Люди и звери

Нелли КУЗНЕЦОВА

Максим Аронштамм с очередным пациентом. 2 х фото Александра ГУЖОВА

Те, кто не любит собак, вообще животных, могут перелистнуть эту газетную страницу, не читая. Хотя я собираюсь говорить не столько о собаках, сколько о людях. Именно о людях...

Так уж сложилось, что в течение более двух недель мне приходилось регулярно и подолгу находиться в ветеринарной клинике. И я могла бы теперь с уверенностью сказать, что нигде, пожалуй, так полно не обнажаются люди, показывая свою душу, проявляя свои человеческие качества, как здесь, у ветеринарных врачей. Никогда бы не подумала прежде, что ветеринарная клиника, на которую большинство людей, быть может, и не обращает внимания, является, по существу, средоточием самой бескорыстной человеческой любви и самого гнусного человеческого предательства.

Мне порой кажется теперь, что ветеринарные врачи, наверное, должны были бы возненавидеть человеков и человечество. За низость и предательство. За все то, что приходится им наблюдать. И если они все же НЕ ненавидят, если они все же продолжают работать с людьми, помогать им, говорит о том, что многие из них, оставаясь в ветеринарных клиниках, сохраняют особые свойства души. Быть может, не так чтобы уж многие, но некоторые — точно.

Я помню, как у моих друзей случилась трагедия. Собака, с которой они прожили много лет, которая была им другом, братом, словом, близким существом, умирала. Она погибала в страшных муках. И невозможно было видеть эти муки, эти безумные собачьи глаза, невозможно было слышать, как жутко кричит собака. Совсем, как человек... Они звонили по разным телефонам, они умоляли «скорую помощь», обязанную помогать животным, приехать. И никто не откликался, никто не соглашался. Было 3 часа ночи, самая глухая ночная пора, и никому, очевидно, не хотелось утруждать себя. И только доктор Максим Аронштамм, до которого они в конце концов дозвонились, согласился приехать. Но было уже поздно. Собаке невозможно было помочь. И единственное, что он мог сделать, — это прервать ее страдания.

С Татьяной Криштапович.
Надо ли говорить, что мои друзья были в шоке, надо ли говорить, что им казалось: за эту ночь они поседеют, сердце не выдержит. И Максим Аронштамм, ветеринарный врач, остался с ними до утра. Собаке помочь он уже не мог, но помогал осиротевшим хозяевам. Хотя вовсе не должен был сидеть всю эту длинную ночь с почти незнакомыми людьми, разделяя их горе, сочувствуя им, принимая их слезы в свою душу. И ушел только под утро, когда убедился, что первый пароксизм горя как-то пережит, во всяком случае, инфаркта, очевидно, не случится.

Не знаю, способен ли был бы так повести себя какой-нибудь «человеческий» доктор? Тому врачу, во всяком случае, который приходил к нам, когда умер мой отец, и который быстро и холодно констатировал смерть, и в голову не пришло, что будет с нами, что будет с матерью, когда он захлопнет за собой дверь нашей квартиры...

Мы принесли Максиму Аронштамму нашу собаку в тяжелейшем состоянии. Именно принесли на руках, потому что ходить сама она уже не могла. Она уже и не реагировала на окружающих... Не буду говорить о наших предыдущих хлопотах, о врачах, к которым мы до этого обращались. Не хочу говорить горьких слов... Но в этом состоянии ужаса, уже понимая, что теряем близкое существо, свою собаку, которая была у нас членом семьи многие годы, мы особенно почувствовали, с каким вниманием, с какой серьезностью, не говоря уже о врачебной компетентности, и врач Максим Аронштамм, и медсестра Татьяна Криштапович отнеслись не только к нашей собаке, но и к нам.

Опять-таки скажу, те, кого нельзя причислить к сообществу собачников, и к тем, кто любит, скажем, кошек, наверное, не поймут то, что я рассказываю сейчас. Им это горе покажется смешным, ненужным, чрезмерным. И я не буду объяснять, что они глубоко не правы. Одни и так знают, до других, возможно, не дойдет... Кстати, и среди собачников бывают разные люди. Их-то я и имела в виду, начиная свой сегодняшний рассказ.

