"Молодежь Эстонии" | 26.06.07 | Обратно

Парк и люди

Лев ЛИВШИЦ

«Неизменно помни, что природа —
не Бог, человек — не машина,
гипотеза не факт».
Дени Дидро, французский философ
(1713—1784)

фото Леонида СМУЛЬСКОГО

Человек во все времена искал своеобразного возвращения к природе, самоотдачи ей — особенно в часы досуга. Не случайно у многих народов человек представлял рай и «золотой век» в виде сада.

Парк, сад, даже сквер для многих горожан почти единственная возможность соприкосновения с природой, возможность вырваться из бетонно-кирпичных сот современных жилищ, под сень листвы, возможность хоть на время забыть, что совсем рядом шумит и дымит город.

Почти у каждого есть свой главный сад или парк. Когда мы говорим «Петербург», то в памяти возникают скульптуры и знаменитая решетка Летнего сада, вспомним Ригу и видим тенистые аллеи Межапарка, столица Австрии вызывает в нашей памяти Венский лес, Париж — Версаль… Наконец, наш милый Кадриорг. Хотя в каждом из этих городов есть другие сады и парки.

«Чувственность садов»

В будущем году летом исполнится 290 лет парку Кадриорг. К юбилею старейшего парка Эстонии готовятся торжества. Овеянный памятью веков старый парк дает возможность подышать чистым воздухом и, может быть, вспомнить сады Платоновой академии и лицея Аристотеля, сады Медичи при монастыре Сан-Марко, а может быть, просто погулять ранним утром по пустынным дорожкам Кадриорга, погрузиться в мир воспоминаний и ассоциаций и вспомнить такое английское определение как «чувственность садов». Об этом в мемориальную «книгу» Кадриорга вписана еще одна «страница». А книга памяти старого парка необычайно обширна. Слишком много видели его древние дубы и каштаны, липы и вязы, слишком значительный след оставил он в истории и культуре. Много незримых следов, которые никогда не сотрутся, хранят аллеи Кадриорга. По ним ходили Державин и Фонвизин, Флеминг и Коцебу, Лист и Чайковский, Тютчев и Вяземский, императрицы Елизавета Петровна и Екатерина Великая, все Николаи и Александры, Тургеневы и Достоевский, Александр Блок и Северянин; Карл Роберт Якобсон и Фельман, Эдуард Вильде и Таммсааре, Густав Эрнесакс и Юхан Смуул, Келер и Вейценберг… Трудно, пожалуй, невозможно сказать, кого из тех, кто принадлежал к художественным и интеллектуальным кругам России и Эстонии, да и Европы, видел Кадриорг, сколько под кронами его деревьев родилось идей, звуков, поэтических строк. Кто знает, сколько было передумано дум и возникло самых удивительных замыслов?

Да и сам парк — дитя замысла. Евангелие от Иоанна начинается так: «В начале было слово… Все через него начало быть…»

И все-таки вначале была мысль, потом — слово, затем — дело. И как многое другое в Петровскую эпоху, этот парк родился по мысли и воле неугомонного царя.

Муза истории Клио порой капризна, но чаще… покорна. И сегодня, как, впрочем, во все времена, ее перелицовывают и просеивают, выбирая из истории или темные, или светлые факты, кому что надобно, рассматривают и оценивают их с позиций и понятий нашего времени.

История Петра Великого

В истории народов наследие выдающихся личностей непреходяще. Это то, что они на века оставили. Петр оставил среди прочего Эстонии, Таллинну, всем, кто живет в стране, в городе, старейший парк! 290 лет для парка много, это очень много. Ведь каждый сад — живой организм. И время оставляет на нем неизгладимые следы, как на всем живом. Кадриорг — один из садов петровского времени. А они вошли в историю европейского садово-паркового искусства своим бесспорным своеобразием. Их, этих петровских парков, осталось немного, но те, что сохранились, видоизменены временем, прежде всего в своем зеленом уборе. Старые деревья разрослись и изменили в какой-то мере первоначальный облик парка, но в то же время приобрели особое историческое и, если хотите, этическое значение и, конечно, должны сохраниться.

