"МЭ" Суббота" | 28.04.07 | Обратно

Весь мир исполнен комплиментов

Николай ХРУСТАЛЕВ

Гость рубрики - заведующая отделом русского искусства XVIII и второй половины XIX века Государственной Третьяковской галереи, доктор искусствоведения профессор Людмила МАРКИНА.

- Не знаю, как на других, а на меня сочетание должности и докторской степени вкупе с названием великого музея действует, как гипноз…

- На самом деле все проще, и обыватель, в хорошем, естественно, смысле, чаще задается вопросом: ну что там за работа в музее? Картины висят, бабушки на стульях сидят, дело не пыльное, сильно не устанешь. Но если понаблюдать за той жизнью, что бурлит в музее за стенами экспозиции, то даже не предположить, какими страстями она полна. Не говорю уже о том, что однажды одна наша коллега повесила на бок шагомер, дабы зафиксировать общую сумму своих ежедневных перемещений. Результат оказался предсказуемым, километры получились. Так что научность предполагает и немалую интенсивность. Наше первое дело - сохранять коллекцию, а чтобы сохранять, требуется наблюдать, заниматься постоянными обходами, поддерживать микроклимат, вовремя пригласить реставратора, и так далее и так далее.

- А пыль сдувать?

- Обязательно. Для этого существуют специальные службы. Но дело, конечно, даже не в этом. Все время вспоминаю сказку Андерсена, где девочка попадает в мир, в котором остановилось время. В нем вечное лето, вечная гармония, короче, рай. Я не идеализирую музейную жизнь, порой достаточно противоречивую, подверженную страстям, но счастлива тем, что работаю в сокровищнице искусства, как иначе назвать нашу Третьяковскую галерею?

- Все музейщики постоянно говорят о «единицах хранения» и «физической невозможности показать то, что обязательно надо показать». С другой стороны, совсем недавно Третьяковка, расширившись, праздновала в некотором роде новоселье. Легче дышать теперь стало?

Петр Великий.

- Сложный вопрос. На самом деле общеизвестно, что любой музей - это айсберг, видна только седьмая часть того, что хранится в фондах. Но разумеется, все шедевры, все лучшее - в экспозиции. Однако есть и вспомогательные материалы, необходимые для научной работы, есть выставки. Сейчас они проводятся в Саратове, Самаре, Владимире, а в нынешнем году их в плане 12.

- Доехать в наши пределы не собираетесь?

- Идея замечательная, но тут уже речь о статусе зарубежной выставки. Такие мы тоже делаем, но на первый план в подобных случаях, кроме политической воли, сразу выходят вопросы денег и спонсорства.

- Только что на весенней научной конференции «Портреты русских правителей» в Кадриоргском музее вы, иллюстрируя свой доклад, представили, скажем так, галантный портрет, императрицы Елизаветы Петровны, прикрытой только легкой прозрачной тканью. Обывателю трудно, во-первых, даже предположить возможность наличия такого «нескромного» портрета, а, во-вторых, представить, что та же Елизавета Петровна в подобном виде могла позировать художнику, хоть и придворному.

Елизавета Петровна.

- Конечно, не позировала, о чем говорю с большой долей уверенности. На самом деле обнаженная натура в русском искусстве не привилась. Когда речь об особенностях развития русского искусства в петровскую эпоху и заимствованиях западноевропейской культуры, то всегда вспоминаю Дмитрия Сергеевича Лихачева и его теорию трансплантации художественных явлений. На русской художественной почве приживался, извините за медицинский термин, только тот орган, который нашим организмом воспринимался. Во Франции ню - пожалуйста, в Германии - более скрытно и не то чтобы на поверхности, но тоже не без этого. Россия ХVIII века такого не знала. Только француз Луи Каравак, придворный художник русского двора, изображал детей Петра I в виде Амура, Флоры, купидонов, античных персонажей, но, вероятно, получив все же специальное указание императора.

- Получается, что для упомянутого галантного портрета Елизаветы Петровны просто взяли в модели некую барышню, нарисовали ее, а потом отдельно добавили голову царицы?

- По всей вероятности, так и было, предположить другой вариант в России невозможно. Мы говорим все же о православной культуре, а тут особая традиция, этические и моральные нормы. Даже веселая по нраву Елизавета Петровна, заказавшая для себя такой портрет, держала его в личных покоях, закрытых для чужих глаз.

Екатерина Первая. 6 х фото Николая ШАРУБИНА

- Весь мир исполнен комплиментов - эта поэтическая строчка тоже из вашего научного сообщения на конференции в Кадриорге, говорили вы о придворных художниках, и выходит, что они не просто писали августейших особ, но еще и комплименты им делали. Насколько комплимент в таком случае совпадал с реальностью?

- Умение польстить для придворного художника, конечно, входило в профессию. А остаться при этом достаточно достоверным в изображении модели - в том и состояло его искусство. Скажем, Петр III особой красотой не отличался - большие выпуклые глаза, отнюдь не греческий нос, и все же живописцам удавалось придать ему известную привлекательность, не особенно греша против истины. А граф Шереметев был косым, а лицо Алексея Орлова Чесменского украшал шрам через всю щеку, и на всех портретах фаворита Екатерины шрам присутствует, хотя можно было бы эту деталь опустить. Но шрам писали все, и дело было только в том, как лицо повернуть, как осветить. Известно, что у Елизаветы Петровны носик не был идеальным, потому и не встретить ни одного ее изображения в профиль. Понятное женское желание.

