погода
Сегодня, как и всегда, хорошая погода.




Netinfo

interfax

SMI

TV+

Chas

фонд россияне

List100

| архив |

"Молодежь Эстонии" | 07.05.07 | Обратно

Улыбка надежды

Владимир ГАЛЛ,
майор в отставке, участник Великой Отечественной войны — для «РИА Новости»


Фото Ивана Руднева

Отчетливо вспоминаю несколько эпизодов, которые произошли «на ближних подступах» к нашей Великой Победе. Шел февраль 1945 года. Советские войска вели ожесточенные бои в окруженном Шнайдемюле (сейчас это польский город Пила).

Однажды вечером капитан Александр Цыганков и я отправились на агитмашине на передовую для выполнения боевого задания. Ехать пришлось недолго: передовая проходила по центру города. Поставив агитмашину у полуразрушенной стены, мы с микрофоном спустились в подвал, который, как мы надеялись, станет для нас надежным укрытием.

Задача, которую мы выполняли, была и простой, и сложной. Простой потому, что легко говорить правду: положение немецких солдат было безнадежным, и судьба города была уже решена. Мы призывали их сложить оружие и сдаться в плен. А сложной потому, что наша правда была не по душе фашистским офицерам, и они приказывали открывать интенсивный огонь, чтобы заглушить наши голоса, заставить замолчать. Так было и на этот раз.

По традиции, мы начали с «музыкального вступления» — популярного шлягера «Розамунда». В этот момент немцы обычно огонь не открывали, видимо, с удовольствием слушая свою любимую песенку. Но сразу за последним музыкальным аккордом мы включали микрофон, обращаясь к солдатам с призывами, и тогда начинался ад кромешный. В ту сторону, где стояла агитмашина, обрушивался град снарядов, и грохот разрывов заглушал наши голоса. Но мы все же продолжали передачу, ибо надеялись: несмотря на артиллерийскую канонаду, кто-то из немецких солдат наши слова все же услышит. И, может быть, они помогут (если не всем, то хотя бы кому-нибудь) преодолеть страх перед русским пленом, внушаемый геббельсовской пропагандой, и спастись.

Но вот первая часть передачи закончилась, и снова мы запустили бравурный мотив, теперь уже другого шлягера. Обычно, услышав музыку, гитлеровцы прекращали обстрел. Такой же реакции мы ожидали и на этот раз, тем более что звучала песня «Блондес Кетхен», которая была очень популярна у немцев. Однако на этот раз противник повел себя иначе. Обстрел не только не прекратился, но стал еще более ожесточенным. Снаряды и мины ложились все ближе и ближе, от их разрывов дрожали стены дома. Очевидно, нас засекли и взяли в артиллерийскую вилку. Каждую минуту можно было ждать прямого попадания, от которого нас не спас бы и массивный свод подвала. А наверху, как в насмешку, из громкоговорителя лилась веселая мелодия, и вокальное трио горланило слова припева: «Так, как моя красотка Кете, не целует никто на белом свете…»

Нужно было немедленно выключить проигрыватель, который находился наверху, в машине. Саша Цыганков молнией выскочил из подвала, и песня тут же оборвалась на полуслове. Потеряв ориентир, умолкла и вражеская артиллерия. Наступила такая тишина, что стало больно ушам. Вдруг на ее фоне мы услышали стоны, доносящиеся из отдаленного угла подвала. Мы с Сашей бросились туда и обнаружили несколько плачущих пожилых немцев, истощенных и обезумевших от страха и голода. Это были городские жители, спасавшиеся от уличных боев. Выяснилось, что они забрались в этот подвал еще до того, как к дому подъехала наша агитмашина. Конечно же, мы успокоили бедняг, объяснили им, что никто не собирается расстреливать их или угонять в Сибирь…

Глаза несчастных отсвечивали голодным блеском. Мы с Сашей отдали им все съестное, что было в наших полевых сумках — бутерброды, сухари, куски сахара. Прошло более 62 лет с тех пор, но я до сих пор помню, как дрожали руки этих людей, тянущиеся к бутербродам, и то, с какой жадностью они ели их. Помню еще улыбку, осветившую их изможденные лица, — робкую, растерянную, по-детски радостную.

Такую улыбку я позже видел не один раз, в других городах и при других обстоятельствах. В конце апреля 1945 года наши войска освободили город Бернау. Командующий 47-й армией гвардии генерал-лейтенант Перхорович назначил временным комендантом этого города лейтенанта Конрада Вольфа, немецкого антифашиста, служившего в нашей армии. На плечи совсем еще юного офицера (ему было всего только 19 лет!) лег тяжкий груз сложнейших обязанностей. Мы, его друзья и сослуживцы, помогали ему. В те несколько дней, когда Конрад был комендантом, его команде удалось сделать многое. Еще шли ожесточенные бои, но мы уже заботились о мирных жителях Бернау. Необходимо было, прежде всего, обеспечить их хлебом, другими продуктами питания. Не работали водопровод, канализация, электросеть, разрушенные во время боевых действий. Нужно было восстанавливать в городе нормальную жизнь, а сделать это было настолько трудно, что почти невозможно.

Командование армии всячески помогало. В наше распоряжение были откомандированы солдаты инженерных войск, которые получили необходимые стройматериалы. Из армейских продовольственных складов населению города были выделены хлеб, сахар, консервы. Вдумаемся в этот факт: фашизм еще не был разбит окончательно, мы несли потери на фронте, и все же делились всем, чем могли, с «ненавистными немцами». Что говорить, наши чувства по отношению к ним были, разумеется, непростыми, неоднозначными! Но могу сказать одно: даже в самые тяжелые дни войны мы не отождествляли немецкий народ с немецким фашизмом.

Вечером того дня, когда мы освободили Бернау, я проходил по улицам города и вдруг увидел, как на четвертом этаже одного из домов внезапно распахнулось окно, и в его проеме появилась женская фигура. Было видно: еще минута — и женщина выбросится на улицу (нацистская пропаганда запугала всех своими измышлениями о зверствах «русских варваров»). Я, что называется, взлетел по лестнице и едва успел удержать несчастную от гибельного шага. Рыдая, она опустилась на стул. Я хорошо владел немецким и стал горячо объяснять ей, что Советская Армия пришла сюда не для того, чтобы мстить немцам, а чтобы уничтожить фашизм. Женщина успокоилась, вытерла слезы и робко, застенчиво улыбнулась.

А неделю спустя мне снова довелось увидеть такую улыбку, и не одну! В начале мая на разрушенных улицах освобожденного Берлина вокруг дымящихся полевых кухонь толпились старики, женщины и дети. Каждый из них получал от советского солдата в белой поварской куртке миску горячего супа и кусок хлеба… Улыбки надежды, озарявшие лица голодных немцев, напомнили мне и о ночи в Шнайдемюле, и о вечере в Бернау.