|
"МЭ" Суббота" | 29.07.06 | Обратно
«Мастер и Маргарита»: пространство истины для нужд вымысла
Елена СКУЛЬСКАЯ
Книга Ирины Белобровцевой и Светланы Кульюс «Роман М.Булгакова «Мастер и Маргарита». Комментарий»
выпущена издательством ARGO как раз в тот момент, когда - без преувеличения - миллионы читателей
потянулись к тексту романа, насладившись телесериальным его переложением и желая продолжения банкета.
Любопытная цепочка: сериал подтолкнул к роману, а сам роман, впервые опубликованный
в 1966-1967 годах, подтолкнул советских атеистов к Богу: сотням и тысячам
людей захотелось открыть Библию, прежде всего Новый Завет, чтобы сравнить
жизнь Иешуа Га-Ноцри в Ершалаиме Булгакова с каноническими текстами. Но
хотя многие обязаны своим религиозным просветлением Михаилу Булгакову,
сам он, как можно узнать из книги «Комментария», не был тверд в вере: в
юности был атеистом, перед смертью просил не отпевать его в церкви, однако
еще в 1922 году признавался в дневнике: «Может быть, сильным и смелым он
(Бог - Е.С.) не нужен, но таким, как я, жить с мыслью о нем легче. Нездоровье
мое осложненное, затяжное. Весь я разбит. Оно может помешать мне работать,
вот почему я боюсь его, вот почему я надеюсь на Бога». И в финале романа,
как показывают исследователи, мощно звучит христианская тема прощения,
прощения, в частности, Пилата мастером: «Высшие силы словно замерли в ожидании
и не решают судьбу Пилата, признавая тем самым магическую силу и право
Слова». Возможно, именно в этой сцене предвосхищено изменение судьбы главных
героев: вопреки предсказанному Воландом пребыванию в вечном приюте в вещем
сне Бездомного Маргарита «отступает и уходит вместе со своим спутником
к луне», то есть «в свет». Вдова Булгакова Елена Сергеевна говорила одному
из соавторов книги, что Булгаков редко бывал в церкви, но в Бога верил,
как в высшую справедливость… Из книги мы узнаем, что ни в коем случае нельзя
сводить библейские ассоциации романа исключительно к Новому Завету, поскольку
множество отсылок указывает на Ветхий Завет: «Ассоциативная связь с Ветхим
Заветом проявляется, например, в описании чудес, демонстрируемых Князем
тьмы, в частности, «денежный дождь» представляет собой сниженный вариант
«манны небесной».
Таким образом, даже самые простые, начальные представления об авторе и
его романе не то чтобы разрушаются, но необыкновенно и плодотворно расширяются
вышедшей книгой, позволяя с этих пор относиться к известным и устоявшимся
версиям трактовки романа не как к догме, но как к свободным гипотезам,
соседствующим с другими.
Так, например, крайне соблазнительно сравнивать образ Воланда со Сталиным,
что используется плодотворно в сценических переложениях романа. Авторы
«Комментария», перечислив всех, кто мог бы претендовать на прообраз, помогают
найти еще один прототип - Владимира Маяковского, что только на первый взгляд
кажется неожиданным и шокирующим. Отсылая к золотым и платиновым коронкам
Воланда, Белобровцева и Кульюс напоминают, что вставная «позолоченная»
челюсть Маяковского была постоянным мотивом эпиграмм на него. Маяковский
многими современниками воспринимался как человек, играющий в дьявольские
игры, Ахматова при его появлении шептала в пародийном ужасе: «Аминь. Аминь,
рассыпься!» «Отношения двух писателей были сложными, известны нападки Маяковского
на пьесу «Дни Турбиных» и в стихах, и в беседах в пьесе «Клоп» (1927)
он упомянул имя Булгакова в словаре забытых слов, которым пользуются люди
будущего. В то же время Булгаков испытывал загадочный интерес к Маяковскому,
был потрясен самоубийством поэта и пытался понять его причины. В бумагах
Булгакова хранятся наброски стихотворения… писавшегося на смерть Маяковского.
В этом наброске наряду с отсылкой к предсмертному стихотворению поэта («Почему
твоя лодка брошена /Раньше времени на причал?») есть и строки, возвращающие
к комментируемой фразе («золотые и платиновые коронки» - Е.С.): «И ударит
газом /В позолоченный рот».
Не фрагмент, но картина
Одно из величайших достоинств данной книги - приятие под обложку всех находок,
всех свидетельств, которые выдерживают строгую исследовательскую критику.
При этом авторы не устают следить за тем, чтобы фрагментарный принцип создания
персонажей, к которому прибегал Булгаков, как бы зеркально отражался и
в их труде, ибо истина действительно складывается из фрагментов, и не следует
старательно затирать швы между драгоценными элементами.
