Желтое поле одуванчиков

Николай ХРУСТАЛЕВ

Сергей НЕЛЬЗИН ходил в горы, прыгал с парашютом,много путешествовал. Да и профессиональные его занятия тоже из разряда экстремальных. Так что наш гость в полном смысле высотник.

Весь мир под ногами

- Сергей, уже сама фамилия - Нельзин, как ключ, которым можно открыть дверь собственной судьбы. А если серьезно: много ли вы в жизни занимались тем, что для обыкновенных людей из разряда «нельзя»?

- В детстве все куда-то залезают, откуда-то прыгают, зарабатывают синяки и по заднице от мамы. Думаю, все через это прошли.

- Однако одни, перебесившись, извините, успокаиваются, становятся «нормальными и благоразумными», а другие продолжают залезать, прыгать, зарабатывать синяки...

- На самом деле в горы, скажем, у каждого свой путь. И у меня он был своим. Два года в городе Ижевске я работал на заводе, сначала мастером, потом старшим мастером. Однажды познакомился с женщиной-доктором, которая занималась горным туризмом. Разговорились, смотрели слайды и фотографии, и так мне все показалось интересно, так самому захотелось в горы. Я же до того видел их только на картинках, по телевизору или в кино, а чтобы подняться...

Вернувшись в Таллинн, сразу принялся искать людей, связанных с горным туризмом или альпинизмом. На Нарвском шоссе набрел на альпинистов, там был клуб в доме, который, к сожалению, сейчас снесли. А тогда, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.

- Обычно такое предисловие предваряет рассказ о первом походе.

- Конечно, первое впечатление всегда самое яркое. Я познакомился с Анатолием Кузнецовым, бывшим таллиннцем, а теперь жителем Душанбе. Он позвал меня на пару недель съездить на тамошнюю альпиниаду. Приехал в Душанбе, но выяснилось, что в горах выпало много снега, создалась лавиноопасная обстановка, так что альпиниаду сдвинули по срокам. Но мой отпуск было уже не передвинуть, и начался отсчет его дням. Деваться было некуда, и мы с Толей пошли на ближайшую к Душанбе гору Сурхну, местные люди называют ее еще Полосатая. Здесь и состоялось мое первое восхождение, так и заработал значок «Альпинист СССР», значкистом стал.

- Люди, завидующие снизу альпинистам, судят об их славном братстве и романтических буднях главным образом по замечательным песням Высоцкого. Насколько эти песни совпадают с реальностью?

- Во-первых, очень люблю Высоцкого, который рассказывал о чем-то так, словно сам пережил все, о чем пел. Словно сам воевал, погружался на подводной лодке, ходил в горы. У него такое приближение к реальности, такое понимание гор.

- Вас спасали в горах, вы там кого-то спасали?

- Меня спасали. Однажды зимой сорвался на скальном восхождении на Памире. А в 90-м году наша эстонская экспедиция тоже на Памире находилась на леднике Москвина между двумя семитысячниками - пиком Крыженевского и Коммунизма. В тот год у альпинистов случилось большое мировое несчастье, по склону пика Ленина сошла огромная лавина, и на высоте 5 300 накрыла лагерь. Все, кто находился поблизости, точнее добровольцы от всех групп, были направлены на поиски и раскопки. Участвовали в поисковых работах и мы вместе с Нурланом Казиевым, трое суток на высоте били шурфы, копали, искали щупами тела. Тогда погибло более 60 человек...

- После подобного, наверное, неуместно будет спрашивать о счастье, которое принесли вам горы?

- Никогда не забуду первого восхождения. Как раз на Сурхну. То ощущение, когда, как пел Высоцкий, «весь мир под ногами». Все правильно: стоишь, и слезы наворачиваются от чувства, что я это сделал. Некоторые, соприкоснувшись с альпинизмом, говорят: нет, больше в горы не пойду никогда, такой тяжкий труд, идешь-идешь, лезешь-лезешь, а в конце только и всего, что залез - и сидишь на этом пупе. Слышал я такое, но в нашем окружении с подобными не встречался. Возможно, потому, что мы всегда продолжали этим заниматься и были счастливы.

Запах облака

- Продолжим о высоте. Но только в ситуации, когда вы занимались парашютным спортом. Одного альпинизма, выходит, было мало?

- Во-первых, парашютным спортом я не занимался, а продолжаю заниматься. Вообще-то альпинизм, парашют, парусный спорт - это то, что можно назвать не просто образом жизни, а философией. Наверное, любой спорт своего рода философия.

