"Молодежь Эстонии" | 01.11.06 | Обратно
Ее настоящая жизнь…
Нелли КУЗНЕЦОВА
Ольга Любаскина. |
Зачастую, идя с выставки работ того или иного художника, мы рассуждаем о достоинствах или недостатках его картин, волнуемся, восхищаемся, негодуем и забываем подчас о людях, которых называют галеристами, о тех, кто эти выставки организовал, кто показал нам творчество художника. В самом деле, что мы знаем о них? Что мы знаем об их труде, скрытом от нас, не бросающемся в глаза, но сопряженном с огромными трудностями, порой даже рискованном?
Ольга Любаскина родилась и выросла в Ярославле. Хороший город, конечно, старинный, русский, красивый, но не центр все-таки художественной мысли, художественных исканий. Но мама, умный человек, часто брала ее с собой в Москву, и там Оля часами, днями пропадала в Третьяковке, в музее им. Пушкина. Для нее это был мир надежд и очарований, мир уважения и веры, особый, удивительный мир. Казалось, она так и отдаст свою жизнь этому миру, не в силах оторваться от картин, от споров и мыслей художников. Но учиться она пошла все-таки в другую сферу. Быть может, потому, что таковы были веяния времени. Серьезная, солидная специальность, надежный кусок хлеба…
Словом, Ленинградский кораблестроительный институт, специальность инженера-акустика, исследователя морских глубин. Всю жизнь она должна была иметь дело с оборудованием подводных лодок. Строгий, жесткий, мужской мир техники, машин и механизмов…
Но судьба повернулась иначе. Наверное, надо сказать спасибо институту. Да, в прежние времена нас учили широко, не только тому, что должно быть заключено в узких рамках профессии. В Ленинграде хорошо был известен студенческий театр корабелов. Ольга играла в этих спектаклях. В институте часто бывал Илья Глазунов. Вечерами, после занятий в аудиториях, после всех этих формул, премудростей начертательной геометрии, они, студенты, слушали его лекции, беседы о живописи. Приходили и другие художники, музыканты, поэты. А в выходные дни они, студенты, пропадали в Эрмитаже, в Русском музее.
А еще подружка, тоже Оля… Она училась в Художественной академии, они часто занимались вместе. И рядом с учебниками по сопромату одной Оли лежали книги по искусству Востока или итальянскому Возрождению другой. Как было не заглянуть в эти книги, не окунуться в их заманчивую глубину? Пожалуй, можно сказать, что она прошла с подругой Олей чуть ли не весь курс Художественной академии.
А эти жаркие студенческие споры… Казимир Малевич? Да посмотрите его «квадрат в квадрате» — белый на белом, — это же завершающая кода в живописи. Дальше — лишь унылое повторение прошлого. Поиски бесплодны. Живопись мертва. Пришла пора для другого: надо искать характер эпохи в бытовых вещах — «новые формы для нового быта», — надо внедрять искусство в художественную промышленность. Приверженцы Малевича повторяли его слова: «Полночь искусства близится, все кончено с живописью и скульптурой…» Ольга не смела спорить, она ведь — технарь, чужая в этом мире. Но все в ней протестовало, возмущалось этим взглядом на искусство. И разве она действительно чужая в этом мире мыслей, чувств, красок — в мире живописи?
Оказалось, что нет. Оказалось, что все ее блуждания по музейным залам, общение с художниками, чтение искусствоведческих книг, ночные бдения в художественных мастерских, все эти споры, разговоры, — все это пригодилось ей, когда жизнь повернулась иначе, когда профессия, приобретенная в институте, оказалось, не нужна, когда надо было кардинально менять жизнь, специальность.
Впрочем, может быть, теперь, когда она занялась организацией художественных выставок, и началась ее настоящая жизнь. А все другое было лишь прелюдией, предчувствием этой ее сегодняшней, настоящей жизни? Хотя думала ли она, быть может, по некой наивности своей, доверчивости, с какими сложностями ей придется столкнуться?
Помню, как, смеясь, она рассказала, что задумала показать здесь, в Таллинне, потрясающих коллекционных кукол петербургского Музея кукол. Ленинград-Петербург вообще остался главным городом, любовью ее жизни. Она и сейчас бывает там часто, встречается с художниками, питерская школа близка и понятна ей. Во время одного из таких наездов в Петербург она и познакомилась с Мариной Принцевой, увидела ее поразительные работы — эти уникальные текстильные панно, смесь вышивки, росписи и аппликации, тканую живопись, или акварельное шитье, можно называть, как угодно, этот причудливый мир парящих музыкантов, кружева масок, этот сияющий мир необыкновенных цветов и красок, увидела все это и влюбилась. Возникла мысль показать работы Марины вместе с куклами петербургского музея. Марина тоже увлеклась замыслом. Но оказалось, что перевезти через границу коллекционных кукол не легче, чем, скажем, старинные иконы. Было столько проблем с таможней, что Ольга подумала: преодолеть их просто невозможно. Она сказала даже, что и не начинала бы, наверное, все эти хлопоты, если бы заранее знала, чем они обернутся для нее. Но отступать, как она выразилась, было поздно. Да и вообще она не привыкла останавливаться на полпути. Знаю Ольгу давно, часто вижу ее на выставках, негромкую, тихую, скромную, и всегда поражалась, откуда в этой хрупкой, тоненькой женщине столько упорства, смелости, даже дерзости, если хотите. Ведь она берется за немыслимые, казалось бы, проекты. Показала в Таллинне турецкого художника, открыла индийскую выставку, которая при этом сопровождалась еще и индийскими танцами, и блюдами индийской кухни. В рамках цветочного бала показала цветочные работы объединения ЕЖИ.
