Русские в Латвии

Фото Валерия ЦИЛУЙКО

Из социологического исследования Р. Симоняна, директора Российско-Балтийского центра при Институте социологии Российской академии наук. Оно не бесспорно, но знать о нем полезно.

Латвийская русская диаспора состояла из нескольких групп со своими социально-психологическими особенностями.

Первая группа — коренные россияне (15–17% от численности всей общины). Они проживали в Латвии еще с довоенных и даже дореволюционных лет. Это наиболее интегрированная к титульному населению часть общества. Их чаще воспринимали как своих. Они сохраняли свой национальный уклад, но владели латышским, были толерантны, восприимчивы к местным обычаям и культуре, даже внешне приобретали черты облика коренных жителей.

Далее — творческая интеллигенция, которая приехала сюда после войны в поисках большей духовной свободы и самореализации. Это был своеобразный способ эмиграции на Запад. Это 1-2% приезжих, которых местные хоть и считали чужаками, но относились к ним с симпатией. И те чувствовали себя в Латвии комфортно.

Более многочисленная группа — 6-8% — инженеры, врачи, учителя, научные сотрудники, журналисты и другие специалисты, прибывшие по распределению. И 10-12% — высококвалифицированные рабочие. Здесь была востребована их профессиональная квалификация, а условия быта и оплата труда соответствовали ожиданиям. Они, по крайней мере, были открыты к взаимодействию с коренным населением. К перечисленным четырем группам титульное население относилось если не благожелательно, то нейтрально.

А вот появление пятой группы (15%) — офицеров советской армии — изменило картину. Их характерная особенность — корпоративная замкнутость, обусловленная кочевым образом жизни.

С латышами они мало общались. Но военные — люди подневольные, подчиняющиеся приказу: куда послали, там и служат. А вот офицеры-отставники (7-8%) становились жителями Латвии по личному желанию. Их самовосприятие как освободителей прибалтики, особая энергетика и активность раздражали коренное население. По мере нарастания кризисных явлений в экономике росла и неприязнь к отставникам.

И наконец, две группы с самым низким статусом. Срочники, которым после службы в СА удалось закрепиться в Латвии и перевезти сюда своих родственников («иммиграционный шлейф»), и представители разных народов СССР, преимущественно славянских, которые приехали в Латвию по оргнабору. Удельный вес этой группы в российской диаспоре — 10-12%.Часто это вчерашние крестьяне, которые в городской среде чувствовали себя психологически неустойчиво.

К ним наиболее подходит термин «мигранты». В основе психологии мигранта — несоответствие между его стремлениями и тем, что может ему предложить общество. Он бежит не от родины, а за психологическим комфортом. Поэтому местные жители, их культура для мигранта лишь досадная помеха. Но именно эти поздние мигранты весной 1991 года наиболее активно проголосовали за выход Латвии и Эстонии из состава СССР. Мотивация их была прагматичной: выгоднее жить в богатой загранице, чем в едином, но нищем СССР.

Но, исходя из всего сказанного, различия в системе ценностей между двумя общинами нельзя рассматривать как сугубо этнические, они носят скорее социально–культурный и психологический характер. Русскоговорящие пытаются позиционировать себя как обобщенно русские, как «мы — великая нация», «мы — нация Пушкина, Достоевского, Чайковского и т. п.». А титульное население именно из-за значительной доли в русской общине маргинального слоя поздних мигрантов воспринимает всю диаспору как советский интернационал и наследников тоталитаризма.