"МЭ" Суббота" | 12.05.07 | Обратно

Под знаком «звезды»

В первых числах мая в Нарве и Тарту прошел традиционный Международный литературный фестиваль Прима Виста. Нынешний форум был с явным петербургским уклоном: перед любителями литературы выступали поэты Александр Кушнер и Владимир Рецептер; состоялась презентация литературно-художественного журнала «Звезда»; главный редактор журнала литературовед Андрей Арьев не только рассказывал о драматичной истории «Звезды», но и прочел лекцию о своем друге Сергее Довлатове...
Старейший и один из самых уважаемых российских журналов - «Звезда» постоянно публикует писателей, живущих в разных странах, есть постоянные авторы «Звезды» и в Эстонии, поэтому на презентацию были приглашены и Энн Ветемаа, и Калле Кяспер, и Гоар Маркосян-Кяспер и Елена Скульская, чье имя в связи с важной публикацией вынесено на обложку последнего, 4-го номера журнала.
В «Звезде» опубликована проза Скульской, а одновременно в другом литературном журнале - апрельском номере «Дружбы народов» вышли в свет новые стихи Елены.
Сегодня мы предлагаем вашему вниманию рассказ и несколько стихотворений писательницы.

Елена СКУЛЬСКАЯ

АННА

Прозаик Сергей Юренев никогда не ходит в театр. Вообще не испытывает такой потребности. Как и многие питерские писатели. Бродский, например, театр не любил. А Саня Лурье о театре сказал так: «Театр призван превращать культуру в пошлость».

Приезжает Юренев в Таллинн, берут у него интервью для местного телевидения, снимают в роскошном зеркальном зале Русского театра: бархат, лепнина, козетки. Юреневу очень понравилось. Я говорю: «Сергей, а хочешь останемся на спектакль?» - «Ну, не знаю, - говорит, - а что дают сегодня?» - «Сегодня как раз премьера. «Анна Каренина-2». Против всех ожиданий Сергей неожиданно согласился: «Пойдем. Десять лет в театре не был. «Анна Каренина-2» - даже забавно».

Сели в кресла, погас свет. Долго длилась рыхлая тишина свежезакопанной могилы. Вдруг, словно молоток попал по руке, соскочив со шляпки гвоздя, ударило по нам что-то железное жесть билась о жесть, сталь о сталь молния скривила презрительно узкие губы у колосников, озарив на миг какие-то огромные блестящие двери, они чуть разошлись, и хлынула лава адского пламени, грозя пожечь зал, что твоя «Гибель Помпеи». Дым и гарь покрыли зрителей. Вспыхнули прожектора. Сергей тревожно завертел головой. Никто в зале не шелохнулся и даже не посмел кашлянуть.

Рядом с Юреневым сидел известный критик Т. Известен он был больше всего тем, что когда покупал машину, то поставил дополнительные «дворники» внутри, поскольку так привык все и вся оплевывать, что потом уже не мог удержаться и наедине с самим собой. Когда гарь осела, Т. открыл блокнот, вынул ручку с фонариком и законспектировал: «Сталевары». Ретро. Популизм. Заказ коммуняк».

Сергей, скосив взгляд в критический блокнот, зашептал: «Сталевары»? Ты же сказала, «Анна Каренина»?! Как же?!» - «Будет, будет, - успокоила я его , - это же театр!»

Тут стальные двери еще несколько раздвинулись, и в просвете забегали люди в белых халатах, в руках у всех были эмалированные тазы для варки варенья на даче, из тазов время от времени вываливались окровавленные куски мяса. Можно было разглядеть даже целую женскую ногу, истекающую кровью и одетую при том в изящную туфельку. Выскочил главный хирург со скальпелем в руках и с большой иглой с суровой ниткой.

- Франкенштейна что ли шить будут? - с тоской спросил Сергей.

- Это Анну Каренину подобрали с рельсов и понесли в операционную, она не погибла.

- Как же так? - завертелся Сергей и с тревогой стал оглядывать зал, не проявлявший ни малейшего беспокойства по поводу происходящего. - Роман этим и кончается, бросилась под поезд!

- Бросилась, но не погибла, смотри!

