погода
Сегодня, как и всегда, хорошая погода.




Netinfo

interfax

SMI

TV+

Chas

фонд россияне

List100

| архив |

"Молодежь Эстонии" | 10.02.06 | Обратно

Ливонский гамбит

Йосеф КАЦ


Интерес к временам Ливонской войны не ослабевает не только в России, но и в Эстонии: костюмированные турниры по мотивам позднего средневековья — подтверждение тому. Фото Леонида СМУЛЬСКОГО

Общепринятая трактовка Ливонской войны — во многом плод идеологических установок двухвековой давности: отнюдь не за порты на Балтике воевал Иван Грозный с 1558 по 1583 год вначале с Орденом, а после — с его более могущественными соседями. И негативным последствием этой четвертьвековой военной кампании стала даже не утрата завоеванных в первые военные годы провинций, а формирование негативного имиджа России в глазах европейских современников. Такова точка зрения кандидата исторических наук, преподавателя Санкт-Петербургского государственного университета Александра ФИЛЮШКИНА, посетившего Эстонию и прочитавшего лекцию в Институте истории.

— История — это та научная дисциплина, интерес к которой в обществе есть, наверное, всегда. Однако у каждой эпохи в истории свои предпочтения. Насколько тематика Ливонской войны интересна и популярна в современной России? — с этого вопроса мы начали нашу беседу с Александром Филюшкиным.

— Ответ на этот вопрос можно разделить на две части. Если речь идет о научных исследованиях, то Ливонская война – одна из наиболее популярных тем. По ней пока еще не создано фундаментальных разработок, но многие из них уже на подходе. Как ни странно, Ливонская война на протяжении долгого времени была скорее предметом идеологической борьбы, чем научного исследования. В качестве примера можно привести то, что последняя монография на данную тему вышла в России полвека назад — в 1954 году. Последнее время интерес значительно возрос, свидетельство тому — введение в научный оборот новых источников, обращение к немецким, датским, польским, шведским документам.

— Ливонская война относится к категории тех тем, которые в различные исторические периоды рассматривались по-разному: на памяти у всех нас советский подход к ней, при котором Ивана Грозного трактовали как прогрессивного деятеля, устраняющего препятствие на пути России к нормальному развитию, как предшественника Петра, стремившегося к морю и балтийским портам…

— С морем, знаете ли, вообще такая история: в российском сознании к данной теме отношение очень трепетное, если не сказать больше. Мне вспоминается случай, когда один из отвечающих на экзамене студентов на мой вопрос о том, какие же цели преследовал Наполеон, двинув свои войска на Россию, не задумываясь, выпалил: «Он искал выход к морю». Услышав мой упрек, ведь у Франции есть выход в океан, он многозначительно произнес: «Так то океан, а то море»…

Но это студенты. А когда от профессиональных историков приходится слышать, что-де Иван Васильевич пошел отвоевывать для своей страны море, становится не по себе: откройте вы карту и посмотрите — у России в то время был кусок балтийского побережья, от устья Наровы до современного Петербурга! Другое дело, что его не использовали — ничем, например, закончилась попытка устройства торговой пристани близ того же Ивангорода. Да и в целом особого стремления к овладению морскими путями у русских той поры в общем-то не было: ведь и Иван Грозный в конце концов начал строить не собственный, российский флот, а решил прибегнуть к услугам датских каперов.

Дело в том, что во второй половине XVI века по Европе прокатилась целая волна войн за Балтику — не за само море, а за доминирование в этом регионе. Участие в этих войнах приняли Швеция, Дания, Россия, Литва, Польша, в какой-то мере, косвенно, — священная Римская империя. Эта серия войн, каждую из которых можно рассматривать в отдельности, значительно позже – в конце XVIII — начале XIX века — русскими историками Михаилом Щербатовым и Николаем Карамзиным была в определенной мере искусственно объединена в единую двадцатипятилетнюю Ливонскую войну. Именно в таком виде она известна нам из школьных учебников, из художественной литературы.

— Что же представляла собой Ливонская война в действительности?

— Ответ на этот вопрос зависит от того, что именно мы поставим своей целью уточнить — представляла для кого? В национальных проектах разных народов и стран Ливонская война играла различную системообразующую роль. В России, например, это своеобразный пролог Северной войны Петра I — хотя в историографии, как мы уже отметили, этот тезис в последнее время подвергается сомнению. Для Белоруссии — это война за национальное самоопределение, и то, что мы привыкли рассматривать как столкновения русских и польских войск, рядом белорусских историков трактуется как победы белорусской армии над русской. Для Польши Ливонская война — это имперская война, время величайшего триумфа — построения Речи Посполитой.

