"Молодежь Эстонии" | 02.10.06 | Обратно

Обновленный смысл музея

Анатолий КОРОЛЕВ,
обозреватель”РИА Новости”

Решительное обновление зрительской стратегии предприняла Ирина Антонова, директор московского Музея изобразительных искусств им. Пушкина (ГМИИ). И это заслуживает всяческой поддержки. То, что задумал когда-то основатель музея профессор Иван Цветаев, и то, что в конце концов из этого получилось, грешило духовной эклектикой, которую давным-давно требовалось преодолеть.

Открыв Музей изящных искусств в 1912 году, Цветаев создал исполинский лекторий, где посетитель мог ознакомиться с копиями всех великих произведений мировой европейской скульптуры. Вот Давид работы Микеланджело, в пяти шагах - конная статуя кондотьера Гаттамелатты, тут же фризы греческого Парфенона. В реальности оригиналы не “видят” друг друга: Давид украшает площадь Флоренции, кондотьер восседает в Милане, а Парфенон возвышается над Афинами. Цветаев собрал эти и другие шедевры - пусть в гипсовых копиях, пусть! - в одном месте. И этот пафос просвещения придал тогдашнему музею уникальный характер. Появилась общедоступная каменная библиотека культуры.

Оригинальных живописных полотен в экспозиции Цветаева было всего 9.

Но уже через 5 лет положение кардинально изменилось. После революции 1917 года большевики национализировали все личные собрания бывшей империи, и только в цветаевский музей ими было передано 500 тысяч картин! В 1924-м музей открыли для посещения. Отныне это исполинское собрание по размаху и сумме шедевров равнялось собраниям Лувра.

Но обилие подлинников разрушило концепцию просвещения: оригиналы вступили в противоречие с гипсовым собранием копий.

Это противоречие, увы, сохраняется до сих пор.

Знатоку трудно переварить глыбы гипса, призванные когда-то просвещать необразованность. А залы, спроектированные архитектором Клейном для церемониального шага мимо скульптур, не годятся для кропотливого изучения картин.

Кроме того, в концепции нового музея была еще одна тайная несправедливость. Большинство частных собраний, оказавшихся в руках большевиков, носило черты личных пристрастий коллекционера. Особенно это касается знаменитых собраний Сергея Щукина и Ивана Морозова. Первый собрал уникальную коллекцию из шедевров раннего Моне, Сезанна, Ренуара, Матисса, Пикассо, и особенно Поля Гогена. В коллекции Щукина собралось 222 шедевра, которые собиратель развешивал в столовой или в гостиной своего особняка в Знаменском переулке по принципу гармонического контраста. Больше того, он пригласил молодого Матисса в Москву (это был первый успех для французского дебютанта) и заказал ему картины для дубовой лестницы. Так были созданы два шедевра: «Танец» и «Музыка».

Такой же уникальной физиономией вкуса отличалось и коллекция Морозова, который, например, обожал Ван Гога и Боннара и специально для панно последнего построил концертный зал в своем доме, где картины удачно вписались размерами в интерьер.

Короче, собранные по принципу личного вкуса, картины позднее были вписаны в концепцию просвещения публики и при этом разом лишились гармоничного соседства. Особенно эти разрывы отразились на картинах Анри Матисса. Тот, когда приезжал в Москву, сам перевесил свои картины в зале у Щукина и добился потрясающего эффекта.

Сегодня ГМИИ им. Пушкина возвращается к концепции единства частных коллекций.

Все картины переместились из главного корпуса в корпус личных коллекций, построенный архитекторами МНИИПОКОСиЗ (проектирование объектов культуры, отдыха, спорта и здоровья). Отныне вместо педагогической шеренги зритель попадает в череду уютных залов: зал Гогена, зал Ван Гога, зал Пикассо, комнаты Матисса, этаж Боннара и Майоля. Расположенные на разных уровнях, эти порции красоты приобрели тот задушевный интимный оттенок, который был присущ первоначальной коллекции и коего был лишен прежний школярский порядок осмотра. Хотя новый дух показа еще требует шлифовки - порой попадешь в лабиринт и не знаешь, куда сворачивать.

Прогуливаясь по новой экспозиции, невольно ловишь себя на мысли, что музей стал напоминать Ватиканский музей в Риме. Кроме того, экспозиция увеличилась. Можно, наконец, разглядеть отдельного Гуттузо, а еще и Фортуни и Менцеля.

К сожалению, коллекции Щукина и Морозова представлены здесь не полностью, еще в советские годы они были поделены между Москвой и ленинградским Эрмитажем.

В главном здании осталась классика: Пуссен, Терборх, Кранах, Веласкес, офорты Рембрандта. Парадный центральный зал музея - тот, что со стеклянным потолком, - по-прежнему остается сердцем ГМИИ, тут проходят музыкальные вечера, тут разворачиваются основные хиты новых показов.

Приватный характер новейшей экспозиции, на мой вкус, гораздо более к лицу новой эпохе, в которую вступила наша столица.