"Молодежь Эстонии" | 18.08.06 | Обратно

23 августа 1987: КПЭ на перевале

Из серии «Тайны ржавого колеса». Газетный вариант.

Иван ТРУЛЛЬ

Фото Александра ГУЖОВА

Тревога

24 августа был понедельник. Субботу и воскресенье я провел на даче. Отключился от мира сего и просто отдыхал. В понедельник прибыл на работу пораньше. Взял у нашей киоскерши Веры кипу газет, чтобы до начала рабочего дня войти в курс событий минувших выходных.

Вера смотрит на меня большими глазами и спрашивает:

— А вы вчера на митинге были?

— На каком? Где?

Вера ничего толком не знала, но что-то слышала тревожное.

Поднимаюсь на свой восьмой этаж. Час ранний, а мое начальство, т.е. второй секретарь ЦК КПЭ Георгий Васильевич Алешин, уже на месте. Да не один. Из-за приоткрытой двери его кабинета слышен шум голосов. Видимо, идет какое-то экстренное совещание. Временно замещающей технического секретаря стенографистки Лидии Тофанчук еще нет, спросить не у кого — кто там? Прикрываю дверь кабинета Алешина, иду в свои «хоромы» о двух окнах. Не садясь, беру трубку телефона прямой связи с шефом и говорю ему, что я на месте. «Хорошо», — отвечает Алешин. И все. Приходит запыхавшаяся от быстрой ходьбы Лидия Тофанчук и сразу ко мне:

— Иван Иванович, вы подробностей еще не знаете про Хирве парк?

На ее лице и в голосе тревога, как и у киоскерши Веры. Значит, что-то случилось, какое-то ЧП. Но что именно? Включаю радио и начинаю быстро просматривать газеты «Рахва хяэль», «Ноорте хяэль», «Советская Эстония», «Молодежь Эстонии»... Пробегаю глазами по заголовкам. Ничего особенного! В воздухе витает тревога, а в газетах — тишайшие мир и благодать. Как 22 июня 1941-го: утренние газеты еще наслаждались звуками фанфар, славящих «великого кормчего» и его договор с Гитлером, а гитлеровские «Юнкерсы» уже бомбили наши города, его стальные дивизии разносили в пух и прах наши погранзаставы и сонную пехоту... Гоню прочь из головы ни с того ни с сего всплывшую в памяти историческую параллель. Сейчас другое время, ничего подобного не может случиться — наши границы на прочном замке...

Но радио уже что-то знало. Слышу: «В парке Хирве... годовщина пакта Молотова-Риббентропа... Тайный протокол...». Что-то, значит, неладно. Начинаю наводить справки. В админотделе и секторе печати уже имелись кое-какие сведения. В парке Хирве состоялся нестандартный митинг. Да такой, что никто на нем не спал, горели страсти.

Из кабинета Алешина выскакивает Энн-Арно Силлари (первый секретарь Таллиннского горкома КПЭ), кивает мне через открытую дверь — привет, мол! — и торопится дальше. Выхожу в приемную. От Алешина один за другим выплывают завотделом админорганов Петр Никитич, генералы МВД и КГБ, замзавы из отделов оргпартработы и пропаганды. Здороваемся.

Поговорить ни с кем не удается. Всем некогда.

У Лидии Тофанчук с лица не сходит выражение крайней тревоги.

— Что-то сегодня все так суетятся, — говорит она. — Значит, что-нибудь серьезное произошло...

Щепетильная позиция

Захожу к Алешину.

— Здравствуй, — отвечает он на мое приветствие и, привстав, протягивает руку через стол. — Присаживайся. Ты случаем вчера там не был, в парке Хирве?

— Только что узнал, что там митинговали.

Он усмехается, качает головой.

— Вот так все... Только что узнали или случайно узнали. Правда, горкомовцы там были, сам Силлари. И от нас были представители... Ну и артисты! Просто присутствовали, слушали и смотрели, в общем — хлопали ушами. Нас бьют, а мы — только присутствуем, вместо того чтобы дать отпор.

