Нани БРЕГВАДЗЕ: «Не было ни дня, чтобы я не пела»

Павел МАКАРОВ

Знаменитая певица Нани Брегвадзе не любит говорить о своем возрасте. Но ей нечего скрывать. Ее красота и неповторимая интонация голоса существуют вне времени. А началось все с того, что Нани окончила музыкальную школу, затем музыкальное училище и консерваторию по классу фортепиано, пела в ансамбле «Орэра» и Московском мюзик-холле. Но на песенный Олимп Брегвадзе взошла благодаря своей сольной карьере. Нани любит повторять: «Счастье — это когда человек занят любимым делом. Моя жизнь — это музыка».

— Нани, в честь кого вас назвали?

– О, это интересная история! Когда моя мама вышла замуж, папа снимался в фильме, в котором играли также Ната Вачнадзе и Верико Анджапаридзе, друзья родителей, а мама и тетка там пели. Главную героиню фильма звали Нани. И так случилось, что все три женщины — моя мама, Верико Анджапаридзе и Ната Вачнадзе — были в положении. Тогда режиссер Коля Шенгелая сказал: «У кого родится первой девочка, назовите Нани, а мальчика — Георгий». Я родилась первая, потом у Наты родился мальчик, и его назвали Георгием. А когда у Верико родилась дочь, ее назвали Софико, в честь бабушки. Это моя подружка, знаменитая актриса Софико Чиаурели.

— Расскажите о своем древнем роде.

– Моя мама, Ольга Александровна, происходила из княжеского рода Микеладзе, ее дед, а мой прадед, был генералом, и царем ему было пожаловано звание дворянина. В Москве, да и в России в прежние времена фамилия Микеладзе была очень известна. Евгений Микеладзе, талантливый дирижер, был красавцем и отличался необыкновенной музыкальностью. Его расстреляли в годы сталинских репрессий. Так вот я из этого рода. У моей матери было шесть сестер и один брат. Семья была богатой. Судите сами, у них была возможность рожать и содержать детей. Из рассказов бабушки я помню, что сама она воспитанием детей не занималась, у каждого ребенка была своя няня. Мама очень хорошо пела и была добрейшим человеком. Каждый вечер она принимала в салоне гостей, люди собирались всегда очень интересные.

Папа, Георгий Брегвадзе, был талантливым киноактером, добрым и очень мною любимым человеком. Его не стало в 2000 году, когда ему было девяносто лет, а мама ушла из жизни через два года вслед за ним, ей было восемьдесят. Без них мне очень-очень трудно. Мама все держала в своих руках, дом был полностью на ней.

— Когда в вашу жизнь пришла песня?

– Мои тетки и мама пели потрясающе, у них были отличные голоса! Пели русские и грузинские романсы. Да-да, в Грузии тоже есть романсы, и они очень близки русским. Грузинский народ все очень тонко чувствует, и все поют. О себе трудно говорить, но я была довольно музыкальна. Сколько себя помню, всегда любила петь и музицировать. Не было ни дня в моей жизни, чтобы я не пела. Очень много песен знала с детства, но всегда пела только для себя и для близких. Никогда в жизни не думала, что пение станет моей профессией, ведь я серьезно готовилась к карьере пианистки. У меня вокала как такового нет, я его не учила. Все от природы. Когда я была маленькая, то говорила: «Я вам сейчас спою, только спою с чувством!» Всегда начинала свое выступление этими словами. Потом накидывала на голову красивую шаль и начинала «с чувством» петь…

— Когда начался ваш профессиональный путь певицы?

– С 1959 года. В шестнадцать лет пришла в самодеятельный оркестр. Учась в консерватории, я даже не думала о пении и, когда начала петь, долго не считала себя певицей. Я блестяще училась по классу фортепиано. В течение пятнадцати лет, работая в ансамбле «Орэра», я параллельно пела соло. Выступала с великолепным аккомпаниатором — Медеей Гонглиашвили. У нас получился сольный концерт, и придумала его не я, а Медея. Однажды она сказала мне: «Попробуй петь одна!». Помню, я так испугалась, подумала, как я смогу стоять одна перед залом. Как вести себя так, чтобы захватить публику? Надо же, чтобы было интересно. Но мы рискнули. Медея — блестящая пианистка, я думаю, мало кто так играет и аккомпанирует. Я не могу петь ни с кем другим, она всегда ездит со мной. У нас с ней маленький концерт-спектакль. Мне кажется, сейчас я лучше начала понимать то, что я пою. Те люди, которые слушали меня десять-двадцать лет тому назад и слушают сейчас, понимают — это небо и земля. Наверное, так и должно быть.

— Вы бережете свой голос?

– Ничего я не берегу. И мороженое ем, и воду со льдом пью. Но простужаюсь часто. Видимо, наступает период, когда надо поболеть. Вот сейчас с вами разговариваю, а у меня температура под сорок, насморк и с голосом плохо.

— Тогда вы великолепная артистка, прекрасно изображаете здоровье. Вам в жизни часто приходится играть?

– Нет. Но это часть творческой профессии. Вот вчера я должна была выступать. Мне весь день было очень плохо, однако я встала и пошла на концерт. И как только вышла на сцену — все куда-то исчезло. Я была абсолютно здорова, но после концерта вновь разболелась. Так абсолютно у всех актеров. Ты болеешь, лежишь дома и вроде бы надолго приковал себя к постели, но стоит только выйти на сцену — и ты выздоравливаешь. Видимо, все решает настрой и умение взять себя в руки.