Например, авторы не сглаживают, но подчеркивают парадокс: крупные чины
секретных служб у Булгакова всегда наделены умом, проницательностью, прозорливостью,
лукавством, а также то, что «у Булгакова сложилась определенная традиция
изображения сотрудников тайной полиции. Это, как правило, люди, на горе
всем остальным отлично знающие свое дело и видящие простых смертных насквозь.
Так, в повести «Роковые яйца» у сотрудника ГПУ Васеньки глаза непроницаемые,
скрыты «дымчатым пенсне». Однако в нужный момент из-под пенсне появляются
«вовсе не сонные, а изумительно колючие глаза»… Та же матаморфоза происходит
время от времени и со взглядом Афрания… В этих описаниях заложена несомненная
ирония, в подкладке которой проглядывает опора на известный анекдот о том,
что рентген изобрели в России, поскольку Иван Грозный говорил боярам, что
видит их насквозь…»
Я бы осмелилась предположить, что Булгаков, может быть, и совершенно без
иронии писал о проницательности тех, кому по долгу службы надлежит видеть
всех насквозь. На его глазах эти люди подчинили себе и совершенно запугали
огромную страну. Он мог, как его Маргарита - «У нее была страсть ко всем
людям, которые делают что-либо первоклассно», - даже восхититься их талантами…
Но в том-то и дело, что эта книга совершенно не мешает нам строить самостоятельные
гипотезы, а напротив, помогает, снабжая инструментом знания и широты мысли.
Безумно интересны и глубоки комментарии к теме прерванной трапезы у Булгакова,
который, как известно, сам придавал огромное значение обеденному ритуалу,
красиво накрытому столу, изысканным и дорогим блюдам. Что совершенно не
мешало ему пародировать и издеваться над теми, для кого еда является высшей
и непререкаемой ценностью. «Этот мотив (прерванной трапезы - Е.С.) скрыто,
в свернутом виде присутствует уже в начальной сцене романа (Берлиоз, собирающийся
на заседание с последующим ритуальным ужином в ресторане). На поверхности
текста он представлен в такой последовательности: вынужденный завтрак Лиходеева
с Воландом, прерванный чудесным перемещением в Ялту трапеза Босого, в
которую вмешались «компетентные органы», прерванная еще раз в его сне
эпизод с не успевшим вкусить курицу Поплавским сцена с буфетчиком, облитым
вином и вынужденным уйти из гостеприимной квартиры №2… Вероятно, в подкладке
сцен, репродуцирующих мотив прерванной беседы, лежат булгаковские представления
о смысле наград и наказаний, создающие большую, чем просто пародийное дублирование,
функциональную и смысловую нагрузку мотива в романе в целом. Вынужденность
прерывания беседы подразумевает «высшую неприятность» для героев и означает
лишение высшего блага в их ценностной иерархии. Вместе с тем это наказание
- своего рода пародия на высказывание Воланда о том, что каждому будет
дано «по вере его». В отличие от дантовских чревоугодников, кающихся в
шестом круге ада, булгаковские, наказанные не за собственно чревоугодничество,
а за отказ от духовных и нравственных ценностей, понесли кару при жизни
и метафорично: они лишены удовольствия вкушать излюбленные блюда. Вспомним
также судьбы некоторых персонажей, обретших в Эпилоге более подобающее
их сущности «гастрономическое», не связанное с искусством место в жизни:
Семплеяров назначен «заведующим грибнозаготовочным пунктом» Лиходеев -
«заведующим большим гастрономическим магазином»… Выпадает из этой системы
наказаний и приговорен «к высшей мере наказания» буфетчик, извративший
саму суть своей профессии».
Демократический принцип уважения
Данное издание в какой-то мере повторяет первое, университетское, имевшее
большой одобрительный отклик в научных кругах, но оно теперь обращено к
самому широкому кругу читателей - и к тем, кто давно испытывает интерес
к роману, и к тем, кто лишь недавно его прочитал и мало знаком с эпохой
его создания. Этот «начинающий» читатель легко найдет в книге объяснения
по поводу выражений «люди начали бесследно исчезать», «стрелял, стрелял
в него этот белогвардеец», «здорово, вредитель» и многих-многих других,
которые помогут, как минимум, понять время создания булгаковского шедевра.
Нужна ли книга тем, кто относится к «Мастеру и Маргарите» просто, как к
сказке, утратившей реальные корни? Несомненно! Знание структуры коринфского
мрамора совершенно не мешает любоваться статуей, напротив, расшифровка
сказочных метафор может даже усилить удовольствие.
Остается добавить, что, несмотря на строгость и научность, книга написана
живым и образным языком, лишь время от времени упирающимся в непривлекательные
для обывательского глаза термины, впрочем, совершенно ясные из контекста
повествования. Доктора философских наук Ирина Белобровцева и Светлана Кульюс,
как справедливо замечено на обложке элегантно изданной книги, «создали
наиболее взвешенный и адекватный комментарий, без которого роман Булгакова
сейчас просто непредставим».
|