В парашютный я пришел тоже интересно. Занимаясь с приятелем восхождением в горы, нам еще захотелось заодно выяснить, а что это такое - прыгать с парашютом. Одна девчонка, которая занималась вместе с нами альпинизмом, параллельно увлекалась еще и планерным спортом. Кажется, приход наш к прыжкам был связан как раз с этим. Первый прыжок, помню, это открытая дверь АН-2, в Куузику, под Рапла, высота 800-900 метров, нормальная, чтобы раскрыть круглый купол армейского парашюта.

Восторг, который тогда пережил, был сравним с восторгом первого восхождения на вершину - июнь, внизу желтое поле одуванчиков. Парашют раскрылся, вокруг тишина, и ты летишь, ветер в ушах не свистит. Это он теперь свистит на скоростных парашютах. Приземлился - и хочется опять повторить полет снова и снова.

- Вы сказали - снова и снова, но я-то точно знаю, что в своих приключениях вы и ноги ломали, и тонули. А вы все - восторг, одуванчики...

- Думаете, в жизни травм меньше? Парашютный спорт опасен в том случае, когда человек невнимателен в первую очередь к себе и некоторым правилам, которые в этом спорте написаны буквально кровью. Так что прежде всего страдают люди легкомысленные.

- Вас по виду к легкомысленным не отнесешь, мальчиком, увы, тоже не назвать. Никогда не думали, что, может, пора и успокоиться, есть же и другая жизнь, наверняка не менее интересная.

- Сразу хотел бы уточнить, что почти для любого рода деятельности не существует возрастных границ. Спорт, искусство - разницы тут нет. А уж альпинизм или парашют, на мой взгляд, вообще меньше всего подвержены возрастным ограничениям. С возрастом действительно начинаешь понимать, что если поторопился, тут пропустил, там не заметил, то обязательно чего-то не увидишь, не переживешь. А ведь так хочется остановиться и рассмотреть. В свободном падении гонишься за результатом - четверку собрать, восьмерку, десятку. Но ведь просто здорово, когда открывается дверь в самолете и врывается высотный воздух. В горах у облака есть запах, обонять его - это такое чувство, которое не описать...

- Попытайтесь...

- Облако пахнет мечтой и свершением того, к чему так стремился. Его можно иногда пощупать. А воздух упруг и упрям, если не умеешь совладать с собственным телом, то воздух может и наказать.

- По-вашему, люди отчего идут в горы, чтобы восхититься или самоутвердиться?

- Я знаю инвалидов, которые идут в горы, и тех, что без ног самостоятельно, без посторонней помощи прыгают с парашютом. Тут, конечно, доказываешь себе, что физическая ущербность - это только внешний фактор, а внутренне ты силен и полноценен.

Макушка и оконца

- По жизни вы тоже заняты делом в некотором смысле экстремальным - высотными работами, можете качаться то на фасаде замка Тоомпеа, то подняться к шпилю телебашни. Насколько опыт прошлый помогает нынешним трудовым будням? Вам на высоту плевать?

- Человеку свойственно бояться высоты, только сумасшедшие и идиоты, думаю, лишены чувства опасности и самосохранения. Конечно, в высотных работах альпинистский опыт кстати. Не вдаваясь в технологию, скажу, что несколько лет провисел на веревках в «висячке», в беседке из фанеры. Работали по стенам домов, швы ремонтировали. Сейчас на высоте работаю не часто, но все же случается. В прошлом году пришлось забраться на нашу телебашню, это 314 метров, чтобы на ее макушке поменять старый сигнальный фонарь, который по силе свечения не соответствовал европейским нормам, на новый. Теперь по тем же нормам он еще и мигает. Лампа весила килограммов 25, ее туда еще и затащить надо было, и закрепить, непростая, словом, работа.

- Нельзя поподробнее насчет макушки телебашни?

- Это 12-метровая труба диаметром 180 мм. Под ветром прилично раскачивается. Тогда, к счастью, был штиль, но амплитуда движения все равно была порядка метра.

- А что за оконца вы нашли на фасаде замка Тоомпеа?

- Это был, кажется, самый конец 80-х, когда на стене замка на Вышгороде велись скорее консервационные, чем реставрационные работы. Я был в составе группы, и в один прекрасный день, передвигаясь по стене вверх и вниз с мастерком и кисточкой в руках, вдруг обнаружил под слоем штукатурки фрагменты окон. Работами руководил Борис Дубовик, и, когда я сообщил ему о находке, он распорядился эти окна, как говорят реставраторы, «раскрыть». И теперь к трем уже имевшимся над данскером окошкам прибавилось три новых. Это те, что ближе к башне Длинный Герман...