Двуязычная Эстония

В каком направлении должна развиваться государственная политика интеграции, чем отличается она от подходов к ней в иных странах, как следует понимать мультикультурность – обо всех этих вопросах размышляет на полосе мнений газеты Eesti Päevaleht профессор семиотики Тартуского университета Пеэтер Тороп.

Сложность нашей истории, пишет профессор, не позволяет нам копировать существующие в мире теоретические схемы, объясняющие конфликты культур или миграционные волны. Мультикультурность в американской версии космополитична, ей сопутствует сепаратизм, право каждого на свою личную идентичность. Модель мультикультурности в нынешнем нашем культурном пространстве хорошо работать не сможет, поскольку наш собственный процесс идентификации находится в стадии конструирования — идет активное изменение самоопределения, смена, усвоение или создание нового.

Он отличается от естественной идентификации, при которой самоопределение передается от родителей к детям без вопроса: кто я есть, потому что я есть то же, что и мои родители, предки, жившие на этом же самом месте.

Он отличается и от процесса идентификации периода миграций, когда приспособление к новой культурной среде осложняет отношения между старшим и младшим поколениями мигрантов. Когда старшее поколение остается носителем культурной памяти и зачастую одноязычным, а молодое осваивает новую культуру и языковую среду. Тогда возникает двуязычие: родной язык – домашний, неродной — профессиональный, уличный, язык внешнего общения.

В условиях же, когда новая жизнь приходит в старое пространство, чистые схемы культурной идентификации обрастают осложнениями. Поясняя это, профессор Тороп цитирует Юрия Лотмана, считавшего, что диалог предшествует языку. Он развивается активнее там, где рядом сосуществуют два сильных культурных самосознания.

Сегодня эстонское самоопределение тоже находится в поиске, в процессе самоформулирования. Отсюда «наши проблемы самобытны, и те общие понятия, которыми пользуется теория идентификации (например, культурный шок), у нас отличаются. Одно дело культурный шок для человека, который, прихватив семью и самое необходимое, оказывается вдруг в не известной ему культурной среде и начинает в ней налаживать отношения и приспосабливаться. Другая ситуация у нас. Для нашего русского произошел сдвиг границ. Был Советский Союз, стала Эстонская Республика. Граница передвинулась, а окружающая среда осталась прежней.

В оставшейся среде надо было начать строить иное отношение к культуре и языкам. Место осталось прежним, а государство и официальная культура вместе с историей изменились. Компоненты культурного шока налицо: напряженность, возникающая от усилий психологической адаптации; ощущение брошенности на произвол судьбы, отторгнутости от представителей новой культуры; диссонанс в ролевых ожиданиях, ценностях, чувствах; ощущение унижения от неспособности вписаться в новую среду. Но у этих универсальных компонентов в условиях Эстонии более сложное содержание, хотя бы в силу того, что культурный шок постиг не всех русских – еще в начальные годы эстонской государственности здесь существовала своя двукультурная русская эстонская община, она-то сразу восприняла общественные перемены начала 90-х годов.

С точки зрения специфики самоопределения русских в Эстонии очень важны перспективы Нарвы. Запланированное восстановление разбитого в последнюю войну центра города – это не просто повышение ценности туристической достопримечательности города, это пестование новой ментальности с помощью изменения пространства. В старом пространстве сделать это чрезвычайно трудно. С появлением новых зданий появляется новое отношение к месту, обновление самоопределения подкрепляется терапией места.

Обновляющиеся окрестности способствуют созиданию идентичности как с точки зрения пространства, так и с точки зрения времени. Напряженность в связи с тем, кто уничтожил город и какой была его оккупационная история, сменяется желанием восстановить исторические связи, вернуть хотя бы центру города исторический дух и достоинство. Ведь в Нарве еще живы эстонцы и русские, помнящие ее прекрасные времена. Упорство исторической памяти сделало Нарву особым городом в сравнении с другими городами Северо-Востока.

Городское пространство – часть духовной среды, созидание которой начинается с отношения к русскому детсаду, начальной школе, обиходному слову. У нас, отмечает профессор Тороп, крайне мало специфического русского чтения об Эстонии. С другой стороны, если спросить у русских, какие книжки читают их дети, то оказывается, что имя Самуила Маршака им уже ничего не говорит. Их дети не читают классику русской детской литературы, они читают эстонских авторов.

Тут встает проблема защищенности культуры. Чтобы две культурные ментальности вступили в углубленный диалог, мы в Эстонии должны развивать обе идентичности – и русскую, и эстонскую, считает Тороп.

Подражание бесперспективно

Профессор настаивает на этом, отмечая тревожную тенденцию к ассимиляции у малотиражных (50-60 подписчиков) местных русских культурных журналов, их сосредоточенность на так называемой обязательной эстонской теме, приводящая к официальной скуке.

Наряду с такими журналами существует периодика эмигрантского типа, опирающаяся на классическую русскую культуру и являющаяся сепаративной в том смысле, что как бы пренебрегает средой, в которой происходит жизнь.

«Что делать, когда ясно, что обучение культуре должно идти, прежде всего, на родном языке? Все, что связано с изучением культуры, есть, прежде всего, тренировка самосознания, постижение культурной основы собственного поведения… Исследования двуязычия показали, что плохое владение родным языком, то есть недостаток базовой подготовки, ведет к полуязычию, упрощает общение, но при этом выстраивает новые барьеры. Полуязычие — это в общем поражение одного языка перед другим от соприкосновения двух идентичностей. В Германии этим вопросом серьезно озабочены в связи с проблемами не только пришлых (например, турок), но и своих – восточных немцев. Оказывается, важнее всего двукультурность — она единственная обеспечивает также двуполярность идентичности.

В наших условиях вопросами мультикультурности следует заниматься именно в смысле бикультурности. Бикультурность для нашего общества неизбежна, в этом направлении нам следует формировать свой диалог. На него сможет опереться практическое обучение культуре».

Первым шагом на данном направлении профессор Тороп называет интенсивный обмен информацией между двумя культурами. У нас уровень такого обмена весьма невысок. Профессор выделяет также важность и пользу инвестиций в продуманную переводческую деятельность, русские СМИ Эстонии и русскую культурную жизнь, повышение организационный культуры преподавания эстонского языка, комплектование эстонских библиотек русскими книгами и периодикой.

«Наша ситуация особенная, импорт такой модели интеграции и идентификации, как прямое перенесение мультикультурности, не будет плодотворным. Мы должны создать собственный подход и в него вкладывать капитал, чтобы возник настоящий диалог культур. По крайней мере, мы должны понять, что через культуру и культурный обмен начинается реальный языковый обмен, билингвизм, имеющий культурную ценность, возникает как дополнение бикультурности. Но никак не наоборот. На это указывает множество европейских моделей двуязычия», — итожит автор. «МЭ»