|
"МЭ" Суббота" | 25.11.06 | Обратно
Кукольное царство вопросительных интонаций
Елена СКУЛЬСКАЯ
Мост Тауэр. |
В Лондонском музее Виктории и Альберта среди прочих шедевров изобразительного искусства выставлен большой, разве
что не в натуральную величину, фарфоровый теленок, созданный неизвестным мастером. Теленок сидит, томно обхватив
худенькими ножками ствол дерева, будто взбираясь по нему. Голова теленка раскрыта наподобие шкатулки, в шкатулке
же хранится некая масса сероватого цвета в неровных фарфоровых буграх.
Этот анатомический этюд, эта прозекторская эстетизация вскрытия побуждает
прочесть табличку, которая гласит: «…Долгое время ученые полагали, что
в голове теленка находится мозг, однако дальнейшие исследования позволили
опровергнуть это положение, теперь искусствоведы склоняются к тому, что
это не мозг, но некая опухоль. Однако, несомненно, возможны и другие мнения…»
И вот так везде - все, что можно сопроводить вопросительной интонацией,
продемонстрировав готовность выслушать противоположное мнение, в Лондоне
приветствуется и пропагандируется.
Знаменитый лондонский автобус. |
Даже в Тауэре, где «Кровавая башня» свидетельствует о мрачном размахе давних
злодеяний, стоит вполне современный автомат, с помощью которого можно проголосовать:
считаете ли вы, что приписываемые Ричарду Третьему преступления были действительно
совершены им, или можете назвать других виновных (список прилагается).
Я решила поддержать традиционную версию о преступности монарха и оказалась
в большинстве - почти никто не решается спорить с Шекспиром, как у нас
мало кому придет в голову в голову оспаривать виновность Годунова в убиении
царевича Димитрия. Однако и здесь вопросительная интонация создает ощущение
свободы мысли и раскрепощенности сознания.
Выбор есть всегда и у всех. И у знаменитых воронов, охраняющих Тауэр. Каждый
из семи живет в собственном домике, напоминающем будку среднелюбимой собаки,
и волен выходить или отсиживаться в помещении, фотографироваться или избегать
общения. На самом деле, вороны получают отдельное удовольствие, снимаясь
в профиль и анфас, загадочные и строгие, как чернокнижники, вглядывающиеся
в ваше будущее, но хранящие его от вас в тайне.
Мост Миллениум. |
В Англии свято чтят и хранят традиции - красные телефонные будки, красные
двухэтажные автобусы, полицейские в черных касках с посеребренными кокардами…
Все это продается в миниатюре, в виде игрушек и сувениров. И все святыни,
все традиционные ценности представлены в кукольном варианте: самые знаменитые
изречения из Шекспира про быть или не быть и о том, что мир театр, а люди
в нем - сами знаете кто, исполнены на нашлепках с магнитами для холодильника
прямо в музее «Глобуса» можно купить кухонное полотенце с изображением
классика. В любой картинной галерее, в любом музее - от Британского до
Королевской галереи - можно купить чайную кружку с крышкой: на ней будет
портрет здравствующей королевы Елизаветы или Елизаветы Английской, казнившей
Марию Стюарт, или Генриха Восьмого - самых прославленных монархов снимая
крышку с чашки, вы одновременно снимаете скальп с монарха - со съехавшей
крышей он выглядит довольно забавно. Менее кровожадно, но и не без жутковатого
намека, смотрятся наборы шоколадок: «Генрих Восьмой и его жены».
А в Букингемском дворце продается точная копия короны коронами в виде
елочных игрушек украшена елка, уже поставленная в преддверии Рождества.
Презрение к рамкам и нормам высказывается в лицо погоде: в десять градусов
тепла многие девушки продолжают носить босоножки и резиновые пляжные шлепанцы
и только в сочетании с шортами и майкой могут надеть сапоги с мехом, мужчины
достойно мерзнут и мокнут в пиджаках, редко пользуясь зонтами.
Бомжи в подземных переходах резервируют места с помощью картонных ящиков
из-под вина - аккуратно разобранных и превращенных в подстилку. Если хозяина
долго нет, то кто-то из новоприбывших может попытаться занять его место,
но не иначе как спросив у соседа:
- Простите, сэр, здесь свободно?
Доброжелательность англичан и желание видеть в человеке только хорошее
постоянно преследуют вас на улицах города. Со мной, например, один раз
перешли на французский, полагая, что мой чудовищный английский объясняется
известным французским языковым патриотизмом, переходящим в шовинизм, к
которому мой собеседник готов был отнестись с пониманием…
|
