"МЭ" Суббота" | 15.09.07 | Обратно

На фоне Усть-Нарвы. Случевский

Александр БОРИСОВ

Предыстория

Случевский в кабинете. Фотография из «Новой иллюстрации» за 1904 год. Из архива автора

Что должен знать и уметь любой гражданин? Он должен уметь пользоваться сырыми спичками, не путать зубную щетку с сапожной, должен знать, что нужно пропускать женщину вперед, когда она входит, и назад - когда выходит, владеть простейшими приемами самообороны и, по необходимости, сделать искусственное дыхание «рот в рот», не игнорируя при этом другие части пострадавшего тела. Ну и массу других вещей должен знать гражданин. Впрочем, негражданин - тоже. А кроме того, должен уметь выбирать друзей и знакомых не только по вульгарным признакам практической пользы. Можно порекомендовать подобрать группу близких людей по особенностям душевной близости. Их не обязательно искать среди близких и даже ближайших знакомых. Проблема выбора тех, кто думал или продолжает думать в унисон с вами, не скована географическими и временными ограничениями. Чем дальше во времени и пространстве, тем больше преимуществ. Время имеет достойную особенность фильтровать и предавать забвению бессмысленное или незначительное и оставлять в подарок будущему то, что принято называть бессмертным, вечным то есть тем, что, преодолев свое обыденное материальное воплощение, продолжает жить в отстраненном и возвышенном, не материальном качестве. В отношениях, выстроенных по сокровенным принципам духовной близости, нет места вульгарным обязанностям друг перед другом, диктуемым тщетой жизни. Никто не запрещает считать Александра Сергеевича Пушкина близким человеком. Возьмите томик его стихов и почитайте. Запросто может случиться диалог. Физическое отсутствие поэта в подобном случае не существенно. Пушкину всегда есть что сказать, и не факт, что вам есть что ответить. Парадокс в том, что большинство из живущих бессловесны перед лицом лучших из давно умерших. Умерших избранно, по-особому, оставивших бессмертию главную, духовную составляющую давно истлевшей плоти.

Панорама Усть-Нарвы. 1902 год. Из архива автора

Память должна вмещать многое. Один из блистательных деятелей русского Серебряного века Сергей Маковский в очерке «Константин Случевский» писал: «Время целительной дымкой ложится на минувшее, но для истинно зрячего зло становится еще страшнее, когда кануло в прошлое». Это касается не только зла. Любое значительное явление прошлого для истинно зрячего становится со временем явственней, чувственней и волнительней.

Вот с такими возвышенными размышлениями, в один из выходных дней возвращаясь из Нарвы, я свернул в сторону Усть-Нарвы. Хотелось наконец-то увидеть место, где стоял дом поэта Случевского. Иными словами, хотелось отвлечься от текущих дел и вынести себя на время за скобки повседневности. Нет лучше затянувшегося, дождливого фона для подобного мероприятия. Однообразное уныние обезличивает и выравнивает время. Расстояния теряют свой занудный смысл пути. Стоит включить желание, память и немного фантазии - все оказывается рядом. Поэтому в Усть-Нарве как бы продолжает жить душевно близкий человек, пребывая, по петербургскому значению, Гофмейстером Высочайшего Двора, Членом Совета Министров Внутренних Дел, главным редактором «Правительственного вестника», близким другом Великого Князя Владимира Александровича и многих выдающихся людей своего времени. А по гунгербургскому счету, Случевский - уединенный и проникновенный русский поэт глубокой сакральной содержательности. Спустя много лет дату его смерти, 1904 год, можно рассматривать как факт обыденной жизни. Со временем подобные события в жизни великих людей утрачивают свое обостренное, трагедийное значение. Потому что остается главный, бессмертный смысл их существования.

Сохранившиеся ступени. Фото автора

В маленьком краеведческом музее Усть-Нарвы гложет печаль. Экспозиция сгрудилась в нескольких тесных комнатках, и, может быть, из-за отчаянной нехватки места нет никакой возможности правильно сбалансировать экспозиционное повествование с реальной историей того, о чем пытаются повествовать. То есть заострить особое внимание посетителя на фундаментальной части духовной истории чудесного курорта. Музей должен существовать для возбуждения чувств и памяти. В усть-нарвском музее память глохнет, чувства дремлют. На нескольких стендах, исполненных в блеклом любительском оформлении, невозможно наполненно и внятно изложить бытие многих деятелей русской культуры, которые любили отдыхать и работать в Гунгербурге.

Недостатки содержания компенсируются достоинствами формы. Самый главный экспонат музея - это, безусловно, сам домик, в котором он расположен. Его ностальгически-очаровательная архитектурная стилистика, укромно и уютно прикрытая лапами разросшихся елей, как бы воскрешает очарование дачного пейзажа начала XX века.

История

История фактов проста. В 1896 году К.К. Случевский купил дом у архитектора Сутгофа и перестроил его по своему вкусу. Разбил сад, потом с любовью ухаживал за ним, выращивал цветы, отдыхал от Петербурга и писал. Лучшие циклы его стихов, «Песни из «Уголка» и «Загробные песни» написаны именно здесь. Здесь же в 1904 году Случевский умер. В неспешном, умудренном постижении закатных истин ощущается неявная русская традиция. Чудесный поэт Александр Жемчужников своим проникновенным «Песням старости» предпослал выразительный, эпиграф:

О песни старости - завет предсмертных дум
И трепет радостный души еще живучей!..
Так осенью нам лес дарит последний шум
И листьев в воздухе играет рой летучий.

