|
"МЭ" Суббота" | 21.12.07 | Обратно
Совесть, благородство и достоинство…
Гость рубрики - композитор и певец Сергей НИКИТИН
Николай ХРУСТАЛЕВ
- Сергей Яковлевич, с вашим именем связываются не только песни, которые
всегда с нами, но и время, эпоха, когда эти песни звучали. Вы чувствуете
сейчас себя человеком другой эпохи?
- «Времена не выбирают, в них живут и умирают» - так поется в одной моей
песне на стихи любимого мною петербуржца Александра Кушнера. Что ни говори,
а время всегда делают люди. Да, мы живем теперь в другом государстве, и
устройство у него другое, и коммерческое мышление пришло, вылезло, так
всплывает всякий мусор, когда море неспокойно. Оттого многие запаниковали,
показалось, что всплывшее как раз и составляет существо наступившей жизни.
А это вовсе не так. Мы по-прежнему люди, мы не изменились, вообще, чтобы
измениться человеку, требуется измениться обществу, которое из человеков
и состоит. Я об обществе людей, а не государстве, правительстве. Так что,
на мой взгляд, мы все те же, занятые вопросами жизни и смерти, зачем рождаемся,
приходим на белый свет.
- Но ведь, говорят, сегодня даже Грушинский фестиваль с его особой доверительностью
уже не тот, что был когда-то.
- На самом деле в вашем вопросе изначально заложена провокация. А кино
разве то, что было раньше? А театр? А литература? Всплывший мусор заявил
о себе во всех сферах жизни, не говорю уже о средствах массовой информации,
которые сегодня выполняют только две функции - политико-идеологической
обработки электората и рекламы средств гигиены и прочих товаров. А то,
что называется культурным продуктом, стало лишь приложением к продажам.
Кому-то может показаться, что это как раз и есть новая жизнь. Что совершенно
не так.
- Вспоминаются кадры хроники давних лет: «оттепельные» мальчики и девочки
с горящими глазами, внимающие на переполненных стадионах или в Политехническом
кумирам-поэтам. И невольно возникает ощущение, что и сами поэты жили иллюзиями,
и тех, кто им внимал, тоже в них погружали. Те мальчики и девочки счастливыми
не стали, несмотря на все авансы поэтов и бардов.
- Подобное мнение, не обижайтесь, кажется мне поверхностным, более того,
вы мне его навязываете. Есть такое понимание авторской песни, что это костровая
романтика, рюкзаки, ледорубы и вообще, как здорово, что все мы здесь сегодня
собрались». Но копать-то надо глубже, вспомним дорогие мне имена Окуджавы,
Высоцкого, Визбора, Галича, Новеллы Матвеевой, Александра Городницкого
и Юлия Кима. «Совесть, благородство и достоинство - вот оно святое наше
воинство». Это Окуджава. Если это идеализм, то я идеалист. Мне кажется,
что они не приправа к нашей жизни, а ее кислород, без которого прожить
невозможно. Иначе станешь приложением к той же системе потребления.
- Это уже слова проповедника.
- Я не проповедник, а проводник. Пою стихи Шекспира, Лермонтова, Багрицкого,
своих современников - Арсения Тарковского, Юнны Мориц, Сухарева, Самойлова,
Левитанского...
- Но они ведь тоже не нынешнее поколение.
- У культурных ценностей нет возраста, высокая поэзия актуальна всегда,
для меня Пушкин стоит рядом с Самойловым, а сейчас я увлечен молодым поэтом,
который родился в 1974 году. Ему было бы теперь 33, но он ушел в 27, покончил
с собой, и звали его Борис Рыжий. Он из Екатеринбурга, и для него свердловские
окраины были родными. Лично мне Борис открыл жизнь той России, которую
мы, московские жители, знаем плохо. Я уже не говорю о том, что это настоящая
поэзия, и, даже несмотря на то, что мотивы прощания с жизнью звучат у Бориса
через два стихотворения на третье, это сделано так высоко, что возникает
ощущение энергии и света. Сейчас по стихам этого поэта я задумал сделать
спектакль, хочется поделиться этой драгоценностью.
