"Молодежь Эстонии" | 26.06.07 | Обратно

Свобода по-русски

Анатолий КОРОЛЕВ,
обозреватель «РИА Новости»

Том Стоппард. Фото «РИА Новости»

Именитый английский драматург Том Стоппард наверняка войдет в историю русской — да, да именно русской — культуры. Целых пять лет своей жизни он потратил на то, чтобы подробно изучить жизнь Герцена, Огарева, Бакунина и Белинского и написать о них огромную пьесу.

Вот уж воистину беспрецедентный поступок англичанина.

Трилогия «Берег утопии» состоит из трех пьес, каждая из которых занимает не меньше трех часов сценического времени. Первая премьера состоялась в Лондоне и завоевала успех, вторая премьера прошла в Нью-Йорке, куда переехал драматург на время работы над спектаклем, третья будет у нас в Москве, в Российском академическом молодежном театре (РАМТ).

К предстоящей премьере поспел и перевод пьесы на русский язык. Теперь каждый желающий может взять в руки увесистый томик трилогии «Берег утопии».

С одной стороны, интерес знаменитости к русской истории льстит самолюбию, с другой — вызывает тревогу: наши революционеры и идеалисты давно стали поводом для всемирных насмешек. Однако текст пьесы развеет опасения патриота. «Изучив биографии российских мыслителей, — говорит автор, — я был просто очарован этими людьми, их обостренным чувством справедливости, их темпераментом и талантом, их тягой к свободе».

И все-таки, в чем суть этой самой свободы по-русски?

В преддверии предстоящей театральной премьеры РАМТ провел конкурс студенческих эссе на тему «Свобода по-русски…». Жюри конкурса, куда входили режиссер-постановщик трилогии Алексей Бородин, главный редактор издательского дома «НЛО» Ирина Прохорова и другие уважаемые лица, решило первой премии не присуждать, а отметить вторыми и третьими премиями аспирантку РГГУ Марию Елиферову, студенток Высшей школы экономики Анну Зосимову и Александру Капустину, аспиранта МГУ Евгения Новикова.

В общих чертах победители конкурса весьма пессимистично оценивают состояние свободы в России и не менее мрачно смотрят на развитие этого феномена в будущем.

«Когда в 1861 году, — пишет Елиферова, — указом сверху ликвидировали крепостное право, объявился нигде более невиданный народ — состоящий из миллионов вольноотпущенников, без прошлого, без ответственности, без настоящих прав, не знающий, что делать. Вся трагедия, переживаемая Россией с тех пор, в «синдроме вольноотпущенника», в воле вместо свободы. Не в состоянии осмыслить свободу как идентичность вольноотпущенник мыслит ее как «волю», как дарованное чужим произволом право творить собственный произвол».

Эту же идею развивает и Новиков: «Подобно тому, как нельзя сажать за пиршественный стол человека, голодавшего долгое время, нельзя и народу, в течение столетий не знавшему никакой свободы, в один миг предоставить практически абсолютную свободу. Он может ею отравиться, захлебнуться, может сойти от нее с ума».

Комментируя обе цитаты, замечу, что «синдром вольноотпущенника» был присущ не только темному крепостному, но и тогдашней элите, причем задолго до отмены крепостного права. Характерен, например, эпизод, случившийся в Петербурге на утро после убийства Павла I в 1801 году. Ликуя, гусар лейб-гвардии пустился скакать на коне прямо по тротуару: «Теперь свобода!» И помял с десяток прохожих.

Опасения по поводу неготовности русского человека к свободе высказывали еще большевики. Придя к власти, они осознанно превратили страну в «Архипелаг свободы», где Соловки и ГУЛАГ были тем самым радикальным средством для отрезвления общества, якобы опьяневшего от свободы.

Пожалуй, наиболее точно анализирует суть современного состояния российского общества студентка Анна Зосимова, которая пишет в своем эссе:

«Такое складывается впечатление, что свобода как возможность гражданина участвовать в обустройстве своего города, страны, в социальном управлении, политике мало кого интересует. Как будто поколение моих родителей нашумелось и нагулялось в бурные 90-е, и теперь та свобода, о которой они много говорили и слушали, потеряла свою многообещающую привлекательность (а может быть, и не оправдала ее?)»

Действительно, свобода почему-то не очень интересна победителям. Может быть, еще и потому, что эта свобода в ее европейском обличии, как рациональное основание, например, расслоения общества или реального неравенства стартовых возможностей, никак не рифмуется с тайным ожиданием «свободы по-русски», где она никак не может стать оправданием неравенства или разделения общества на слуг и господ.

Корни нашего понимания свободы растут из анархии русской ментальности, где свобода для сделок или для информации скучна, где гусару на коне подавай вольность! Если свободный англичанин или швед — это в принципе суверенная личность, то русский свободный человек суверенной личностью быть не может по определению, он гусар в седле, он стиснул ногами бока исполинской лошади и являет собой кентавра, где свобода обязательно включает и вольность для «лошади», вольницу для стихии.

Между тем сам драматург эту конную окраску свободы по-русски понимает весьма глубоко.

На пресс-конференции в «РИА Новости» Том Стоппард стойко держал оборону от прибоя вопросов: когда и почему вдруг Россия стала стимулом для его творчества, что бы случилось с Россией, если бы Герцен и другие взяли власть в стране, как это сделали большевики, и, наконец, как его скепсис, ирония и издевка записного постмодерниста вяжутся с идеализмом его новых героев?

Мой интерес к России, отвечал драматург, не имеет одной отправной точки, скорее, это отражение общей тяги Англии и России в сфере культуры. Россия всегда была предметом пристального интереса английских интеллектуалов и широкой публики тоже. Распад Советского Союза лично для меня стал важным событием, в истории образовалось нечто вроде черной дыры. Размышляя над причинами падения очередной утопии, я и приступил к написанию своей трилогии о русских мыслителях.

Вопрос о том, как бы мои герои прошли испытание властью, один из самых драматичных. Увы, почему-то, пока идет речь о завоевании свободы, о свободе слова, революционеры далеки от террора, но как только они получают власть, все кончается поражением всякой свободы. Герцен и другие были романтиками, они не задумывались о зле, скрытом в человеческой натуре. Они верили в разум, в чистоту помыслов, в то, что справедливость не нуждается в насилии. Думаю, что, будь они у власти, все бы кончилось плохо.

Сегодня всем стало ясно, что в человеке много от зверя, что им управляют иррациональные силы. Трагический опыт России привел к тому, что мы в Англии стали бояться свободы. Сегодняшний англичанин, все наше общество окружено сторожами. Жизнь опутана сеткой запретов, ограничений, правил, законов и норм. У нас нет демократии, в Англии царит настоящий тоталитаризм, подвел черту английский драматург.