— Как вы относитесь к певицам, которые поют романсы?

– Всегда любила Юрьеву, Панину, Обухову. Валентина Пономарева изумительна. Алла Баянова великолепно передает суть романса. А какие в Грузии были исполнители! Можно сказать, что у нас была настоящая, природная школа, — это общеизвестно. Моим педагогом была Нина Чхеидзе. Я не любила заимствовать чужое — никто не может сказать, что я у него что-то взяла. Это все мое. Пусть они не обижаются. Вы думаете, что для романса нужен очень большой голос? Самое главное — понять текст и передать свое ощущение. Есть люди очень чувствительные, и есть люди очень холодные. Холодным людям нельзя петь романсы: им не дано сопереживать. Грузины поют и русские песни, и русские романсы зачастую лучше, чем сами русские. Это природа, наверное.

— Кого любите слушать из певцов?

– Люблю Барбру Стрейзанд, Фрэнка Синатру. И после этого слушать современную русскую эстраду, в которой ничего нет — ни голоса, ни мелодии! Один общий ритм, причем у всех одинаковый, и примитивные слова. Бывает и так, что даже тональность у многих совпадает: «Ты пришел, я пришла. Ты ушел, я ушла, там-та-там, там-та-там». А какие имена у современных исполнителей — Ангина, Шура, Глюкоза… Отчего не взять свое имя и фамилию, что может быть лучше этого?! Но чем-то же надо привлекать. Голоса нет, текстов нет, так хоть имя звонкое, словно кличка.

— Как определить истинное искусство?

– Когда искусство высокое, то его понимает и принимает любой человек — и музыкант, и простой слушатель. От этого никуда не уйти. А вот массовое искусство — над ним думать не надо. Да оно к этому и не призывает. Я не понимаю, почему вся Россия танцует и поет под эти жуткие ритмы! Может быть, от тяжелой жизни? Не знаю. Но это угнетает. Правда, у такого, с позволения сказать, искусства очень короткая жизнь. Кажется, что идет вырождение нации. Пир во время чумы. Мне плохо от того, что творится вокруг, от того, что происходит в искусстве. У меня такое чувство, что люди потеряли способность чувствовать.

— Мне приходилось не раз слышать от грузин, что так, как поют на эстраде, у них поют все. Например, не все могут понять феномен Кикабидзе. Что вы думаете по этому поводу?

– Вообще-то в Грузии никто не удивляется пению, потому что поют действительно везде и все. Для нас это так естественно — собираются знакомые люди и поют. Надо просто знать, как петь. Бубе Кикабидзе повезло — у него получилось. Но это не значит, что любой может выйти на сцену. За столом ты можешь быть замечательным певцом, но на сцене ты теряешься. Ты, может, поешь так же, как я, но вышла на сцену я! У Кикабидзе есть то, чего нет у других, — море обаяния и то, что сегодня называется харизмой.

— Вы закрытый человек?

– Да. Я не люблю, когда копаются в личной жизни. Это неприлично и некрасиво. Удивляюсь русскому народу, когда они с удовольствием сидят и смотрят по телевизору, как люди рассказывают о себе личные, а часто и интимные вещи. Приличный человек и слушать бы не стал, а для них все как будто в порядке вещей. Мне это непонятно. Не люблю делать тайну из своих поступков, потому что знаю — тайн не бывает. Не люблю делать что-то за спиной. Не люблю вранья. Я и детям своим говорю, что лучше сказать плохую правду, чем выдумать ложь, которая через день все равно всплывет.

— Что вы читаете?

– Всегда любила поэзию Лермонтова, Тютчева, Цветаевой. Но особенно мне близко творчество Анны Ахматовой, она мне по-женски очень понятна. Сейчас перечитываю поэтов Серебряного века. Окунулась в ту эпоху, о которой писала Одоевцева в своих книгах «На берегах Невы» и «На берегах Сены». Как тяжело они жили! Но при этом была высокая духовность! Уверена, что без интеллигенции жизнь не может двигаться к прогрессу.

— Вы живете на два дома — в Тбилиси и в Москве. Вы гостеприимный человек?

– Я должна сделать так, чтобы гостям захотелось прийти сюда еще и еще раз. Из моего дома они должны уйти обласканные. У нас всегда было много народу. Мы дружили, вместе отдыхали, рядом жили, пели — не передать, какими верными подругами были мне сестры. В мой звездный день — в Москве открывали плиту с моим именем — не стало моей старшей сестры. Все гости знали об этом, но никто мне не сказал, щадили меня. Был прием, и я в жизни так не танцевала, я вообще не очень люблю танцевать. Вдруг кто-то мне сказал: «Если бы ты знала…» Когда все кончилось и мне сообщили… Даже не помню, что делала. Мне стало плохо… Потом полетела на похороны.

— Что для вас родина?

– Это не только то место, где человек родился. Это еще и то место, что его притягивает. Для меня это — моя Грузия! Лучше земли на всем свете нет. В Грузии необыкновенные люди, природа, там все красиво. Вообще природа для меня очень важна, она дает мне силу, я без нее жить не могу. И порой я могу заплакать от счастья, когда вижу, как прекрасна наша земля. Человек — дитя природы и должен жить с ней в дружбе. Счастье, когда человек занят любимым делом.