Петр III.

- Кстати, о Елизавете Петровне: на той же конференции в Кадриорге наш известный искусствовед огорчился, узнав, что женщина на одном из портретов российских царственных особ из эстонской коллекции оказалась не Елизаветой Петровной, а Дарьей Меншиковой. Случаются ли такие «сюрпризы» в вашей практике?

- Конечно, случаются, часто случаются, так что слишком огорчаться не стоит. Наука постоянно развивается, приходят новые знания, дополнительные сведения, полученные в результате атрибуции, обнаруживаются новые документы. Ничего сверхъестественного в этом нет, обычный процесс познания.

Однажды в Германии я узнала от коллеги из Эрмитажа о существовании неизвестного портрета Петра I. Обратилась в небольшой музей городка Бадпермонт, который находится под Ганновером, и оказалось, что однажды здесь Петр во время своего заграничного путешествия некоторое время лечился. Там же и был написан неизвестным художником его портрет, который не был известен нашим исследователям. Началась переписка с музеем, нам прислали фотографии, материалы о пребывании императора в этом городке, я написала статью и, как мне показалось, сделала верную атрибуцию. Речь шла о живописце Георге Таннауэре. И раскрутилась любопытная история.

В 1717 году Петр заболел, он в то время себя уже вообще неважно чувствовал, потому врачи предписали ему лечение водами, и он отправился в Бадпермонт, который славился своей лечебной водой. Разумеется, императора сопровождала немалая свита, и в местной газете было отмечено, что среди сопровождавших был и личный духовник царя, и его повар, а вот о присутствии гофмалера, то есть придворного живописца, не упоминалось. Вообще жизнь на водах Петр вел активную. Принимал государственных чиновников, обсуждал политические вопросы, общался с Леблоном, первым архитектором Петербурга. Так что позировать местному художнику он вряд ли выкроил бы время. Исходя из этой логики, можно сделать вывод, что придворный художник в составе тех, кто его сопровождал, все же был. А портрет, тогда написанный, и был подарен местному герцогу.

- Когда-то была такая книга «Портреты заговорили» - об атрибуции и тайнах, которые благодаря ей становились явью. Портреты продолжают разговаривать?

- Тот, кто ищет и умеет слушать, обязательно услышит, и ему, уж не знаю кто, Бог или судьба, посылают удачу. Все думаю, как бы написать книгу, что-нибудь вроде «записок музейщика», в которой бы не просто «заговорили портреты», но еще и присутствовали истории находок, встреч, приобретений, ведь порой такая покупка может ждать не одно десятилетие. И когда дело, наконец, завершается и полотно из частных рук попадает в музей - это самое счастливое мгновение для специалиста. У меня есть несколько портретов, вернувшихся к нам из-за границы благодаря, извините за нескромность, и моему энтузиазму, терпению, может, поддержке свыше.

- Можно ли сказать, что к чему-то в ваших научных изысканиях у вас особенно лежит душа?

- Одна из моих любимейших тем та, которую сейчас принято называть гендерной. Уже давно интересуюсь местом женщины в искусстве. Однажды у нас была даже выставка «Искусство женского рода», тогда я написала специальную статью о женщинах-художницах, об истоках «женского» искусства в моих любимых XVIII-XIX веках. Женщины в живописи были тогда любительницами, по понятным причинам в Академию художеств девочек не принимали. Но среди художниц были даже венценосные особы - Мария Федоровна, к примеру, супруга Павла I, и многие из них отличались не просто умением рисовать, но и немалым дарованием, я бы даже сказала разнообразными талантами.

В свое время я посвятила этой теме серию статей в журнале «Мир женщин», который пришел на смену «Советской женщине», напомнив о немецких принцессах в России и русских цесаревнах в Германии. Теперь-то мы знаем уже много, а тогда эти сведения считались ненужными и даже вредными. А поскольку я, занимаясь немало русско-немецкими художественными связями, не раз бывала в Германии, то оказавшись в Веймаре и Штутгарте, обнаружила, что память о наших цесаревнах Ольге Николаевне и Марии Павловне сохранилась там до сих пор. Мы такой похвастать не можем, а в Германии есть улицы и больницы их имени, шпаркассы, то есть сберегательные кассы, у истоков создания которых они стояли. Словом, это тема большая, но, главное, речь идет о фантастических женщинах, истинных носительницах русской культуры, русского православия. Как ни удивительно, но так уж сложилась династия Романовых, что практически у всех этих женщин кровь была почти немецкая, но, выходя замуж в немецкие земли, они оставались православными.

- Так ведь и Екатерину Великую сложно теперь назвать немкой.

- Безусловно. Ее же «матушкой» называли, в этом и заключается своего рода метаморфоза. Между прочим, немецкая принцесса София-Шарлотта, супруга царевича Алексея, сына Петра от первого брака, не приняла православия, язык, приехав в Россию, не учила, окружена была только немецкими фрейлинами. Не сомневаюсь, что Екатерина II об этом знала, этот опыт учла и делала все, чтобы не повторить ошибок предшественницы. Язык сразу начала учить, чуть не умерла от простуды, обучаясь. Кстати, приехав в Россию, Екатерина больше никогда не была в Германии, никогда.

- Есть ли в Третьяковке какое-то полотно, возле которого вы всегда хоть на секунду, но остановитесь. Не говорю о ритуале, но все же.

- Не стану грешить против истины - нет такого. Знаете, с чего мой день начинается? Войдя в кабинет, я первым делом поливаю цветы.