Принципиальный спор

Решение ключевых вопросов образования зависит от политической воли и должно быть найдено на уровне парламента, а не на уровне исполнительной власти. Такова позиция профессора-эмеритуса Таллиннского университета Вильве-Рийны Руус, которую она изложила в Eesti Päevaleht, озаглавив публикацию «Танец вокруг учебной программы».

Профессор начинает с того, что фиксирует сложившуюся на данный момент ситуацию в сфере школьного образования: учительству представлены два только что подготовленных проекта общей части учебной программы общеобразовательной школы. Первый проект разработан в Тартуском университете, второй – под эгидой Государственного экзаменационно-квалификационного центра по исходным принципам, которые предложила частная фирма Bit.

Говоря о значении учебной программы вообще, автор подчеркивает, что она является одним из важнейших средств политики личностного самоопределения. А когда речь идет о государственной учебной программе, то и о государственной политике идентификации, касающейся детей и подростков до 18 лет.

В самых общих чертах, пишет Руус, учебные программы можно разделить на два типа: те, которые жестко предписывают ученику, каким он должен быть, и те, которые предоставляют формирующейся личности достаточный простор для развития. Что касается первых, для них типично, что содержат они сведения, которые ученик должен усвоить, а усвоенное продемонстрировать. Для второго типа учебных программ характерно посвящение ученика, в том числе, и к тайнам того, как обнаружить проблемы, создать новое знание, аргументировать и принимать решения. Одновременно он имеет возможность во всем этом потренироваться и поучиться на допущенных ошибках.

Выделяет автор также селективные и ориентированные на развитие каждого ребенка программы, в основе которых разное понимание того, что есть осведомленность. Но более важно – каково понимание общества и человека, его взаимоотношений с другими людьми и обществом, заложенное в программу. Иными словами, то, чего мы ожидаем от будущего члена общества – послушания или чувства собственного достоинства, веры в себя, новаторства, стремления к самосовершенствованию, предприимчивости и инициативности. И верим ли мы в то, что даже слабый, но вовремя поддержанный ребенок способен на большее, или полагаем, что задача школы — подогреть конкуренцию между учениками, отфильтровать талантливых и сильных, которым позволительно учиться дальше в университете и занять подобающее место в элите.

По этим предпочтениям, пишет Руус, можно догадаться, каким в нашем представлении выглядит хорошее государство и общество. Или мы ратуем за общество, строящееся на доверии, справедливости и сотрудничестве, или — за общество, дистанцированное от власти, где разобщенность людей растет день ото дня.

Вокруг всего этого и идут танцы. Как правило, с левизной связывают предпочтения, отдаваемые эгалитарной учебной программе, ориентированной на признание равных возможностей за каждым учеником и означающей, что политика учебной программы никому не ляжет препятствием для дальнейшей учебы; что равны все дети, независимо от национальности, образования, места работы, доходов и местожительства родителей; что в ее разработке и совершенствовании могут демократически участвовать все стороны. Такой подход к образованию исторически не чужд Эстонии.

Другой полюс сегодня представлен неоконсерватизмом, который чаще именуют неолиберализмом. Его представители много энергии тратят на описание провалов государства благоденствия для всех и полагают, что люди различны уже по природе; что стирать различия не следует; что религия и мораль необходимы для сплочения государства; что социальное регулирование все равно не уменьшит несправедливости и что свободный рынок – лучший регулятор; что деятельность государства может быть засекреченной, а сильная исполнительная власть обязана защищать свободу частного лица и интересы элиты, особенно бизнеса. Это направление в политике образования и учебных программ было взято в США после 11 сентября 2001 года. Сторонники его есть и в Эстонии. Споры, должны ли религия и военная подготовка стать обязательной частью учебной программы, подтверждают это.

Профессор Руус полагает, что атмосфера сейчас напоминает 30-е годы. Именно тогда СССР перешел на марксистско-ленинские учебные программы с четко систематизированными требованиями к знаниям, с учебниками, авторов которых утверждали на самом высоком уровне власти. В 1934 году состоялась и школьная реформа в Эстонии, сделавшая образование менее доступным и увеличившая образовательное расслоение общества.

Сегодня на кону серьезный выбор. Не должны молчать люди, представляющие культуру Эстонии, общество и детей, у которых пока нет права голоса, но которых решения по учебной программе коснутся больше всего. Не хочу сказать, завершает размышления профессор Руус, что соперничающие варианты новых учебных программ абсолютно четко ложатся на описанные выше модели. Но тенденции в них просматриваются. Окончательное решение обязан принять Рийгикогу, но по Закону об образовании 1992 года сейчас право такого решения находится в руках исполнительной власти. Почему же почти за 15 лет Эстония так и не смогла осовременить свое законодательство в сфере образования? «МЭ»