Мы громы бередим и с молниями шутим…

Лев ЛИВШИЦ

Средневековые города, и Таллинн в их числе, всегда были обделены зеленью. Дома в кольце крепостных стен стояли и стоят, тесно прижавшись друг к другу. Частые пожары уничтожали и то малое, что росло в городе. В старом Таллинне не более нескольких десятков деревьев во дворах отдельных домов и у церквей. Сад Датского короля, зеленый уголок на улице Пикк, да еще два дерева перед одним из домов на улице Лай. Пожалуй, все.

И все-таки сады у ревельских бюргеров были, без них среди каменных стен жить трудно… Только были эти сады за пределами городских стен… Подойдем по Морскому бульвару к Большим Морским воротам. По сторонам от них два зеленых холма. Это бывшие земляные укрепления: слева остатки так называемого Хорн-бастиона, построенного в 1650 году; справа то, что сохранилось от некогда мощного бастиона Скооне, сооруженного также в ХVII столетии. Когда-то на месте этих бастионов были сады

роз и попугая.

История этих садов примечательна, начиналась она в глубокой древности и связана не только с зелеными насаждениями, но и с… войной. ХVI век — нет холмов-бастионов, а сады есть, и называются они: слева — сад Роз, справа — Попугая. Ну, «роз» — это понятно, а вот «попугай» с какой стати? Это странное для здешних мест название связано с проходившими там в старину состязаниями на звание «Короля стрелков». В третье воскресенье после Пасхи в саду у Больших Морских ворот собирались лучшие стрелки города и немало зрителей. Деревянное чучело попугая, покрытое серебром, помещали на длинный шест и укрепляли его на вершине самого высокого дерева. Условие — сбить стрелой из арбалета чучело птицы.

Красочную картину праздника стрелков описал в своей «Хронике Ливонской провинции» Бальтазар Руссов. Вот небольшой отрывок: «Если после полудневной стрельбы «птица» была сбита, то провозглашали здравицу в честь нового «Короля». Вскоре после этого в сопровождении членов гильдий, под звуки труб через весь город шло шествие к зданию Большой гильдии. Перед всеми дверями ждала толпа женщин, мужчин, девиц, детей, всякого рода слуг. Встречали аплодисментами, с радостью и восхищением. «Король» нес на шесте сбитую его стрелой птицу. В здании Большой гильдии ждали жены и дочери стрелков, знатные люди города. Из самых красивых девиц выбирали «Королеву»…» Рассказ Руссова — свидетельство очевидца. К сказанному следует добавить: в честь нового «Короля стрелков» устраивали праздничный ужин. После завершения пиршества под звуки музыки вручали победителю серебряную фигурку попугая весом в полкилограмма.

Если в наше время эталон красоты и молодости — выбранная из самых красивых девушек города, страны, мира «королева» красоты (или, как теперь говорят, «мисс»), то 500 лет назад в ганзейском Ревеле символом красоты был сильный и всесторонне достойный молодой мужчина —

«Майский граф».

Через неделю после праздника «Короля стрелков» вновь собирались люди у здания Большой гильдии. Начинались новые состязания — выборы «Майского графа». В строгом порядке двигались по Морской (ныне — Пикк) улице, направляясь к Большим Морским воротам. Впереди моряки из гильдии св. Гертруды, за ними ремесленники Олайской и Канутской гильдий, затем купцы Большой. Далее с особой свитой ехал верхом «Майский граф» минувшего года, и замыкали шествие Братья черноголовые.

Первая остановка — у часовни св. Гертруды, Она находилась примерно там, где теперь заброшенное футбольное поле под стеной бывшего бастиона Скооне. Затем проводились выборочные состязания в «Саду роз». Главные события разворачивались где-то в районе современного Тартуского шоссе.

Перед строгим жюри кандидаты на почетное звание — молодые купцы показывали свое искусство в верховой езде, и, с учетом их успехов в стрельбе по чучелу попугая, положения в обществе, богатства, поведения и внешности, выбирали нового «Майского графа», затем при его согласии из самых красивых девиц «Майскую графиню».

Возвращались вечером в том же порядке. Шли, высоко держа восковые свечи. Самые большие, похожие на бревна, были в руках у корабельщиков. Замыкали шествие новоизбранные «граф» и «графиня». Красивое зрелище, надо полагать. Яркие наряды, знамена, мерцающий свет свечей в легких сумерках майского вечера.