— Георгий Васильевич, — говорю я, — а что это за тайный протокол прилагался к договору о нейтралитете с фашистской Германией? Я впервые слышу. Был он или не было его?

Алешин пожимает плечами:

— Не знаю. Мы сделали запрос в ЦК КПСС. Создана комиссия. Роются в архивах, ищут.

— Так, Георгий Васильевич, как же давать отпор, если мы с вами ничего не знаем о таком протоколе?

— Позиция, конечно, у нас щепетильная. Но надо подождать. И людям надо сказать, что создана комиссия, она работает, давайте подождем. Не горит же!.. Кстати, где Ристлаан? Поищи-ка его. Он ведь главный идеолог и пропагандист, ему и карты в руки...

Сторонние наблюдатели

Карл Вайно был в отъезде. А Рейн Ристлаан, секретарь ЦК по вопросам идеологии, куда-то исчез, как уже не раз случалось в горячие минуты. Я его не нашел.

...Итак, митинг. Первые официальные оценки: грязная антисоветская провокация, организаторы митинга — экстремисты, ранее судимые преступники, недовольные советским строем злопыхатели.

Высшее партийное руководство крайне удивлено и возмущено. Но не столько самим фактом, что митинг состоялся, сколько тем, что присутствовавшие на митинге коммунисты даже не попытались «разоблачить клеветников, чернящих миролюбивую внешнюю политику КПСС и Советского государства». Они просто находились среди митингующих и наблюдали, развесив уши. Этакие «турецкие наблюдатели»!

Этот факт «постыдной пассивности» коммунистов был «всесторонне обсужден и осужден». В кулуарах ЦК обсуждение выглядело примерно так. Ответственные работники партаппарата пожимали плечами и тоже выражали крайнее возмущение. Но чем! Вот нас, коммунистов, упрекают: «Почему не выступили, не дали бой злостным фальсификаторам?!» А мы о тайных протоколах впервые слышим... Мы ведь теперь, в ходе перестройки, то и дело узнаем что-то такое, что раньше от нас скрывали. Что-то опровергнешь, а завтра все подтверждается. Сегодня что-то опровергнешь — завтра опять выяснится, что зря опровергал: в дураках оказался.

«Удар в поддых»

Однажды я задал Алешину вопрос, тот самый, который мы в кулуарах задавали друг другу и каждый самому себе:

— А вы сами, Георгий Васильевич, готовы подняться на трибуну и громко, во всеуслышание сказать людям: «Не верьте недругам советской власти! Все, что они говорят, это грубая ложь! Никаких тайных протоколов нет и быть не могло!» Вы готовы сделать это?

Георгий Васильевич откинулся на спинку кресла, задумался. Посопел простуженным носом, потряс головой и тяжело, что с ним редко случалось, вздохнул:

— Вы наносите мне удар в поддых, — сказал он, незаметно для себя (что с ним часто случалось) перейдя на «вы». — К сожалению, — с невыразимой горечью в голосе продолжал он, — немало в нашей истории накопилось лжи. Сегодня защищаешь позицию, а завтра сожалеешь: зря махал руками. И по данному вопросу я по этой самой причине не могу выступить. О так называемом тайном протоколе могу сказать лишь то, что уже не раз говорил: в наших архивах пока что таковой не обнаружен. Комиссия продолжает работу. Давайте зарядимся терпением и подождем еще.

— Такие документы, как известно, составляются и подписываются на языках всех договаривающихся сторон. Риббентроповские экземпляры найдены, их копии, видимо, давно гуляют по свету. Есть ли смысл тянуть резину? Каждая минута промедления работает против нас.

— В том-то и дело, — соглашается Алешин. — Мы с тобой это понимаем — опять незаметный переход на «ты», — но там — кивок наверх, — видимо, еще не поняли. Вот это и бьет нас в поддых.