"МЭ" Суббота" | 21.10.06 | Обратно

XVI «Балтийский дом»: классика в разных измерениях

Этэри КЕКЕЛИДЗЕ

Сцена из спектакля «Фауст». Фото Дмитрия МИРОНОВА

Афиша международного театрального фестиваля «Балтийский дом», закончившегося 11 октября в Петербурге, заставила критиков говорить чуть ли не об идеальной фестивальной программе. Самые громкие европейские имена и самые громкие постановки - бельгиец Люк Персиваль, поляк Ежи Яроцкий, литовцы Эймунтас Някрошюс и Римас Туминас, латыш Алвис Херманис... На этом блистательном фоне скромный пластический спектакль «Оборотень» вильяндиского театра «Угала», поставленный Олегом Титовым, не потерялся и был принят публикой тепло и душевно.

На все времена

Удивительно, но на фестивале этом столкнулись спектакли, по которым можно было наглядно судить о том, какими приемами и способами пользуются сегодня режиссеры при постановке классических пьес для того, чтобы сделать их близкими и понятными современному зрительному залу. Линейка эта оказалась достаточно длинной. Крайние точки - с одной стороны шиллеровская «Мария Стюарт», поставленная главным режиссером петербургского БДТ Темуром Чхеидзе в самой что ни на есть традиционной манере, с пристальным вниманием к внутреннему миру и судьбе персонажей при недостаточном внимании к общей форме постановки (очевидно, считается, что содержание главнее формы априори), а с другой - чеховский «Дядя Ваня» бельгийского режиссера Люка Персиваля, поставленный им в антверпенском театре Toneelhuis, где чеховский текст частично подвергся переработке и авторы Ян Ван Дик и Люк Персиваль честно написали в афише, что это другая пьеса под тем же названием. Между ними - «Три сестры» Римаса Туминаса, «Федра. Золотой колос» Андрея Жолдака и «Лес» Кирилла Серебрянникова. Плюс две инсценировки: «Фауст» Эймунтаса Някрошюса и «Космос» Ежи Яроцкого (по роману польского классика Витольда Гомбровича).

Сцена из спектакля «Три сестры». Фото Дмитрия МИРОНОВА

Режиссеры всегда ищут современную пьесу и всегда ставят классику - потому что проблемы, характеры и страсти в классических пьесах выражены так, что остаются близкими и понятными людям разных стран и разных эпох, и современные пьесы редко предоставляют материал такой же мощи. И самым существенным для режиссеров с середины прошлого века стал вопрос о том, как сделать классику современной в театре. Играть ли в современных костюмах, изменять ли текст, переставлять ли акценты... Наш век продолжает активно переговаривать классику на собственный манер. Пожалуй, самый честный путь - написание новой пьесы на классический сюжет.

Чехов и теперь живее всех живых

Люк Персиваль обходится с пьесой Чехова по-своему очень уважительно. Просто он очищает действие от всех примет русского быта, сохранив их имена, и помещает героев в бельгийскую деревню. Забавно было слышать от профессора Серебрякова, как он просит Соню поискать на стеллаже Овидия, - для Европы ясно, что речь идет о высоком. Практически переписаны сленгом и грубыми выражениями тексты доктора Астрова и дяди Вани, двух друзей-собутыльников, чей интеллектуальный потенциал не востребован полностью ни в какой деревенской глуши. Оформление самое простое - в простом пространстве сцены, выгороженном голубым с золотой каймой задником (бальная зала?), стоят восемь стульев. Сначала в ряд, и на них лицом к публике сидят персонажи. Спектакль начинается 11-минутной (длительность ее выяснилась позже) паузой - под арии из классических опер герои сидят и глядят в зал. Кто есть кто - угадывается сразу. Вдруг видишь, как Елена перекладывает ногу на ногу, а сидящая рядом с нею невзрачная Соня бросает на эту ножку, обутую в изящную туфельку на высоком каблучке, в прозрачном чулочке такой ревнивый взгляд, что сразу все понимаешь и про ее жизнь, и про то, что значит явление профессора и его жены в старой деревенской усадьбе. И это сидение героев оказывается воплощенной метафорой чеховского «Ничего не происходит». Чеховское действие сгущено Персивалем до состояния концентрата, и у каждого героя есть сцена, где словно реализуется его «я». Ясно, что в усадьбе приезд гостей перевернул весь уклад жизни: самовар никто не велит ставить, и старая нянька бродит по сцене как неприкаянная, да еще с радикулитом, а профессор заводит танцы, приглашая попеременно всех дам. Эти танцы любы только маман - она упивается ими, выделывая некие па, которые были модны в ее молодости и которые она танцевала в этой самой усадьбе, где наверняка бывали балы... Но... В этом абсолютно очищенном от быта спектакле режиссер применяет приемы гиперреализма - дождь идет самый настоящий, и мокрые герои продолжают выяснять свои отношения в обстоятельствах, уже напоминающих шекспировские, наедине со стихией. А пьяный и голый, в одних трусах Астров, делая на стуле какую-то уж совсем нелепую ласточку, вдруг произносит «Кажется, я становлюсь пошляком...» - абсолютно чеховское соединение несоединимого.

