погода
Сегодня, как и всегда, хорошая погода.




Netinfo

interfax

SMI

TV+

Chas

фонд россияне

List100

| архив |

"Молодежь Эстонии" | 30.09.05 | Обратно

Театральный андеграунд объяснил, что такое «Кислород»

В рамках проекта фестиваля «Золотая маска в Таллинне» будет показан сильно нашумевший спектакль по пьесе драматурга «новой волны» Ивана Вырыпаева «Кислород». В спектакле автор исполняет главную роль. Иван Вырыпаев и «Кислород» были оценены «Золотой маской» как «открытие года», манифест целого поколения. Чтобы спектакль этот увидел именно тот зритель, которому он предназначен, и в зал не пришли бы те люди, которые заведомо его не примут, мы предлагаем вам познакомиться с мнением критика Марины Давыдовой («Коммерсант», 6 декабря 2002 года) – кстати, эта статья вошла и в ее сборник «Конец театральной эпохи», который мы рекомендуем прочесть всем любителям театра.

Вы хотите испытать в театре сильные чувства? Это просто. Приезжаете в Трехпрудный переулок, ищете там заведение с программным названием «Театр.doc», протискиваетесь сквозь толпу слегка психоделической молодежи и оказываетесь в большой комнате, условно поделенной на сцену и зал. Мест в зале уже наверняка не будет, но вы не тушуйтесь, пристраивайтесь. Садитесь куда угодно. Можно на пол. Игра стоит свеч. Здесь вам покажут нечто под весьма актуальным для душного полуподвала названием «Кислород». Автор этого неслабого театрального сочинения молодой, но уже изрядно нашумевший актерорежиссеродраматург из Иркутска Иван Вырыпаев утверждает, что он придумал новое театральное направление. На самом деле направление придумали до него. Он лишь довел его до логического конца.

Весь ХХ век искусство боролось за право говорить обо всем (фрустрациях, перверсиях, фекалиях, изнанке тела и души) и по-всякому. Не стесняясь в выражениях и прямо называя фекалии говном. К началу XXI века оно воспользовалось этим правом с таким размахом, что в значительной своей части перестало быть искусством в том смысле, в каком само это существительное (во всяком случае, в русском языке) связано с прилагательным «искусный». Художнику давно уже не обязательно уметь рисовать, писателю грамотно плести сюжет, драматургу выстраивать сложную архитектонику человеческих отношений. Взамен этого стали цениться другие качества. В драматургии, о которой, собственно, речь, такими качествами (помимо умения называть вещи своими, а не в энциклопедии вычитанными именами) оказались подлинность переживания и искренность высказывания. Человек, решивший написать текст для театра, грамматику может знать плохо, написанную Аристотелем театральную Библию «Поэтику» не знать вовсе, но жизнь (особенно в ее неприглядных проявлениях и особенно свою собственную) он обязан знать «от зубов». Европейские младодраматурги в подавляющем большинстве — не конструкторы второй реальности, а фиксаторы первой. Документалисты-экзистенциалисты. И возникший в прошлом году «Театр.doc», скромное (в смысле технической оснащенности и занимаемой площади), но значимое (в смысле влияния на судьбу драматического искусства) театральное образование зафиксировало это обстоятельство с впечатляющей наглядностью.

Началось все, разумеется, на до сих пор загнивающем Западе. Есть (точнее была) в Англии такая женщина — Сара Кейн. Число постановок, сделанных по ее пьесам, скоро, похоже, сравняется с шекспировскими. Она покончила жизнь самоубийством, не дожив до 28 лет. Как она прожила все эти недолгие годы, мне лично непонятно. Видимо, большим усилием воли, ибо запечатленное в ее произведениях суицидальное сознание, помноженное на наркотики, перверсии и прочие удовольствия жизни, должно было бы свести ее в могилу гораздо раньше. С точки зрения классических законов драматургии, применимых, кстати, не только к Шекспиру, Островскому или Вампилову, но и, скажем, к Беккету, пьесы Сары Кейн попросту не существуют. Это плохо артикулированное «нет», в сердцах брошенное миру. Иногда разложенное на несколько голосов, а иногда как в последнем предсмертном произведении «Психоз 4.48» даже и не разложенное, ибо при всем желании невозможно превратить в диалоги невнятное бормотание умирающего человека. Пьесы (назовем их так, раз другого слова нет) Кейн производят не всегда эстетическое, но всегда глубокое впечатление. От встречи с ее текстами — неважно, на бумаге или на подмостках — испытываешь столь же сильные эмоции, как от соприкосновения с пусть грубой, но подлинной материей жизни. Здесь пленяет не драматургическое мастерство, а неподдельность прожитого. Абсолютное совпадение жизни в искусстве с жизнью как таковой. Так вот именно Сара Кейн — главный драматург современной Европы, предложившая новый вариант левого бунта, в котором напрочь отсутствует преобразовательский пафос. Если мир плох (а он безусловно плох), существуют два выхода — уничтожить мир или уничтожить себя.