Стальные двери отъехали, грохот стих, и хирург выкатил на авансцену инвалидную коляску, в которой сидела пухлая девушка с искусственным большим глазом, украшенным бриллиантом бриллиант светился, как зеркальце во лбу отоларинголога. Виденная нами нога была умыта и прикреплена к туловищу изящными фигурными скобами. Протезы рук были украшены кольцами и многочисленными браслетами. Это была Анна Каренина. Рядом с ней в такой же инвалидной коляске лежал некто совершенно парализованный, но в белоснежном фраке и лаковых башмаках. Анна Каренина рассказала зрителям, что это Вронский после неудавшегося самоубийства (не того, что описано в романе, а другого - он стрелялся еще раз после того, как Анна попала под поезд, и так и не успел узнать, что ее в какой-то мере спасут). Вронский - овощ. Ну и что! В Анне проснулась жажда жизни, и она захотела соединиться в порыве страсти со своим любовником. Это практически невозможно. Вронский, как уже говорилось, овощ, у Анны - протезы рук, глаза и одной ноги. Колеса разъезжаются, коляски отлетают друг от друга, Анна вываливается из кресла, сверкая бриллиантами, и, дав фору Маресьеву, подползает к Алексису и целует его, обдирая ему лицо искусственным глазом.

Критик Т. строчит в блокнот: «Только человек, обладающий эстетической глухотой, может предаваться любви с женщиной без рук и без ног. Я бы ни за что не стал так делать». Критик Т. похож на поставленные друг на друга три шарика навоза, скатанные священными жуками-скарабеями он преподает в театральном институте сценическую речь, произнося твердо только одну букву русского алфавита - мягкий знак. Критика все боятся, потому что он знает магическое слово «темпоритм» и знает, кто спросил «Любите ли вы театр?»

Звучит музыка Шнитке. Юренев откинулся в кресле и зажмурился.

Когда он открыл глаза, то увидел купе поезда, мчащегося в бесконечность. В нем, то припадая к окну, то кидаясь на лавку, тревожно метался буйный бородатый человек.

- Смотри, это Рогожин, - закричал Юренев, - я его узнал! Они перепутали спектакли!

Мужик в тулупе, дико вращая глазами, выскочил на перрон. Из-за кулис выкатилась к нему коляска с той же Анной Карениной.

- Анна, я Левин, - зарычал бородатый. - Нам дали еще один шанс: раз ты выжила, то будь же моей!

Он легко стащил Анну на пол, распахнул тулуп, и они предались любви. К ним поспешил какой-то маленький, в очках, с огромными накладными ушами, похожими на гигантских бабочек.

- Дежа вю, - стонал в голос Юренев. - Я видел эти уши, я помню даже, как его звали. Детский фильм. Я помню!

Маленький кинулся к Анне:

- Анна, это я - твой законный муж Алексей.

- Вронский, - встрепенулась Анна, - разве мы повенчались?

- Я - Каренин, нас с Вронским зовут одинаково - Алексеями, чтобы тебе было легче.

- Я - твоя, - отозвалась Анна, накрываемая волнами тулупа.

Критик Т. записал в блокнот: «Изобретение паровоза прошло железными рельсами по душе русской женщины, раздавив в ней все чистое и святое, чего лишена цивилизация и о чем начисто забыли создатели, с позволения сказать, спектакля».

- В каком действии придет опять поезд? Есть у тебя расписание? - Юренев ощупывал подлокотники, словно ища на них кнопку для того, чтобы катапультироваться.

В зал спустился контролер и стал продавать желающим перронные билетики, имея такой билетик, можно было подойти и потрогать Анну руками. Юренев категорически отказался трогать и, воспользовавшись перронной суетой, выскочил из зала, волоча меня за собой, в тот момент, когда адское пламя вновь приветствовало прибытие паровоза, а рабочие выкатили на сцену несколько токарных станков.

- Сердишься на меня? - спросила я покорно.

- Спасибо тебе, спасибо, - взволнованно откликнулся Юренев,- десять лет в театр не ходил, но временами мучился, сомневался, думал, может быть, и надо пойти, а теперь благодаря тебе все сомнения рассеялись, и радостно стало на душе, и последние десять лет перестали казаться безумием.

* * *

* * *

«Короток твой дар, милая…»
Николай Крыщук