Я как-то застала Таню Криштапович, которая здесь и медсестра, и ассистент на операциях, и делопроизводитель, глубоко расстроенной. И с трудом, в общем, вытянула у нее причину. Оказывается, к клинике подъехал молодой мужчина на «Мерседесе». Сияя массивным золотым крестом на груди, таким же тяжелым золотым перстнем на пальце, он водрузил свою собаку на стол. «Спасите мне пса, — сказал он прочувственно Максиму и Татьяне — он мне как сын...» И слеза скатилась по загорелой щеке. Собака действительно была в плохом состоянии. «Нужна срочная капельница», — сказали ему. «А сколько это будет стоить?» — «Четыреста крон, если со всеми необходимыми ингредиентами...» — «Что вы, — махнул рукой владелец «Мерседеса», — тогда усыпите...»

Беспомощная собака с трудом подняла голову, чтобы лизнуть ему руку. Не понимала, наверное, что он беспардонно, гнусно ее предает. За всю ее бесконечную преданность...

Татьяна Криштапович потом говорила, что долго не могла есть и спать, ком будто стоял в горле. Все вспоминала этого владельца «Мерседеса» и его собаку... А ведь такие случаи, говорила она, совсем не редки... Вот почему они, по их словам, больше работают с людьми, чем с животными. Собак и кошек подчас вылечить легче. Для этого нужны лишь высокая компетентность, то, что мы называем знанием и умением, истинное старание и желание помочь. А вот с людьми — труднее... С какой поразительной легкостью они распоряжаются жизнями, с какой поразительной черствостью, душевной глухотой относятся к существам, которые были им преданны до конца.

Удивительные люди собрались в этой небольшой клинике. Врачи с высшим специальным образованием... А девушки, молодые женщины, которые здесь, как я поняла, выполняют самую разную работу — от процедур до бумаг и делопроизводства, — тоже имеют высшее образование, не всегда ветеринарное. Когда-то у них были другие профессии, но уже много лет они работают с животными. Наверное, есть разные причины, по которым они пришли именно в эту клинику. Но, в первую очередь, бросается в глаза, что они просто любят всех этих животных, всех этих собак и кошек, которые попадают к ним больными, измученными, а уходят поздоровевшими. И этот маленький, но какой-то особый коллектив, со своей особенной атмосферой, со своим микроклиматом поражает. Приходя сюда, ты словно погружаешься в эту атмосферу, чувствуя, что этим людям ты доверяешь, потому что они сделают все, все, что нужно, все, что могут... Я могла бы рассказать о массе разных деталей, которые отличают их работу и которые как будто бы не входят в их обязанности. Я наблюдала их в течение всех этих дней, пока они «вытаскивали» нашу собаку. И не делаю этого только потому, что не могу чрезмерно удлинять рассказ. Но так нечасто, увы, встречаешься в наше время с искренностью, глубокой человечностью...

Вспоминаю, как после тяжелейшей операции, сделанной нашей собаке и продолжавшейся больше двух часов, про которую хирург Алексей Тучин сказал, что боялся не довести ее до конца, потому что собака была очень плоха, он сидел возле дверей операционной, отдыхая, и говорил с нами тихо и серьезно, успокаивая нас и рассказывая, как дальше помогать собаке. И мы не знали, что сказать, чтобы они поняли, как глубоко мы тронуты и как благодарны.

Я не знаю, сколько проживет моя собака, хотя очень хочу и надеюсь, что жить она будет долго, но лет ей немало, а болезнь была такой тяжелой. Но вот сейчас, когда я пишу эти строки, она сидит рядом со мной, как сидит всегда, когда я работаю, сидит живая, хотя еще и не совсем окрепшая, сидит и смотрит умными своими глазами, и я снова думаю, как это хорошо, что не перевелись еще в нашем суровом мире такие люди, как Максим Аронштамм, Алексей Тучин, Татьяна Криштапович...