Так, гармонично, возвышенно и ладно, завершали свою жизнь многие русские поэты. Глубокой, проникновенной жизнью полуотсутствия, многообразной жизнью творческого одиночества жил последние годы Случевский. Гунгербург, место стороннее, с разнообразно обширным обзором во все стороны явного и неявного мира. Это сердцевина угла, из которого видно все, истины обретают свою простую, исконную привлекательность, а лукавить и хитрить уже нет смысла.

Здесь из бревенчатого сруба,
В песках и соснах «Уголка»,
Где мирно так шумит Нарова,
Задача честным быть легка.

Лучший прижизненный поэтический сборник Случевского «Песни из «Уголка» был издан в 1902 году. Он начинается с превосходного разворота: на фронтисписе фототипический портрет Константина Константиновича, на титульном листе - фотография дома поэта, выстроенного в очаровательном стиле русской дачной архитектуры. Той архитектуры, которая завершила свое существование в Усть-Нарве в результате последовательных, системных пожаров, случившихся за последние годы. Гламурные тела новых хозяев расчищали места под минималистически лаконичные, в духе своего мышления, дачи из импортной фанеры и пластмассы, которые обильно и поспешно плодятся в благодатном месте.

Теперь на месте, где стоял дом Случевского, на склоне холма, лежит памятный камень. К нему прикручена мраморная пластина с надписью «Здесь жил русский поэт Константин Случевский». Честно говоря, чрезмерный лаконизм надписи слегка обескураживает каким-то стронутым в сторону от логики смыслом. Естественно, Случевский жил в доме. Поэтому на этом месте стоял дом, в котором в последние годы жизни подолгу жил поэт Случевский.

Сложно совместить место, обозначенное мемориальным камнем, с изображением дома на фотографии. Но в этой попытке совмещения - свое удовольствие. Подобным образом проникают в поэзию. Еще интереснее продолжить движение своих представлений о содержании и сути обыденной, повседневной, давно завершившейся жизни. Существует фотография К. Буллы, впервые опубликованная в 40-м номере «Новой иллюстрации» за 1904 год. Ее приятно не торопясь и вдумчиво рассматривать. Случевский сидит, облокотясь на письменный стол. Разглядывание подобно процессу проникновения в тайну, мысленному продолжению пути по предметному миру, в свое время незаметно и привычно окружавшему поэта. Это та предметная поверхность, без которой немыслима глубина, на которой сначала предчувствуется, потом ощущается и наконец рождается высокая поэзия. Обыденные вещи обретают смысл мистических знаков, оберегов, придерживающих до поры до времени жизнь в реальности взаимосвязей, в их предметном воплощении. И в постоянном, усугубляющемся ощущении завершения. Пресс-папье, хрустальная вазочка с печеньем, чернильный прибор, подсвечник, фотографии в рамках, мелкая пластика, памятные чем-то бессмыслицы - все в перспективе обширного стола, с размытым фоном нераспознаваемых безделушек.

В поэзии Случевского - высочайший уровень интуитивной сбалансированности и легко ощущаемой гармонии. Когда говорят о формальной небрежности каких-то отдельных строк и даже целых стихотворений, лингвистических ляпов и стилистической неуклюжести, не думают о том, что это не просто поэзия. В единичном случае Случевского это вольный способ изложения сути. Кто сказал, что сутью надо пренебрегать ради обкатанной красоты формального совершенства? Это не эстетическая неряшливость - это способ всеобъемлющего поэтического мышления. Рифмованный звон многих молодых поэтов Серебряного века, испуганно и боязливо жмущихся возле двух-трех десятков вдоль и поперек перепаханных тем, не пробивает душу насквозь пронзительным знанием и какой-то природной, естественной и фундаментальной содержательностью. Выверенная эстетика общепризнанных, закаленных в истории поэтических форм не выдерживает и обваливается под напором творческой стихии Случевского.

Эпилог

С лица земли можно снести все, кроме места. Место - понятие не рукотворное, это географический факт, его нельзя разрушить или разобрать на стройматериалы. Поэтому практичный мещанин Нымтак в 1936 году смог разобрать только дом поэта, следуя каким-то своим, туповато-сокровенным, нымтакским соображениям. Впрочем, как это ни кощунственно звучит, это тоже факт творческой судьбы поэта. Это вещественный результат его философски звучащего предсказания:

Что ж? Ежели не так и все в ничто уйдет,
В том, видно, суть вещей! И я смотрю вперед,
Познав, что жизни смысл и назначенье в том,
Чтоб сокрушить меня и, мне вослед, мой дом...

Наверное, под тяжестью лет просел холм, на котором стоял дом, и воспетый Случевским вид на Нарову с трудом пробивается сквозь плотную вязь разросшихся крон деревьев. Но как некий содержательный знак, таящий высокий, освященный поэзией смысл, остались три ступеньки с крыльцом, выложенные из бута. Они - как неприметный символ восхождения, который хотелось бы сберечь. В конце концов, ведь что-то сберечь можно?! Обнести какой-нибудь кованой ажурностью, и оно само обретет смысл вдохновенного и возвышенного знака, потому что помнит, кто по нему поднимался.

Отсутствие дома вовсе не говорит о том, что по этим ступеням некуда подняться. Попробуйте! Хоть на три ступени можно приподняться над миром.