Потом представилась возможность спросить у режиссера, как он добился такого проникновения в чеховское пространство и атмосферу с таким неполным текстом? Как, например, можно было найти этот взгляд Сони на ножки Елены Андреевны? Выяснилась замечательная вещь: оказывается, репетировал Персиваль полностью всю чеховскую пьесу, и только когда уже были досконально проработаны все линии, все взаимоотношения, выявлена вся сложная структура материала, только тогда текст был заменен. Знаменательное признание!

И чеховские «Три сестры» Римаса Туминаса тоже, скорее, играются «над текстом», хотя пьеса никаких трансформаций не претерпела. Для Туминаса в Чехове важнее всего мысль о трагизме бытия, о разрушительной силе повседневности, о принципиальной невозможности человеческого счастья. Если в его раннем «Вишневом саде» действие происходило в мире разрушающемся, то в «Трех сестрах» уже просто на кладбище. Кладбищенская оградка с перевернутыми стульями вознесена высоко над подиумом, покрытым сначала цветными коврами, затем белым покрывалом, а в конце черным. В спектакле у Туминаса много движения, много света, много смешного, но горло постоянно перехватывает - этот режиссер удивительно умеет добиваться зрительского смеха сквозь слезы. Он умеет придумать - и воплотить в сценической реальности! - такой цельный зрительный образ спектакля, который безошибочно вызывает мгновенное понимание общего замысла. Как поразительный заснеженный Летний сад в «Маскараде» или чудо-телега, собранная из всех необходимых для жизни вещей, на которой едут в город герои незабываемого спектакля «Улыбнись нам, Господи!»... Или как этот погост из «Трех сестер», на котором только Ирина пытается переломить судьбу, подкупить ее своей молодостью и жизнерадостностью, и у нее ничего не получается, судьба ломает ее, и она падает рядом с замолкнувшим волчком... В сцене пожара Туминас вдруг словно расслышал чеховскую реплику о том, что хорошо бы сделать благотворительный концерт для погорельцев. Он сбивает всех героев в один хор (это второй момент, когда все едины - в первый раз все были объединены неприятием Наташи), и они поют трагическую «Элегию» Массне...