- Что вас сегодня может удивить?
- Удивить может, если люди, от которых зависят в нашем государстве какие-то
решения, задумаются о сотнях тысяч беспризорных детей. Года три назад о
них вспомнили было, но вышел пшик, получилась компанейщина, выделенные
деньги улетучились, а дети по-прежнему на улице. Меня бы удивило, если
бы в Москве человек, передвигающийся в инвалидной коляске, мог бы самостоятельно
выкатиться из дома и оказаться в любой точке города. Меня бы это не только
удивило, но и обрадовало. Но, как мне кажется, те, которые наверху, которые
законы принимают и управляют нашей жизнью, заняты совершенно другими заботами,
им не до обыкновенного человеческого сочувствия.
- Есть ли сегодня люди с гитарами, которые, как вам кажется, идут вслед
за вами?
- Их много, и они сами мне об этом говорят. Есть даже один чудак в Волгограде,
который отказался играть на шестиструнной гитаре, потому что я играю на
семиструнной с особым минорным строем. Вот он и бросил свою шестиструнную,
хотя очень хорошо на ней играл, взял такую, как и у меня, хочет исполнять
песни в оригинале.
- Почитателей не остановить, когда начинают перечислять ваши песни: «Бричмула»,
«Майдан», «Две женщины», не говоря уже о «Под музыку Вивальди» или пастернаковском
«Никого не будет в доме». А какие важны для вас?
- Те, что вы назвали, войдут, наверное, в первую десятку. Я сочинил более
400 песен, но если бы зашел разговор о первой десятке, туда обязательно
вошли бы «Майдан», «Бричмула», «Когда мы были молодыми», тут стихи, что
в каждом возрасте сопровождаются своими ассоциациями, своим откликом. Мы
с Татьяной (Никитиной - Н.Х.) начали петь, когда нам не было еще 30, и
нетрудно догадаться, что теперь, когда формально достигли уже пенсионного
возраста, для нас эти стихи звучат уже несколько иначе. Хорошая поэзия
тем и хороша, что каждый находит в ней свое, и ему кажется, что поэт сказал
за него то, что он чувствует, только выразить не может. Еще в «десятку»
включил бы что-то из детского - «Резинового ежика», «Пони девочек катает».
Может, не все ее хорошо знают, но, по-моему, получилась на стихи Геннадия
Шпаликова песня всего в 6 строчек «Там за рекою лошади бредут», замечательные
стихи, очень кинематографические. К сожалению, не знал Шпаликова, не были
знакомы, но такое чувство, что был он мне близким другом, настолько вошел
в мою жизнь своими фильмами, стихами. Лучшей его картиной считаю ту, что
он снял сам - «Долгая счастливая жизнь», особенно последний длинный план,
где девушка с гармошкой на плывущей барже. Шпаликов потрясающе ткал атмосферу,
какая она в его кино, в его стихах, там такое пространство, что хочет зритель
или не хочет, а у него возникают разного рода мысли, эмоции, и совершенно
незаметно автор направляет его в сторону, где что-то вдали светится, где
надежда. И как это получается, объяснить невозможно, нет его, объяснения.
- Приходилось ли вам слышать свои песни самым неожиданным образом, в каких-то
обстоятельствах, в ситуации, когда не ожидали с ними встретиться?
- Однажды где-то в провинции увидел на улице маму с малышом лет 4-5 , он
шел и во весь голос распевал одну из моих песен. Не детскую, что интересно,
а одну из тех, что была написана на стихи Шпаликова: «Да здравствуют места,
где нас сегодня ждут!» Песня не из самых известных, но она есть на пластинке
«Черно-белое кино», и я подумал о том, что ребенок живет в такой семье,
где у мамы с папой эти песни крутятся. Вот и запомнилась.
