погода
Сегодня, как и всегда, хорошая погода.




Netinfo

interfax

SMI

TV+

Chas

фонд россияне

List100

| архив |

"МЭ" Суббота" | 05.02.05 | Обратно

Здесь содержалась демократия

Любовь СЕМЕНОВА


Три недели назад у входа в здание бывшей тюрьмы была открыта мемориальная доска, посвященная памяти политических заключенных. Виновников торжества собралось немало. 7 х фото Николая ШАРУБИНА

«Поэзию» тюремной жизни чересчур романтизировали. Те, кому пришлось познакомиться с ней изнутри, знают, что вдействительности это была серая, грязная, глупая масса. В Батарейной сидели разные люди, уголовников и «политических» держалив камерах вместе, мир там был примитивный и гнусный, и с перестройкой мало что изменилось. Хотя именно тогда началасьликвидация политического лагеря, и стали выпускать из тюрем политзаключенных», - вспоминает проведенные в тюрьме годыбывший советский диссидент, ныне директор таллиннского Музея оккупаций Хейки Ахонен.

Он из так называемых «советских диссидентов последнего поколения». И первый вопрос, возникающий при виде этого по-спортивному подтянутого, энергичного молодого человека, - когда он вообще успел побывать политзаключенным? Последних мы как-то привыкли представлять себе людьми, мягко говоря, «в возрасте».

«Сейчас мне 49 лет, а когда меня судили за антисоветскую пропаганду и агитацию, было 27» - Хейки Ахонен, помимо всего прочего, еще и председатель правления Северо-западного объединения Союза бывших политзаключенных Эстонии.


Виновен в том, что подписал


Батарейная тюрьма.

«Взял саблю, сел на белого коня и поскакал на Ратушную площадь рубить коммунистов», - не моргнув глазом, на полном серьезе отвечает Ахонен на вопрос, как он «дошел до жизни такой», что оказался в тюрьме «за политику». И тут же признается, что это «шутка такая». Потому что несогласие свое эстонские диссиденты все-таки выражали более цивилизованно, «бархатными методами», как сказали бы сейчас.

Одним из способов выражения протеста против существовавшего строя у так называемых «новых политзаключенных» - кроме Ахонена это не менее известные Март Никлус, Энн Тарто, Лагле Парек, Тийт Мадиссон, Виктор Нийтсоо, погибший в тюрьме Юри Кукк и другие - был «самиздат». Журналы и книги не столько «антисоветского», сколько «прозападного» содержания тайно доставлялись в Эстонию, и уже здесь, на месте страницы переснимали (фотографировали), размножали и распространяли. Эстонские диссиденты последнего, «предперестроечного» поколения занимались изданием самиздатовских журналов по тем временам довольно долго, в течение четырех лет, чувствуя себя самыми настоящими подпольщиками, своего рода борцами сопротивления, и безмерно этим гордясь.

Были и такие акции неповиновения, отстаивания гражданских прав, когда, например, отказывались платить взносы «на Вьетнам», и дело было не в 20 копейках, а в том, что не хотели поддерживать продолжение войны в далекой стране. В советское время такой протест был настоящим поступком. Еще писали открытые письма - против высылки Сахарова, за прекращение войны в Афганистане.

Обвинения в «антисоветчине» в том виде, в каком они предъявлялись, сейчас кажутся нелепыми, а в то время, рассказывает Хейки, одним из пунктов приговора суда по его делу был, например, такой: виновен в том, что подписал поздравительную телеграмму «клеветнического» содержания, адресованную Леху Валенсе в связи с организацией профсоюза «Солидарность».

Это было также время Солженицына, Сахарова, Бродского.


Потомственный диссидент


Почти тюремная пайка. Чтобы помнили...

«Не знаю, что было бы со мной в сороковых... - признается Ахонен. - Мой отец в свое время состоял в молодежной сопротивленческой организации. В 46-м его судили и отправили отбывать срок в колонию в Джезказган, есть такой город в Казахстане. Отец рассказывал мне, что между уголовными преступниками и «политическими» тогда велась настоящая война, потому что уголовников власть приблизила, в то время как осужденные по политическим статьям были ею презираемы».

Даже законодательство будто благоволило осужденным по уголовным статьям. Их, в зависимости от тяжести совершенного преступления, приговаривали к отбытию наказания в колониях общего, усиленного и только потом строгого режима, а «политических» (измена родине, антисоветская агитация и пропаганда) сразу отправляли на строгий режим. Следующим после строгого режимом был особый.

Как пример Ахонен приводит один из способов, применявшихся со стороны администрации тюрьмы с целью унизить политических заключенных, о котором тоже рассказывал отец: еду приносили в тазике, а ложек не давали.

«...Не знаю, что было бы со мной в сороковых».


Тюрьма и свастика


Теперь можно выбрать...

Метровые стены морской крепости, которую мы знаем как Батарейную, или Центральную тюрьму, действительно много повидали на своем веку. Здесь отбывали срок не только лица, совершившие уголовные преступления, но и политзаключенные. Сидели в камерах, где вместо окон - заложенные стеклянным кирпичом проемы с маленькой (размером в один кирпич) форточкой, чтобы заключенные могли вдохнуть иногда глоток свежего воздуха «с воли». Сама «воля» через такие кирпично-зарешеченные окна не просматривалась, хотя блеклый свет в камеры все же поступал.

Содержались и уголовники, и политзаключенные вместе, что, надо отметить, не самым лучшим образом сказывалось на обеих категориях. В первую очередь, из-за заметной разницы в уровне образования и интеллекта.

Хейки Ахонен вспоминает, как иные уголовники трактовали фашистскую свастику. По их весьма оригинальному мнению, свастика - это четыре «Г», обозначающие: «Гитлер, Гиммлер, Геринг и Гесс», и переубедить заблуждающихся было практически невозможно. Да и неохота. Судя по всему, уголовники эти были русскими, ибо в латинском варианте упомянутые фамилии пишутся все-таки через «Н».

Свастику в исполнении неизвестных авторов и сейчас можно встретить на стенах опустевших камер Батарейной тюрьмы (в настоящее время заключенных здесь уже не содержат, осталась только тюремная больница).


Демократия


Мемориальную доску открывают директор Музея оккупаций, бывший политзаключенный Хейки Ахонен и министр юстиции Кен-Марти Вахер.

«Я был не за, а против, - отвечает Хейки Ахонен на вопрос, боролся он за независимость Эстонии или преследовал другие цели. - Я даже не думал о том, что Эстония когда-то может стать независимой. В то время представить себе это было невозможно, как и вообще будущее. Я был не согласен с тем политическим строем, вот и все. Мы все хотели свободы. Как говорит один мой знакомый пенсионер: «Что бы ни было, но сейчас есть одно ни с чем не сравнимое преимущество: я не боюсь стука в дверь».

«А в свободной Эстонии есть что-то такое, против чего вы бы стали выступать?» - «Нет, конечно. Сейчас все идет так, как и должно быть». - «Но ведь к власти, в общем-то, пришли те же люди, которые были при ней и в советское время, и в сущности мало что в этом плане изменилось. Это отвечает вашим представлениям о той свободе, о которой вы мечтали?»

«Но ведь что такое свобода, вы знаете? Свобода есть возможность выбирать несвободу», - немного подумав, ответил бывший диссидент.


Вот так выглядит то самое «небо в клетку».

А это - «на воле». Современные окрестности бывшей Батарейной.