Поэзия не спорит с прозой

Владимир ФРИДЛЯНД

Новая книга Елены Скульской «Ева на шесте» станет открытием и для давних почитателей ее творческих парадоксов, и для первооткрывателей. Почему парадоксов? На этот вопрос нет ответов. Как нет объяснений удивлению чему-то очень понятному и одновременно загадочному...

Елена сама признается: «К ужасу своему видишь, что человек становится похож не только на жену и собаку, но и на то, что пишет». Этот ее афоризм вынесен на обложку книги, состоящей из повести «Наши мамы покупали вещи, чтобы не было войны», дневника писателя «Интерес к содержанию» и сборника стихов «Нарумяненные розы».

Сначала была рифма. Это про Скульскую. Где рифма, там и ритм. Она их не подгоняет, наоборот, это они заставляют ее выплескивать на бумагу, на слушателей свои поэтические рассказы и беседы. Стихи в прозе, проза в стихах. А все вместе – поэзия, которая окружает Елену и заражает всех, кто соприкасается с ее книгами, выступлениями, лекциями. А ее поэтическим остроумием (сарказмом, юмором, иногда просто издевательством – поэт может себе позволить) не только восхищаются, но и возмущаются. Она не щадит своих героев, узнаваемых и типичных, потому что при всей нашей индивидуальности несем одни и те же пороки, а признаваться в этом не всегда приятно. «Хорошая литература — всегда про тебя; плохая – про других», — успокаивает Елена Скульская. Тут вспоминается комната смеха, где больше смеются над другими, чем над самим собой.

«Люди уважают сложное, поскольку оно возвышает их над тем обыденным и банальным, которого они тоже не понимают» — это из дневника «Интерес к содержанию». А предваряет это заключение рассуждение из повести «Наши мамы...»: «Господа, если бы в поэзии все можно было бы легко объяснить, то и поэзии бы никакой не было, а люди изъяснялись бы с помощью общего случая. Общий случай в литературе – толковый словарь: там нет ни одного непонятного слова».

«Моя свекровь писала подруге в Ташкент: «Здесь, Нюсенька, все наоборот. Здесь как раз кто не курит – тот и проститутка. Так что бедной Лилечке приходится выкуривать по две пачки в день». (Из дневника писателя). Фото Николая ШАРУБИНА
«Наши мамы покупали вещи, чтобы не было войны». Это название-эпиграф повести сразу создает какой-то трогательный настрой. Прошлое рифмуется с такими знакомыми знаками, окружавшими наш дух и быт, как Шекспир, Прокофьев, Шостакович, Достоевский и «Прима», «Казбек», послевоенные барахолки... А некоторые герои помещены в театрально-гротесковые интерьеры, в газету «На краю» или в простой канализационный колодец. Среди героев и персонажей можно встретить поэтессу и экскаваторщика, писателя и гардеробщика, ветеринара... Все вместе можно воспринимать и как театр абсурда и как нашу нормальную современную жизнь, сотканную из обыденности и парадоксов. В повести нет развязки, потому что каждый сюжет – это кульминация того или иного события, нанизанных одно на другое и возвращающихся к своим истокам. Как происходит в обычной человеческой жизни, когда покупка нового телевизора или создание новой симфонии может измеряться одной шкалой эмоций. И если один, видя яичницу в сковордке, чувствует ее только желудком, то Елена Скульская свои ощущения рифмует несколько иначе: «Глазунья носит свитер с высоким воротом, похожим на трубу». А своих героев она метафоризирует и гиперболизирует куда жестче.

Попытки придать повести какой-нибудь жанр могут закончиться для читателей и критики неудачей. Достаточно «повести», потому что она, как та глазунья, в которой можно увидеть и услышать лишь то, на что способны наши «органы литературного осязания».

2005 год для Елены Скульской особый. И не случайно она чуть раньше времени пришла на свидание, выпустив новую книгу, о которой в ряду многих других будут говорить поклонники ее талантов на торжестве. Не случайно в этой книге есть и дневник писателя, который, конечно же, лишь часть увлекательных заметок из коллекции Елены, замечательной и увлекательной рассказчицы.

Как заметил один редактор, «Интерес к содержанию» — дневник писателя – моментальная писательская реакция на событие, факт, встречу, фразу. При всей кажущейся мозаичности это, прежде всего, есть писательское переживание литературы и языка, на котором литература существует. Это срез, кадр, эпизод, детали и лица времени. «Интерес к содержанию», как бы это ни звучало академично, прямой потомок «Старой записной книжки» Петра Андреевича Вяземского, пушкинских Table-talk (Застольных разговоров), «Из старых записей» Лидии Гинзбург.

От себя добавим, что дневник, наверное, и черновик ее будущих книг, в которых живут вовсе не фантасмагоричные персонажи, а нормальные люди, которых загоняют в аномальные ситуации, или они сами к ним стремятся, не замечая потом абсурдности своего существования. Рифма Скульской, как резец скульптора, «лепит» из этого абсурда поэмы.