"МЭ" Суббота" | 08.08.08 | Обратно

Беспредметный разговор

Художественные выставки в Таллинне

Александр БОРИСОВ

Фото Николая ШАРУБИНА

Судя по всему, человек – создание мстительное. Это порочное свойство в последнее время как-то разнообразно обострилось. Наблюдая окрестную жизнь невооруженным, но травмированным средствами массовой информации глазом, можно смело перефразировать Черчилля: разрушение, конечно, дрянь, но ничего более интересного человек для себя не придумал.

Эту сентенцию подтверждают разнообразные фанаты и простые современники, весело и возбужденно собирающиеся поглазеть на последствия какой-нибудь необузданной стихии, будь то пожар, потоп или массовый падеж скота. Туда же, в сферы трагических завершений, обвалилось и то, что призвано эстетически отражать наше неказистое бытие. Речь идет о современном искусстве.

Оно своевольно переместилось в области, лишенные духовного содержания, и свою высокую, сложившуюся веками роль нравственного эквивалента с презрением игнорирует. Духовный выхлоп таков, что даже нет смысла от него уворачиваться или пытаться под него попасть. Не поразит, не впечатлит, не околдует и не обеспокоит.

Василий Кандинский, теоретик, основоположник, идеолог и блестящий практик беспредметного искусства, на заре двадцатого столетия, затосковав от пресыщения вкусной и здоровой духовной пищей, восторженно предрек: “Художника станут все меньше привлекать более грубые чувства, как страх, радость, печаль и т.п. чувства, способные стать содержанием искусства и в этот период искушения. Художник будет искать пробудить более тонкие чувства, которым сейчас нет названия. Сам он живет более сложной, сравнительно более утонченной жизнью, и выросшее из него создание непременно вызовет в зрителе, к тому способном, более тонкие эмоции, для которых не найти слов на нашем языке”. Так высказался он в докладе “О духовном в искусстве (живопись)” на Всероссийском съезде художников в 1911 году и стал жить сложной, утонченной жизнью, пытаясь пробудить более тонкие чувства.

Характерно, что названия для них ни он, ни его последователи так и не нашли. Скептики решили, что названий нет по причине неуловимости чувственного содержания. Но главное было сделано. Мастер оставил после себя новые формы бесформенного и запустил роковой процесс неудержимого размножения последователей. Он завещал потомкам монументальный факт новой художественной традиции, которая обрела обвально трагические последствия всеохватного эстетического разрушения. В этих традициях мы и проживаем.

В галерее KUMU проходит выставка произведений немецкого художника Герхарда Рихтера “Обзор”, современного концептуалиста, творца синтетического свойства, работающего на стыке фотоискусства и всего прочего, мыслимого и немыслимого, живописно-изобразительного. Заметим, что все авангардисты работают на стыках чего-нибудь с чем-нибудь, что, впрочем, неудивительно. Мы все на них живем. На стыках города и деревни, кухни и отхожего места, в конце концов, втиснувшись в стык между прошлым и будущим.

Все пояснения, анализы и попытки сформулировать страдают одним недостатком. Они невнятны и субъективны. “Художников, у которых есть мысли, - очень мало; но нет почти ни одного, кто мог бы обойтись без них”. (Дени Дидро. Салон 1765 года.) Вторую часть два с половиной века непроизвольно пытаются оспорить персонажи первой части высказывания.

Тоска берет от этого затянувшегося в веках нигилизма. Рихтер никуда не зовет, ничего не провозглашает, глубоко аполитичен и абстрактно аналитичен. О нем говорят, что он художник VIP (?!), создает сложный мир, завораживающий поиском новых инструментов и новых выражений. То есть несложная концептуальная поза; с какой стороны ни загляни – всюду зад. Видимо, поэтому, по причине беспричинного высокомерия, в 2005 году журналом “Капитал” он был признан самым дорогим художником.

Что можно видеть на выставке? На плоскостях бесстыдно белых, чуть ли не стерилизованных стен аккуратные формы умеренных деклараций, степенного инакомыслия и шаловливого отрицания. Строго нормированное буйство, аккуратно, с немецкой тщательностью упакованное в стильные рамки или помещенное под колпаки защитного пластика. Это прирученное проявление своевольной индивидуальности чем-то напоминает цветные слюни, пускаемые сытым обществом, привыкшим не наслаждаться искусством, а надежно в него вкладывать. Такое время: в произведениях искусства современный буржуа умудряется видеть гастрономическое содержание.

Увиденное на выставке каким-то общим местом поголовной вольной необязательности перекликается с выставкой французской феминистки Орлан, не так давно завершившейся в Таллиннском Доме художника. Она тоже всемирно знаменита, внесена во все положенные списки, рейтинги, справочники и энциклопедии. И также непонятно, почему. Вспоминаем об этом для того, чтобы почитатели всего возвышенного не обращали внимания на довески превосходных степеней к именам современных творцов. Это сбивает с толку. Большое количество рефлексирующих граждан, не уверенных в содержательной полноценности собственной эстетической позиции, вынуждены искусственно, как тошноту, вызывать у себя перехватывание дыхания от навязанного регулируемого восторга.

На самом деле все гораздо проще и все, как встарь. Художник хорош ровно настолько, насколько он нравится. Не более того, к печали одного, скажем, плохого мастера. Но и не менее, к радости другого, хорошего художника.