Однажды в Петербурге увидела выставку «Портрет жены художника» в Шереметевском дворце. И загорелась… Почему бы и в Таллинне не сделать что-либо подобное? Обзвонила художников, живущих и работающих здесь, предложила им тему: «Портрет незнакомки». И через несколько месяцев мы увидели замечательную выставку — загадочные женские лица Страхова, глаза, смотрящие откуда-то из глубины, как будто из другого мира, ошеломляющий женский портрет Евгения Стерпу, женский лик, созданный Владимиром Бачу. А ведь, как мы знаем, ни Бачу, ни Стерпу, ни Слава Семериков не слишком любят портреты, а тут такие поразительные работы… И Николай Иванович Кормашов поразил всех своей «Терджолкой». И Сергей Минин заворожил своей «Незнакомкой».
Ольга, конечно, не согласится, если сказать ей, что она подталкивает художников, заставляет их, ненавязчиво, конечно, не в приказном, Боже упаси, порядке, а тонко, деликатно, идеями своими подводит их к открытию чего-то нового в себе, провоцирует, если хотите, в хорошем смысле, разумеется, некое бегство от привычного, что совершенно необходимо иногда художнику, творческому человеку. Она смутится, наверное, услышав нечто подобное о себе. Но ведь, в сущности, это так и есть.
А выставка натюрмортов, которую мы все ходили смотреть… Оказывается, это любимый ее жанр. И это понятно. Для художника это своеобразная творческая лаборатория, в которой познается бытие, раскрывается красота совсем обыкновенных, привычных вещей, которую мы порой и не замечаем. А эта выставка блистала роскошью цветов, выразительностью исполнения, тончайшим мастерством, которое в этом случае хочется назвать грациозным. Как на картине Сергея Минина, например… За окном пенятся белыми барашками зеленоватые волны моря, а на подоконнике тихо и одиноко стоит букет полевых цветов. Как символ земной жизни, чьего-то присутствия… Эту картину Минина, как говорит Ольга, купили еще до открытия выставки, кто-то увидел ее в буклете. Она была так скромна и так необыкновенна… Буклеты, которые готовятся к выставкам, организуемым Ольгой, вообще замечательны. Красочные, тщательно продуманные, композиционно выверенные, они сами по себе — предмет искусства. И замечательно представляют художников.
Вообще-то Ольга немногословна. И редко выступает на открытии выставок, тем более с пространными речами. Но надо слышать, как она говорит о художниках, с которыми работает, какие емкие определения для них находит. Сергея Минина, например, она называет своим учителем, который многое ей открыл, подсказал в новой ее профессии. А как бережно, даже трепетно она говорит о скульпторе Рафаэле Даниэльянце. В сущности, она открыла для нас этого мастера, его философские работы, трагический оттенок многих его скульптур, которые мы, кстати, никогда не видели прежде.
Она открыла для нас и группу белорусских художников — Валентину, Софью, Ольгу и Юрия Пискун, Алену Юрьеву. Специально ездила заранее в Минск, который любит тоже нежно и преданно, знакомилась с художниками, побывала во многих мастерских. Вообще вся эта предварительная работа огромна — поиски интересных мастеров, поиски денег, что, как мы все понимаем, требует много времени, сил, умения убеждать и т.д., решение массы всяческих проблем с визами, документами, таможней, переговоры с дипломатическими представительствами разных стран, если художник со своими картинами приезжает из-за рубежа, и еще многое-многое другое, о чем мы, зрители, любители живописи, искусства, даже не подозреваем. Мы ведь видим только результат…
10 лет работает галерея, созданная и руководимая Ольгой. То в помещении Русского драмтеатра, то в залах ювелирного центра Bindes, многие, быть может, и узнали про этот центр именно благодаря выставкам. За эти годы их было 110. Я поразилась, услышав эту цифру. Быть может, когда-то Ольга и начинала как любитель. Но теперь она — профессионал, и ее работу отличают вкус, хорошее знание живописи, тонкое понимание искусства и художников, его творцов. И поневоле вспоминается Дягилев. Он ведь не был танцовщиком, великим актером, как будто сам ничего не создал. Но имя его навечно осталось в истории и многими повторяется с благодарностью. Не будем сравнивать масштабы деяний, личности, но согласитесь, что-то общее все-таки есть. Чувство миссии? Талант организатора, артменеджера? Талант общения? Желание показать людям искусство?
|