Дантес только по роману «Граф Монте-Кристо», если бы не роковая дуэль на Черной речке. А Идалия Полетика? Мы вспоминаем о ней по единственной причине — она ненавидела Пушкина. Придворный хирург Арендт, вероятно, думал, что самое важное в его жизни — звание придворного лейб-врача. Оказалось — существенно только то, что он был рядом с Поэтом в его последние часы.

Можно упомянуть целую плеяду женщин, входящих и не входящих в так называемый «донжуанский список»: от странной молдаванки Варфоломеи до милой Зизи Вульф, от старухи Наталии Кирилловны Загряжской до черноокой красавицы Россетт, от графини Долли Фикельмон до Анны Петровны Керн, увековеченной гениальными пушкинскими строками. Наконец, той, о которой он писал:

Исполнились мои желания.
Творец
Тебя мне ниспослал, моя
Мадонна,
Чистейшей прелести
чистейший образец.

Кто теперь рассматривал бы с глубоким интересом их выцветшие миниатюры, рылся в их родословных, если бы в свое время его глаза не смотрели на их лица, его губы не прикасались к их ручкам, их уши не слышали его слов.

Сегодня, в день рождения Поэта, мы говорим о тех, кого любил он, и тех, кто любил его.

И еще об одном… Рассказывают (впрочем, это скорее литературное предание), что однажды в салоне мадам Гюго на пышном рауте в присутствии ее супруга-олимпийца Проспер Мериме, человек острейшего ума и иронического склада мыслей, начал какую-то реплику со слов: «Когда я думаю о величайшем поэте нашего времени…» Великий Виктор Гюго, услышав этот зачин, сделал царственный останавливающий жест и со снисходительностью пресыщенного лестью человека проговорил: «Не будем говорить о нем…».

«Нет, почему же? — пожал плечами автор «Кармен». — Я думаю при этом об Александре Пушкине!»

Будем откровенны, во дни этого возможного обмена репликами мировое значение Пушкина было понятно далеко не всем даже в России. Но чем дальше в прошлое уходила его короткая, насыщенная событиями жизнь, тем становилось яснее, как провидчески был прав поэт Евгений Баратынский, который еще в 1825 году сказал, обращаясь к Пушкину: «Иди, довершай начатое, ты, в ком поселился гений! Возведи русскую поэзию на ту степень между поэзиями всех народов, на какую Петр Великий возвел Россию!»

И вот уже испанские литературоведы и критики высказали неожиданное убеждение: «Из описаний испанской, мадридской ночи лучшим в поэзии всех времен — пушкинское»:

Приди — открой балкон.
Как небо тихо;
Недвижим теплый воздух —
ночь лимоном
И лавром пахнет, яркая
луна
Блестит на синеве густой
и темной —
И сторожа кричат протяжно:
Ясно!..

Вслушайтесь в эти поразительные пять строк. Подумайте — они вышли из-под пера человека, которому ни разу в жизни не было «высочайше разрешено» переступить рубежи России!

Как же был прав Ф.М. Достоевский, когда написал: «Перечитайте «Дон Жуана». Если бы не было под этими строками подписи Пушкина, вы никогда не узнали, что это написал не испанец».

Еще одно литературное предание повествует, что Пушкин послал Гете свою «Сцену из Фауста». Великий старец отблагодарил русского поэта, послав ему свое перо. Прочитайте несколько строк из пушкинского «Фауста»:

Фауст:
Мне скучно, Бес!
Мефистофель:
Что делать, Фауст?
Таков положен вам предел,
Его ж никто не преступает.
Вся тварь разумная скучает:
Иной от лени, тот от дел;
Кто верит, кто утратил веру;
Тот насладиться не успел,
Тот насладился через меру,
И всяк зевает да живет —
И всех вас гроб, зевая, ждет.
Зевай и ты.

Мне приходит в голову, что еще спорно — есть ли в величавом творении Гете более дьявольские стихи!

Как же еще раз был прав Ф.М.Достоевский, назвав Александра Сергеевича Пушкина «… тем главнейше народным поэтом» за его удивительную способность не подражать, не копировать созданное другими народами, а благодаря «всемерной отзывчивости своей» создавать произведения, равноценные творениям их величайших поэтов.

Кажется, о Поэте сказано все, но в то же время ясно, что к Пушкину мы будем возвращаться снова и снова.