- Сегодня вы делаете много пластинок?
- По мере сил, но тут сильно задолжал. Сейчас вроде накопил энергии, чтобы
сделать авторскую антологию. Надо засесть где-нибудь дней на 5 и в таком
аскетичном антураже - голос и гитара - записать все мои песни, особенно
раннего периода, некоторые из которых, я, признаться, подзабыл.
- Раз уж разговор о гитаре, не могу не вспомнить о вашем потрясающем дуэте
с Петром Ефимовичем Тодоровским, однажды на выборгском «Окне в Европу»
был свидетелем этого пиршества - до сих пор не забыть. Кто в этом дуэте
ведет, а кто ведомый?
- Во-первых, общение с Петром Ефимовичем - уже счастье в чистом виде. И
не только потому, что он замечательный художник, режиссер, оператор, композитор
и музыкант-виртуоз, а просто настолько доброжелательный человек, теплый,
остроумный, что, как только произносится его имя, твоя рожа сразу расплывается
в блаженной улыбке.
Когда мы собирались в доме Зиновия Ефимовича Гердта, то частенько брали
в руки гитары и музицировали. Гердт нас в этом очень поощрял и поддерживал
и все говорил: вам надо запись сделать. К сожалению, Зиновий Ефимович ушел
из жизни, и этот долг у нас перед ним остался. И все же мы с Петром Ефимовичем
однажды уединились у него на даче, сделали первую пластинку. Сейчас сделали
и вторую. Конечно, в том, кто тут ведущий, вопроса и быть не может. Петр
Ефимович - гитарист-виртуоз, и, конечно, он - первая скрипка, а я - только
подмастерье, аккомпаниатор, человек, который стелет соломку, чтобы ему
поудобней было, помягче. Петр Ефимович как музыкант, человек спонтанный,
непредсказуемый, иногда просто сидит, начинает наигрывать, и получается
что-то фантастическое. Я включаю магнитофон: давайте запишем! Но повторить
не хочет, зато другое коленце отмочит. Так что я всегда стараюсь, чтобы
мой аккомпанемент помогал ему быть свободнее, когда удается, когда нет.
И конечно, великое дело монтаж, потому что редко удавалось какую-то вещь
трехминутную сыграть от начала до конца. Тот материал, что получал в руки
потом, состоял всегда из 20-30 кусочков, и мое дело было резать и собирать,
но швов вы не заметите.
- Как за рубежом воспринимаются отечественные бардовские песни?
- То ли в 87-м, то ли в 89-м году был знаменитый концерт, когда Булат Шалвович
Окуджава организовал в Париже выступление российских бардов для французской
публики. Пригласил он Юлия Кима, Веронику Долину и нас с Татьяной. Но в
последний момент Булат Шалвович приболел и позвонил, что поехать не сможет.
Окуджаву французы знали, а про нас и понятия не имели, и в театр «Одеон»
шли, конечно, на него. Полторы тысячи зрителей, страшное дело. Поверх афиши
приклеили сообщение, что Окуджавы из-за болезни не будет. К чести французской
публики - ни одного билета не сдали. В зале процентов 70 оказалось французскоговорящей
публики, остальные - наши соотечественники.
Вечер стал моментом истины, они сразу почувствовали нашу родственность
французскому шансону, к тому же перевод текстов был хорошим, не буквальным,
но чтобы понятно было, о чем речь. Тут же представил обратную ситуацию,
к нам приезжает французский певец, и даже если ты слов не понимаешь, все
равно же интересно. Основная информация - она ведь в интонации, интонация
во французской песне основное. Только намекнул чуть, что кто-то тоскует
от того, что один, или осенний бульвар усыпан листьями - уже достаточно,
чтобы почувствовать душу песни. Вот так, наверное, французы слушали и нас.
|