Для украинцев это время появления казачества как самостоятельной политической силы, выход этой силы на историческую арену. Недавно вышедшая книга историка С. Липявко так и называется — «Украинское казачество в Ливонскую войну». Для Германии эта война — пролог к трагической судьбе остзейских немцев, которые волею судеб оказались в составе разных государств. Для Литвы это — начало заката, объединение с Польшей и одновременно начало борьбы за историческое наследие со своими соседями: порой одни и те же герои Ливонской войны считаются литовцами в трудах литовских историков, поляками — у польских и белорусами — у белорусов…

Что же касается общеевропейского значения Ливонской войны, то это была война, положившая конец эпохе северного рыцарства, и одновременно — начало так называемого «столетия войн». Кампания Ивана Грозного против Ливонского ордена — лишь первый этап этого процесса: недаром английский исследователь Роберт Фрост делит всю историю борьбы за гегемонию в Балтийском регионе на три этапа. Первый из них — польский, он завершился польским триумфом в ходе Ливонской войны. Второй этап — шведский, он приходится на XVII столетие. Третий — русский век, он установился после победы петровской России в Северной войне.

— Любая война — это не только военные действия и сопутствующие им бедствия, но и неизбежный контакт между народами: обе воюющие стороны волей-неволей знакомятся со своим противником, его обычаями, жизненным укладом. Что можно сказать о Ливонской войне в таком аспекте?

— Если говорить о влиянии Европы на Россию, то надо сказать, что Ливонская война была для русских скорее опытом негативным. Посмотрите хотя бы на судьбу городов прибалтики, захваченных войсками Ивана Грозного: из описаний современников видно, что русские не усваивали европейскую городскую планировку: каменный ганзейский центр быстро пустел и приходил в запустение, а вокруг него вырастал деревянный купеческо-ремесленный посад — абсолютно в стиле тогдашних городов Руси. Так что здесь мы можем говорить скорее об отторжении европейского опыта. Это все-таки не кампании 1812 года или 1945-го — очень силен был религиозный барьер: стать «инъекцией западной культуры» Ливонской войне было не суждено.

Одновременно Ливонская война сыграла важную роль в изменении имиджа России на Западе. Первоначально — в эпоху открытия европейцами России на рубеже XV-XVI веков — она воспринималась как потенциальный партнер для вовлечения в антитурецкую лигу, как страна, быть может, и «дикая», но потенциально способная к восприятию западной культуры. Европейские авторы-путешественники то и дело отмечали сохраненную на Руси первоначальную чистоту веры. Следовательно, в русских европейцы готовы были видеть даже некий пример для подражания — в области морали, в частности.

По мере более близкого ознакомления с российскими реалиями, по мере осознания того, что русские вовсе не стремятся принять католичество, понимая, что использовать Россию в войне против Турции не удастся, европейцы начинают менять свою точку зрения: приходится это где-то на середину XVI века и накладывается по времени на начало Ливонской войны. Результатом этого «наложения» стало то, что Ливонская война стала во многом первой пропагандисткой войной Европы против России.

— Звучит непривычно, если не сказать, настораживающе: возможно ли ведение подобной войны в обществе, достаточно далеко отстоящем от современного, информационного?

— Дело в том, что в годы Ливонской войны в Западной Европе появляются одни из первых образчиков пропагандистского жанра — «летучие листки», газеты, памфлеты… Образ России рисовался в них во многом как символ «анти-Европы»: глядя на него, читатель мог лучше понять, что же такое есть сама Европа? Прием этот, разумеется, не нов — к нему прибегали хронисты Крестовых походов: создаваемые крестоносцами описания мусульманского Востока и его «реалий» помогали европейцам осознать, что же есть «европейскость». Образ России сыграл ту же роль в середине, второй половине XVI столетия…

— Но в какой мере этот образ отвечал действительности? В самом ли деле увиденное европейцами было столь пугающим? Или перед нами плод фантазий и использования литературно-идеологических клише европейцев полутысячелетней давности?

— Безусловно, в определенной мере европейские описания отражали, скажем так, «своеобразие» облика России того времени — со всеми «художествами» Ивана Грозного и его опричников: доля реальности присутствует обязательно. С другой же стороны — все негативные черты, все темные краски, в которых прежде рисовали мусульман, были в полной мере применены к России. И потому в данный момент для нас очень важно провести исследование: чего же в этих описаниях иностранцев больше — изначального стереотипа, предвзятого подхода, при котором образ России отвечал интеллектуальным запросам тогдашнего Запада, или же отражения объективных реалий? Но работа в этом направлении, подчеркиваю, только начинается.