А что у нас? Кто, позволительно узнать, главный драматург нашей с вами российской современности? Правильно — Евгений Гришковец. Перверсиями он не страдает, наркотики не употребляет, суицидальным сознанием не обременен, постмодернизму чужд. В общем, буквально во всем он прямая — слава тебе, Господи — противоположность Саре Кейн, но в одном он все же бесконечно близок и ей и воплощенной в ней тенденции, которую точнее, чем словосочетанием «Театр.doc» не назовешь. Он тоже не конструктор, а фиксатор. Внимательный наблюдатель жизни и экзистенциалист до мозга костей, сделавший центром театрального события себя, свои комплексы и переживания, свой богатый внутренний мир и таким образом тоже уравнявший театральное искусство с жизнью.

Вернемся теперь к «Кислороду». Сценическое сочинение Ивана Вырыпаева — это исповедальная манера Гришковца (ведь исполнитель оказывается здесь одновременно и автором), сдобренная терпким привкусом молодежной культуры и бунтарским пафосом новой европейской драмы. Это короткое представление, в котором помимо самого Вырыпаева принимает участие немногословная девушка DJ и еще одна девушка, вырыпаевский собеседник-оппонент, alter ego и антагонист в одном лице. Десять (по числу десяти заповедей) композиций, в которых ненормативная лексика перемежается с библейской риторикой, исполняются в стиле рэп и разложены на куплеты и припевы.

Поначалу вырисовывается сюжет. Про любовь неких Саши-мужчины и Саши-женщины, прелюбодеев и убийц, получающих у автора отпущение грехов, но потом сюжет отступает на второй план и в центре, как водится, оказывается сам Иван Вырыпаев. Юродивый от театра, с той, однако, существенной разницей, что юродивый честит мир с точки зрения божественных законов, а Вырыпаев глумится заодно и над самими этими законами, валя в одну кучу ветхо- и новозаветные заповеди. А чего там разбирать — все едино. В потоке разложенного на два голоса вырыпаевского сознания, как в недавнем европейском наводнении, где все несло — машины, деревья, людей, проблема перистальтики и проблема оправдания (точнее осуждения) Бога смешаны и уравнены в правах. Всякая иерархия отменена, а младодраматургический пафос умирания в этом худшем из миров заменен на пафос выживания. Беспредельно раздувшееся, не соотнесенное ни с чем вырыпаевское эго знает лишь одно: для жизни нужен кислород, и жажда его несовместима с моралью. Дыши, а то проиграешь. Это поколенческое высказывание, от которого очень хочется, но невозможно отмахнуться, ибо сделано оно временами претенциозно, но временами сильно, а порой и захватывающе талантливо. Но главное, что действительно впечатляет в «Кислороде», так это абсолютный отказ от какой-либо серьезности. В бунте Вырыпаева нет манфредовского величия (которое еще чувствовалось в некоторых идолах рок-культуры), но есть рэпперовская легкомысленность. Готовность в любую минуту отказаться от своих же, причем самых радикальных и отчаянных слов, потому что даже они, как и все в этом мире, ничего, совершенно ничего не стоят.

Здесь на представлении «Театра.doc» европейская культура, лишенная всех — метафизических, социальных, эстетических, даже простейших логических — опор, корчится и на последнем издыхании хватает ртом вырыпаевский «Кислород». На ее предсмертные судороги трудно, но надо посмотреть.