После возвращения в здание Большой гильдии «Майский граф» минувшего года давал прощальный ужин, а через неделю новый «граф» за свой счет устраивал пир и бал. Сохранился список припасов к этому торжеству в 1527 году: 7 бочек пива, 4 быка, 6 окороков, 10 колец колбасы и многое другое.

В малом зале Большой гильдии есть картина А. Пецольда (1859 г.) На ней изображена улица Пикк с видом на Большие Морские ворота, через них торжественное шествие вступает в город. Перед гарцующими на конях в красивых нарядах новоиспеченными «графом» и «графиней» коленопреклоненный человек с мольбой протягивает руки. Это осужденный за что-то преступник. По городскому преданию, «Майскому графу» было предоставлено право помиловать одного из преступников, хотя документального подтверждения этому нет. Впрочем, как все выглядело на самом деле, мы, как и художник середины ХIХ столетия Август Пецольд, можем только догадываться.

Так что же это было? Развлечение, игра, праздник или необходимость? И то, и другое, и третье! И все-таки главной в этих состязаниях была именно — крайняя необходимость. Купеческо-ремесленный Ревель входил в Ганзейский союз городов Северного и Балтийского морей, Союз, который никогда не был государством, и каждый город, входивший в его состав, обязан был думать о своей защите сам. А защищать было что и от кого. Надо было уметь это делать. Один из старинных видов подготовки воинов к будущим боям были рыцарские турниры, а в средневековых европейских торговых городах, в том числе и в Ревеле, — состязания в стрельбе и верховой езде. В течение двухсот лет, с ХIV по ХVI столетие, эти состязания носили характер военных игр, в которых главными действующими лицами были члены Большой купеческой гильдии и Братства черноголовых… Цель — воспитание храбрости, боевого духа, умение владеть конем и научиться метко стрелять из арбалета… А для жителей города — интересное и красивое зрелище.

В последний раз состязание на звание «Короля стрелков» и выборы «Майского графа» были в 1543 году. Впереди были

Ливонская и другие войны.

Ливонская началась в 1558 году между Россией с одной стороны и Ливонским орденом, а затем Швецией и Польско-Литовским государством — с другой. Стреляли уже не по чучелу попугая, а по живым людям, и стреляли теперь не стрелами из луков и арбалетов, а пулями и ядрами из огнестрельных орудий — аркебуз и пушек. Запыленных, порой окровавленных воинов встречали не аплодисментами, а со страхом и надеждой. В ходе этой войны Ревель дважды осаждали войска русского царя Ивана Грозного, и ревельские башни, крепостные стены, храмы и жилые дома подвергались обстрелу из тяжелых осадных орудий. Двадцать пять лет продолжалась Ливонская война на полях Прибалтики и унесла немало жизней. Она завершилась в 1583 году, а спустя всего три с половиной десятка лет, в 1618-м началась крупнейшая в ХVII столетии война за господство над «всем христианским миром». С одной стороны — Испании, Великого Польско-Литовского княжества и католических князей Германии, с другой — Франции, Голландии, Дании, Швеции, провинцией которой в ХVII веке была Эстония. Война продолжалась тридцать лет, до 1548 года и принесла неисчислимые беды народам Европы — разрушенные города и селения, разоренные поля и гибель людей. Воистину прав был немецкий поэт ХVII века, современник этих событий Мартин Опиц:

Мы громы бередим
и с молниями шутим.
Пугаем небеса и море
баламутим.
Мы смерти мастера. Нам
славу принесло
Уменье убивать. Смерть —
наше ремесло.
Мы разумом бедны
и чувством оскудели,
Зато мечом, копьем и
пикой овладели.

Прошло немногим более полстолетия, и в 1700 году началась Северная война Петровской России против Шведского королевства, война за выход к Балтийскому морю, она продолжалась 21 год. И вновь шли на эстонской земле бои, разорялись селения и поля, гибли люди, гибли не только от пуль и ядер, но и от чумы.

После тридцатилетней войны, в ходе которой немецкий поэт написал свое стихотворение, прошло 357 лет, а после Северной — без малого три столетия, но слова поэта оказались пророческими. В мире по-прежнему «бередят громы и с молниями шутят».