Без бумажки мы букашки

Любовь СЕМЕНОВА

Фото Александра ГУЖОВА

О том, что полученные в начале 1990-х годов удостоверения о знании эстонского языка на категорию никто не отменял, сотруднице Языковой инспекции, отправленной на ответственное задание по проверке выполнения требований Закона о языке в один из столичных магазинов, видимо, не доложили. И она, не долго думая, назвала предъявившую такое удостоверение продавщицу мошенницей. В архивы Государственного экзаменационно-квалификационного центра инспектор заглянуть не удосужилась.

Эта некрасивая история произошла в минувший вторник, 12 апреля, в магазине Т-Маркет на бульваре Сыпрузе.

Как рассказала корреспонденту «Молодежи Эстонии» работница магазина Елена (она же потерпевшая), это был уже второй визит сотрудницы Языковой инспекции. В первый раз она появилась в магазине на позапрошлой неделе, устроилась в кабинете заведующей и стала вызывать к себе по одному русскоязычных сотрудников магазина на предмет проверки наличия у них документов, подтверждающих знание эстонского языка.

Не доверяй и обвиняй

«Меня вызвали из кассы и отправили к этой инспекторше, — рассказывает Елена. – Она посмотрела в бумаги, которые при ней были, и спросила, имеется ли у меня языковая категория. Я ответила, что есть категория С, все в порядке, экзамен я сдала еще в 1991 году. Копия удостоверения имеется в отделе персонала магазина».

«Хорошо, я все выясню», — сказала инспектор, и Елена спокойно вернулась на рабочее место.

Через неделю инспектор с бумагами опять появилась в магазине и сразу заявила Елене, что никаких доказательств того, что та сдавала экзамен на знание языка, нет: «Под вашим личным кодом вы ни в компьютере, ни в архивах не числитесь. У вас нет никакой категории». Елена, хоть и растерялась от такого поворота событий: «Как нет, я могу удостоверение принести», но тут же вспомнила, что у нее с собой есть копия («Я ее в записной книжке ношу на всякий случай»), где отмечены и номер документа, и дата сдачи экзамена, и номер протокола, а также имеются печать и подпись экзаменатора.

«И я дала ей эту копию. Она посмотрела и говорит: «Я не знаю, где вы это взяли, но вас нет ни в архивах, ни в компьютере. Я, конечно, еще буду проверять, но вы не боитесь мне дать эту бумагу? Вы понимаете, что если вы сейчас мне ее даете, это будет считаться мошенничеством?»

Мне поплохело. Какое мошенничество? Я тогда работала в таллиннском промторге, и нас первых это коснулось: сначала эстонский язык сдавали работники продуктовых магазинов, а потом — промтоварных. Комиссия принимала экзамен прямо в магазине, она состояла из начальника отдела кадров и двух представителей экзаменационного центра. Все сдавали — и заведующая, и товаровед, и продавцы. Я ей назвала все фамилии, даже тех, которые не сдали и ходили потом пересдавать. Правда, уже в другом месте».

Все это Елена стала объяснять сотруднице Языковой инспекции, которая продолжала стоять на своем: «Ну, если вы не боитесь, я тогда посылаю вашу бумагу факсом, но это будет мошенничество».

«Она мне три раза это повторила – «мошенничество», — возмущается Елена. – Я ей говорю, ну тогда жаль, что я так мало намошенничала, всего-то на категорию С. Мне надо было тогда уже сразу гражданство себе купить».

Проверка показала...

Отважно уличив «мошенницу» и отослав куда надо факс с копией фальсифицированного, как она посчитала, удостоверения, инспектор Языковой инспекции исчезла и более знать о себе не давала. Поэтому Елена через три дня после случившегося, в пятницу, сама сходила в Государственный экзаменационно-квалификационный центр на Сакала, чтобы до конца прояснить это «документальное» недоразумение.

В компьютерной базе ГЭКЦ ее данных действительно не нашли. Но сотрудница центра не поленилась сходить в архив, где очень быстро выяснила, что все документы у Елены в порядке. Всего-то и нужно было – чуть-чуть покопаться в бумагах, а инспектор Языковой инспекции либо поленилась это сделать, либо вообще не сочла нужным.

«Я спросила у сотрудницы на Сакала, могу ли я продолжать работать. Она ответила, мол, да, можете, и поинтересовалась, что это за инспектор была. А откуда я знаю? Фамилию она мне свою не называла. Ну, маленькая, ну, полненькая, ну, рыженькая. И все. Потом сотрудница центра спросила, в каком магазине я работаю и когда это было. Этим дело и закончилось», — Елена совсем не уверена, что оскорбившего ее инспектора, даже если ее личность и будет установлена, ждет какое-либо взыскание за столь вопиющую бестактность. Но она очень бы хотела, чтобы в другой раз облеченная властью дама повнимательнее отнеслась к проверке данных своей «клиентуры» и хотя бы такими словами, как «мошенничество», с непростительной легкостью не бросалась.

Инспекция по языку

Как гласит информация, взятая с интернет-сайта Языковой инспекции, главная задача этой организации «состоит в обеспечении справедливого и независимого надзора за соблюдением Закона о языке, исходящего из языковых прав как эстонцев, так и представителей национальных меньшинств.

В ее компетенцию входят: — надзор за исполнением требований к употреблению языка в делопроизводстве органов государственной власти и местных самоуправлений, в сфере обслуживания, торговли и здравоохранения; — надзор за соответствием официального употребления языка литературной норме; — контроль за выполнением требований к знанию государственного языка работниками, обязанными знать его по долгу службы.

В случае несоблюдения Закона о языке… инспектор имеет право делать пpедупpеждения или пpедписания должностным лицам или pаботникам и назначать сpоки для устpанения пpавонаpушений.

В случае игноpиpования сpока устpанения пpавонаpушения инспектор может составить пpотокол и наложить штраф в случаях и pазмеpах, указанных в статьях 261 — 266 Закона о языке и на основании Деликтно-процессуального кодекса».

И нет ни слова о том, что инспектор имеет право выносить единоличный обвинительный вердикт в отношении владельца вызвавшего его сомнение удостоверения.

P.S. Недавно в столице, возле здания парламента, прошел пикет против поправок в Закон о языке, где Языковую инспекцию сравнили с языковой инквизицией. Сравнение, может быть, не слишком тактичное, но не потому ли оно возникло, что некоторые сотрудники этого государственного надзорного органа, призванные стоять на страже соблюдения закона, позволяют себе вот так, запросто, без суда и следствия, необоснованно подозревать людей в причастности к совершению серьезного преступления, каким считается у нас мошенничество?