Да, каждый сад — живой организм, с годами приобретающий новые качества, новые черты, и с этим нельзя не считаться. Мало того, живя вместе с людьми и для людей, старый парк приобретает свою память. Сады и парки растут и развиваются столетиями, и их нельзя приравнивать к произведениям, созданным одним художником, одним творцом, их даже нельзя признать созданиями того или иного вида искусства «зеленого зодчества малых форм», садоводов или архитекторов. Сады — это синтез разнообразной и многовременной отложившейся в них культуры.

На месте салона и курзала Кадриорга ХIХ века, что располагался вдоль современной улицы Поска, сейчас стоят невыразительные жилые дома, а были здесь музыкальные вечера с участием Листа, Глинки, братьев Виельгорских, Рихарда Штрауса и многих других композиторов.

Оставил здесь свой след первый ревельский праздник песни. Нет, не тот, что был в Тарту в 1869 году, а тот, что состоялся на 12 лет раньше в Екатеринентальском парке. Московский «Театральный вестник» 1857 года № 26 сообщил о большом музыкальном фестивале в Ревеле. Общество любителей пения Liedertafel собрало около 500 участников в большом музыкальном празднике с 29 июня по 4 июля. Для этого построили специально близ Екатериненталя большой зал на две тысячи зрителей. Прибыли в Ревель общества любителей пения из Петербурга и Гельсингфорса (Хельсинки). Гостей встречали на пароходе шесть барков с флотским оркестром, флагами, членами Ревельского общества любителей пения и многократным «ура», на что участники фестиваля ответили торжественной кантатой «Приветствие».

Удивительно, что весь «кристальный» зал построен из стекол, пожертвованных домовладельцами из свободных на лето зимних рам. Торжественное шествие началось с церкови св. Николая. На всем пути дома были украшены флагами, коврами, цветами и зелеными гирляндами. Напротив гостиницы «Петербург» были устроены триумфальные ворота. Потом 500 певцов и еще более двух тысяч человек с восторгом пели и слушали в Екатеринентале музыкальный фестиваль.

Парки и люди сливаются с шелестом листвы, звуками музыки, превращаясь в многогранную мелодию гармонии.

Курорты и люди

Пожалуй, первое подробное описание курорта появилось в журнале «Отечественные записки», в статье его издателя Петра Свиньина, в 1828 году. Небольшой отрывок автора о «Ревельских водах»:

«По приближении к Ревелю заметно, что подъезжаешь к большому торговому городу, по дороге тянутся огромные фуры; далее встречаются нарядные городские экипажи; наконец, с Лаксберга (Ласнамяги) появляется и живописный Ревель, сперва как в синем тумане, потом завеса делается тонее и тонее, вскоре открывается восхищенным взорам величественный Ревельский утес, низменный город с огромными развалинами Олаякирки и гавань, усеянная кораблями, и море с мелькавшими парусами и, наконец, верхи Екатеринентальской рощи. Спускаясь с горы, подъезжаешь к самому морю, и дорога идет по берегу до самой заставы. Въехав в Петербургский форштадт (предместье), я вообразил себе Петергоф в день праздника, ибо весь форштадт занимается большею частью фамилиями приезжающих для пользования (лечения) морских бань… Прекрасное местоположение, чистый благорастворенный (слово-то какое чудесное) воздух, устроение купален в море. Страждущие телесными недугами и удрученные трудами службы и света ищут в Ревеле исцеления и подкрепления физических и моральных сил». Мода модой, но в Ревеле было немало того, что и впрямь привлекало, — прежде всего море. На Кавказе шла война, все в той же Чечне, да и Крым еще не был общедоступным местом отдыха. Кроме того, далеко не одна тысяча верст, а Ревель всего в 340 верстах от Петербурга, относительно хорошая дорога с ямскими станциями, средневековая романтика, большой приморский парк, приятное общество, благоустроенная жизнь.

Поэт князь Вяземский писал из Ревеля Тургеневу: «…там здорово и дешево, там не столица, но и не деревня, есть море и свой быт». Вскоре приехали Пушкины — отец поэта и сестра Ольга, отдыхал ближайший его друг барон Антон Дельвиг. После кончины историка Карамзина его семья жила несколько лет в Ревеле, а его старшая дочь Софья Михайловна осталась верна Ревелю до конца жизни. Летом 1827 года, как обычно, съехался чуть не весь свет Петербурга. Ревельская газета из номера в номер помещала списки прибывавших — имена вельмож и сановников чередовались с именами известных литераторов, музыкантов и художников.