«Фауст» Гете оказался посильнее

Из всех фестивалей мира только на «Балтийском доме» всегда можно увидеть новую работу Эймунтаса Някрошюса - если, конечно, эта работа есть. Особые отношения между режиссером и фестивалем, вернее, генеральным директором Сергеем Шубом и арт-директором Мариной Беляевой, начались еще с четвертого (а сейчас шестнадцатый!) «Балтдома», когда для того, чтобы попасть на «Маленькие трагедии» Някрошюса, студенты в прямом смысле слова снесли двери театра. С тех пор петербургский зритель стал для Някрошюса, по его собственному признанию, родным. И хотя режиссер и его театр Meno Fortas давно работает с разными фестивалями, спектакли его всегда показываются в Петербурге. Последние - «Песня песней», «Времена года» и «Фауст» - показывались как «Эскизы», работа над ними еще продолжалась. «Фауст» также выпускается с сопродюсерами, в числе которых, кроме «Балтдома», театры и организации Литвы, Бельгии и Италии. Официальная премьера его в ноябре состоится в Италии, в Петербурге - «Фауст. Эскиз», но третий, завершающий акт, на мой взгляд, полностью готов, и избыточная метафоричность первых двух актов выкристаллизовывается в ясную форму. В «Фаусте» Някрошюс продолжает выяснять свои отношения с Вечностью и с Создателем, но господин Гете оказался не таким податливым «строительным материалом», как господа Шекспир и Чехов, на чьих пьесах Някрошюс выстраивал для себя и зрителей свой космос. Для Гете христианская доктрина незыблема, и спор между Богом и Дьяволом за человеческую душу нешуточен. Для Някрошюса же финальная реплика трагедии «Спасена!» не больше, чем дань автору. Категории и темы греха и искупления для космогонии Някрошюса не существенны. В космосе его «Фауста» незыблемую точку опоры ищут и Бог, и Дьявол, и Человек - все они постоянно словно пробуют прыжками на прочность земную твердь. И никто не может сдвинуть ее с места - ни Бог-работяга, крутящий в прологе ось мироздания (он-то крутит. А вот крутится ли она?), ни воплощающий лукавый дух Мефистофель, ни мыслитель Фауст, ни Гретхен, словно сотканная из порывов человеческих чувств. Някрошюс размышляет даже не о поисках истины, которую Фауст постоянно ловит с закрытыми глазами и вытянутыми в вынужденной слепоте руками. Он размышляет о том, возможно ли вообще найти истину и существует ли она в абсолютном виде. «Светильник разума» в виде вверченной в металлический конус электрической лампочки преследует Фауста в его размышлениях, и он отмахивается от него, как от назойливой мухи. Чтобы, поймав, погасить и вновь зажечь... Могучий Владас Багдонас-Фауст измучен этим постоянным поиском, он не знает покоя, он даже не сразу выделяет из толпы Гретхен - а она-то как раз узнала его мгновенно, звериным чутьем - по запаху... Молодая актриса Эльжбета Латенайте (кстати, она же играла и Ирину в «Трех сестрах» у Туминаса) стала настоящим открытием фестиваля... Он действительно разговаривает с богами, литовский режиссер Эймунтас Някрошюс.

Простота абсурда

Мэтр польского театра Ежи Яроцкий поставил спектакль по роману абсурдиста, классика и хулигана Витольда Гомбровича «Космос». Тексты Гомбровича - крепкий орешек для постановщиков. Он постоянно издевается над любым интерпретатором его текстов, его интонация - это вечная хохма. Наш Эльмо Нюганен, поставивший его пьесу «Венчание» в польском театре города Торунь, поставил кристально четкий спектакль - по мнению критиков, чуть ли не единственный, в котором была полностью ясна структура абсурда Гомбровича. Ежи Яроцкий сам делал инсценировку романа, написанного о принципиальной непознаваемости мира и о тщетности всех попыток человека хоть как-то упорядочить окружающий его мир, и добился поразительного результата - полностью сохранив, по Гомбровичу, несостоятельность выявления причинно-следственных связей, существующих в мире, он воссоздал эту несостоятельность на сцене в четкой законченной форме. Главный герой спектакля бывший солдат Витольд платит страшную цену за свой путь хаос - космос - хаос: он стал писателем, потеряв в жизни все. Таков замысел режиссера. Но в этом спектакле, на мой взгляд, талантливейший актер Запасевич сумел скорректировать этот замысел и перетянуть «одеяло» на себя - «черная месса», которую справляет Леон и в которую неуклонно втягивает всех героев, перевешивает все и перекашивает структуру. И когда после спектакля я спросила самого пана Яроцкого, какая же из линий - Витольда или Леона - для него важнее, он сразу ответил, что актерская индивидуальность сказалась на результате. Так что абсурд абсурдом, а реальность реальностью.

«Лес» с Пугачевой и Путиным

Знаменитый и скандальный спектакль МХАТа «Лес», поставленный самым модным сейчас русским режиссером Кириллом Серебрянниковым, в принципе, никаких открытий не принес, но порадовал массой смешных придуманных и большей частью совсем не обязательных штучек. Перенеся действие в советскую действительность рубежа где-то 60-х годов, он насыщает его реалиями того времени вроде престижной радиолы на столике с тонкими шаткими ножками, главную героиню помещицу Гурмыжскую делает копией Аллы Борисовны Пугачевой (какой мы иногда видим ее по телевизору), а молодого честолюбца Буланова - меломаном, исполняющим песню вполне в духе того времени. «Беловежская пуща» - выпевает он сначала под рояль, а потом, по мере достижения желаемого, и под оркестр - с соответствующим жестом инаугурации. Ошибиться невозможно - великолепная актриса Наталья Тенякова просто замечательна, а юный Юрий Чурсин (исполнял главную роль в сериале «Хиромант) даже внешне немного похож на Путина. Смысла в этом не много, но смешно, и играется спектакль в отличном темпе и с огромным, как теперь модно выражаться, драйвом. Тоже метод донесения классики до современников...