Чтобы отвлечься от аккуратных экспериментов Рихтера, можно спуститься на первый этаж. Там – ретроспективная выставка творчества Ээрика Хаамера, художника, родившегося в 1908 году в Эстонии и умершего в 1994 году в Швеции. Если не вникать в неустойчивые, узко профессиональные нюансы мастерства, творчество художника можно условно поделить на два этапа. Первый этап преисполнен настроением местной безнадеги тридцатых-сороковых годов прошлого столетия, с сильно ощутимыми элементами композиционной эклектики. В живописи это нормально.

Композиционная насыщенность произведений ранней поры сымитирована дробной, сюжетно не организованной, разнонаправленной торопливостью кисти, колористическое буйство которой выдерживалось в рамках спектрального ограничения: от пастозных коричневых глубин, замешанных землей, до разряженных просторов, в предощущение свободной прозрачности охряных тонов. Эта манера впечатляет умеренно. Как любая имитация. Глубже материальной поверхности грунтованного и красочно обработанного полотна простора нет. Дальше стена.

Потом Хаамер оказался в Швеции, обрел мастерство, соответствующее буржуазному благополучию нового места проживания. И эту новую жизнь он воплотил в образах простодушных обывателей. Полотна этого периода залиты солнечной глазурью ярких колоритов и сдобрены безобидной иронией, стилистически напоминающей мастерство художников советской сатиры. На ум приходят Черемных, Сойфертис, Бродаты и другие мастера боевого карандаша и кисти, сильно обработанные рашпилем социальных противоречий. На полотна шведского периода смотреть приятно, весело и необременительно.

Потребление возвышенного требует пауз. В паузу можно дойти от Кадриорга до площади Свободы и заглянуть в Художественную галерею. Там чудесная юбилейная выставка графики замечательной художницы Виве Толли. В названии выставки звучит несвежая мысль о том, что земля полна открытий. Но, в общем-то, верно.

О ее творческом пути, о становлении и расцвете не знаешь, как и писать. Каждый по-своему помнит, что это было за время, и, сказав, что что-то расцветало в оккупированной Эстонии, можно угодить в компанию отщепенцев, ностальгирующих по тоталитаризму. И тем не менее, что было, то было. Скажем аккуратно, в советской семье не братских народов все же наблюдались неестественные процессы значительных духовных взлетов.

Виве Толли окончила Художественный институт в Таллинне в 1953 году и с тех времен живет динамичной творческой жизнью, размеченной вехами разнообразных выставок. О ней благожелательно писала советская критика, и, судя по творческим итогам, обкомы партии не сильно наказывали за весьма ощутимый национальный акцент ее работ.

В беспросветном советском прошлом существовал обширный творческий союз, который никому не приходило в голову бойкотировать. Устраивались общесоюзные выставки, прибалтийские триеналле, биеналле и прочие разнообразные творческие мероприятия, вершиной которых для особо одаренных были персональные выставки. Только в Москве у Толли были три персональные выставки: в 1967, 1971 и 1986 годах. Кроме того 60 гравюр было приобретено гравюрным кабинетом ГМИИ им. Пушкина. Это весьма значительный факт признания ее бесспорного таланта.

Представленные на выставке работы иллюстрируют длительный фрагмент ее творческого пути начиная с творческих поисков шестидесятых годов прошлого столетия и кончая произведениями, исполненными в последнее время. Работы прошлых лет блистательны и совершенны. В них много очаровательных сюжетов, продуманных до какого-то предельного обобщения в темах укромных, тихих, интимных и женственных. Чего стоят одни названия: “Этот день принадлежит садовнику”, “Ложе озера”, “Чужой город”, “Дымный город”. Виды Таллинна хороши своей шершавой и живой техникой исполнения. Всем правит плотная композиционная завершенность. Графика последних лет суха, темна, немногословна и, увы, беспредметна.

Выходя на улицу, замечаешь, что ничего не изменилось. Особенно в тех местах, до которых пока не добрался созидательный гений современника. Деревья деревянные, когда положено, шелестят листвой или, скажем, “роняют багряный свой убор”. Камни каменные. Поля, луга, земля, море, возвышенности и низменности - все на месте. Казалось бы, если ты мастер творческих воплощений, тебе и кисти в руки: возвышайся и следуй заветам матушки-природы.

Кроме того, последние десятилетия украшены реформами, обретениями, свершениями и разнообразными торжествами, а адекватного творческого осмысления произошедшего нет. Хочется с ленинским прищуром задать сакраментальный, исторически апробированный вопрос: а, собственно, с кем вы, мастера культуры, где вы и зачем? И почем? И вообще – а есть ли нынче мастера культуры? Может, были, да все вышли, и некому отлить в бронзе и других фундаментальных материалах борцов, сначала по-разному павших, а потом разнообразно поднявшихся - в бизнесе, бандитизме, воровстве и власти - героев неостывшей современности? А может быть, просто герои современности опасаются неблагодарных потомков, которые, с передавшейся по наследству страстной последовательностью, будут таскать монументальные воплощения своих предков с площадей на кладбища или в какой-нибудь очередной музей опростоволосившихся монументов под открытым небом. Непонятно, почему в отечественной монументалке нет ни одного фигуративного мастера, а сплошные техники – чертежники, воплощающие монументальные символы с помощью линейки и циркуля, вычерчивая кресты, полудуги и прочие фигуры из мира точных наук беспредметно нейтрального свойства.

Кто-то увидит во всем вышесказанном неоправданную иронию. Неправда. Ирония всегда оправданна. Если, конечно, она представляет часть отдельного, глубоко субъективного мнения. Этой абстрактной сентенцией и закончим наш сюжет.