погода
Сегодня, как и всегда, хорошая погода.




Netinfo

interfax

SMI

TV+

Chas

фонд россияне

List100

| архив |

"Молодежь Эстонии" | 13.07.07 | Обратно

Буря в стакане

Так назвал тартуский доцент-эмеритус Кайдо Яансон жаркую полемику, начавшуюся не так давно вокруг исторической монографии Магнуса Ильмъярва «Безмолвная покорность».

В ней автор делает ссылки на документы, позволяющие двусмысленно толковать роль первого президента Эстонской Республики Константина Пятса в трагических событиях 1939-40 годов, когда Эстония делала одна за другой уступки СССР.

Ильмъярву возразил коллега-историк Яак Валге, в свою очередь, засомневавшийся в доброкачественности его работы. Валге не видит поводов сомневаться в политической чистоплотности первого президента страны.

Тема доброкачественности исторического исследования лейт-мотивом прошла и сквозь опубликованное газетой Postimees большое интервью с Магнусом Ильмъярвом, у которого журналист напористо требовал точных ссылок на документы, которыми директор Института истории пользовался при написании своей монографии. И хотя Ильмъярв старался опровергнуть обвинения Валге в свой адрес, «осадок от всей этой дискуссии остается малоприятный», заметил в той же газете комментатор Эркки Баховски.

Сбить градус спора, как кажется, позволяет упомянутая в начале публикация Кайдо Яансона, напечатанная Eesti Päevaleht. «Не хочу вмешиваться в дискуссию двух оппонентов, в которую стараниями газет включились многие, — писал он, – поскольку не знаю и вряд ли смогу уяснить для себя все упоминаемые спорящими детали. Зато полагаю, что знаю и понимаю вплоть до деталей тот фон, на котором происходили те удаленные от нас почти вековым расстоянием события». О нем и речь.

Фоном этим были Скандинавские страны. Именно отношению Дании, Швеции и Норвегии к Эстонии в период между двумя войнами (1920-1930-е годы) Яансон посвятил свою кандидатскую диссертацию. Работая над ней, историк изучал газетные публикации всех упомянутых стран за те годы, и, к своему удивлению, первое, что обнаружил, это огромное количество публикаций, которые, опережая все будущие события, заранее хоронили Эстонию и другие республики Балтии. «Публикации выражали убеждение в том, что если страны, проигравшие Первую мировую войну – Россия и Германия, – вновь поднимутся на ноги, то прежде всего «накажут» Балтийские страны».

Второе, что удивило историка, это то, что переводов или рефератов этих статей он не обнаружил в тогдашней эстонской прессе. Никаких публикаций, хоть бы намеком предвещавших возможность пакта Молотова — Риббентропа! «Эпоха безмолвия» общественности не могла быть тому причиной, поскольку еще не наступила в Эстонии. «Очевидно, — предполагает историк, — мы имеем дело с нежеланием тогдашних журналистов портить настроение себе и соотечественникам».

Соответствующей была и политика, проводившаяся тогда в Стокгольме, Копенгагене и Осло: Балтийских стран сторонились как париев. «Шведский министр иностранных дел Риккард Сандлер остался без портфеля только за то, что стремился оказать больше помощи Финляндии, чем Швеция ей тогда предоставляла. Что уж тут говорить о трех государствах-хиляках!.. Отношение старых европейских демократий к странам Балтии особо не отличалось от скандинавского. Когда Москва предъявила ультимативные требования Хельсинки, Лондон, Париж и Вашингтон взяли за труд хотя бы слово замолвить за Финляндию, а когда та же Москва выдвинула ультиматумы Таллинну, Риге и Каунасу, там как воды в рот набрали».

Таковыми были обстоятельства, с которыми не очень профессиональные руководители (а именно такими они были) Балтийских стран должны были считаться. Покорность была неизбежной, но ее можно было проявить более достойно, а не подписывать любую бумагу, которую Андрей Александрович Жданов клал на стол, к примеру, в Таллинне. Правда, допущения задним числом не входят в сферу исторической науки. С этой точки зрения Яансон считает нынешнюю дискуссию бурей в стакане, «если отбросить мораль. А мораль такова: коль имеешь экономические и финансовые интересы, в политику не лезь».

«Последнюю правду о былом напишет не нынешнее поколение эстонских историков, не напишут и зарубежные историки – у всех у нас свои комплексы… Ее напишут следующие поколения». А как напишут, зависит от того, как мы их научим.