"Молодежь Эстонии" | 14.02.08 | Обратно

Пигмалион радиационной физики

Нелли КУЗНЕЦОВА

Академик Чеслав Лущик.

Это неожиданное, быть может, сравнение подсказала Ариадна Эланго, физик, почти 40 лет проработавшая рядом с академиком Чеславом Лущиком. И нам почудилось рациональное зерно в этом сравнении. Ведь Пигмалион — это человек, влюбленный в творчество, создавший нечто, что он одухотворил.
Именно таким всегда был и остается академик Чеслав Брониславович Лущик, внесший огромный вклад в люминесцентную проблематику, сформировавший новое направление в науке и создавший целую школу по исследованию ионных кристаллов.
И сегодня академик Лущик отмечает свой 80-летний юбилей.

Я бывала в этом Институте физики в Тарту в разные времена и видела его разным. В 80-е годы там кипела жизнь, по коридорам ходили молодые физики, задумчивые или яростно спорящие (простите мне этот штамп, но ведь так было, было…). В начале 90-х институт опустел, и было больно видеть лабораторные комнаты, как будто сразу обветшавшие, без людей. Сейчас, в 2008-м, там снова звучат голоса, снова идут исследования.

Но что бы ни случилось, все эти годы, во времена расцвета, и в период упадка, и теперь, во время некоего возрождения, вот уже 35 лет академик Чеслав Брониславович Лущик сидит все в том же кабинете. Здесь, как бы ни менялась жизнь, постоянное место его работы, средоточие его привязанностей, смысл его жизни.

Чеслав Лущик и его ученики.

Здесь он работал, когда был заведующим лабораторией ионных кристаллов, той лаборатории, из которой, собственно, и вырос институт. Здесь он продолжал работать и после 93-го, когда его отлучили и от должности, и от зарплаты, здесь он оставался и потом, когда все академики Академии наук Эстонии отказались от пенсий, поскольку они составляли что-то около 150 крон. Здесь он работает и сейчас. Только кабинет показался мне несколько теснее, чем он был прежде. «Просто книг и журналов стало больше», — рассмеялся он, когда я сказала ему об этом.

Впрочем, не хотелось бы быть превратно понятой. Разумеется, его деятельность простирается далеко за пределы этого кабинета, и этого института, и университетского города, и даже всей Эстонии.

Имя его широко известно и в России, и в разных странах Европы. Долгие годы он был членом Ученого совета Института физики, сопредседателем Прибалтийского семинара по физике ионных кристаллов, председателем секции Научного совета по радиационной физике твердых тел АН СССР, заместителем председателя Научного совета АН СССР «Люминесценция и ее применение в народном хозяйстве».

Впрочем, я не буду перечислять все его научные титулы и звания, темы докладов на крупнейших международных конференциях, названия книг, научных трудов, прославивших его, иначе мне не хватит времени и места, чтобы рассказать о том умиравшем от голода мальчишке, которого вместе со старшей сестрой Вандой вывезли в 42-м из блокадного Ленинграда. А до этого он, четырнадцатилетний, был слесаренком в полку, который называли аварийно-восстановительным. Вполне оптимистичное как будто название, но за ним скрывалась страшная работа: очищать город от трупов. Я не стала расспрашивать Чеслава Брониславовича о том, чего он натерпелся в те годы. Такие воспоминания тяжелым комом лежат где-то в глубине души, их больно ворошить. Да и зачем? Мы ведь и так знаем, как жили и как умирали в те страшные годы в осажденном городе.

Сам он называет себя петербуржцем в 4-м поколении. Когда-то его прадеда, участника знаменитого польского восстания 1863 года, сослали на каторгу в Сибирь. И отбыв там весь срок — 15 лет, он смог обосноваться в Петербурге. Так и возникла петербургская ветвь семьи польских Лущиков.

Рыцарский герб

А вообще-то история этой семьи замечательна. Об этом бы написать роман, где в туманной дымке далеких времен слышалось бы цоканье копыт рыцарских коней, бряцанье мечей, звуки кровавых сражений. Семейная легенда рассказывает, что с этой семьей был связан один из первых европейских гербов еще в начале 1500-х годов. В ней есть упоминание и о рыцаре Ратольде, который в сложную военную пору застрелил лосося в воде, за что и был отмечен королем Болеславом Кривоустым.

Кстати, застрелить рыбу в воде очень не просто. Мешает сложное преломление света, которое путает картину. Сам Чеслав Брониславович говорит, что именно тогда и было заложено начало оптики, которой несколько веков спустя и стали заниматься последующие Лущики.

Между прочим, встречаясь с академиком Лущиком, я нередко думала, откуда у него такое лицо. Не просто красивое, а словно очищенное от сиюминутных мирских забот, от обычных житейских наслоений… Такое лицо было у академика Лихачева. Как будто в нем воплотился, сконцентрировался опыт, интеллект предшествующих поколений.

Кстати, дед Лущика был почетным гражданином Санкт-Петербурга, само это звание говорит о заслугах человека перед городом. Бабушка же его была дочерью знаменитого польского писателя Жеромского. Правда, литературный дар не передался последующим Лущикам, во всяком случае никто об этом не упоминает. Это все-таки технари по самой природе своей. Отец Чеслава Брониславовича был инженером-строителем. Мне показали снимок одного из его проектов — мост через реку Волхов. Изящные, легкие, словно летящие конструкции… Жаль, что проект не был реализован. Зато отец успел построить здания Нарвской и Прибалтийской ГРЭС, которые, как известно, эксплуатируются и сейчас. Так что семья Лущиков была связана с Эстонией задолго до того, как Чеслав Брониславович перебрался из Ленинграда в Тарту.

…Мы с Александром Лущиком, сыном академика, долго сидели у компьютера, и снимки разных лет медленно проплывали передо мной. Словно проплывала жизнь…

Много снимков, на которых Лущик запечатлен со знаменитейшими людьми науки. Многолетняя дружба, например, связывала Чеслава Брониславовича с Никитой Алексеевичем Толстым, сыном писателя Алексея Толстого. Лущик был оппонентом при защите докторской диссертации у Михаила Никитича Толстого, отца, между прочим, Татьяны Толстой, которую мы знаем не только по книгам, но и по передаче «Школа злословия».

Любовь и физика

А вот замечательная фотография, имеющая особый смысл… Чеслав Лущик и Наталья Горская, студенты физического факультета Ленинградского университета, стоят, опираясь на парапет набережной, прямо напротив главного здания университета. Я и сама, уже, конечно, гораздо позже, не раз оказывалась на этом самом месте в группе студентов. Сам Лущик на снимке в какой-то курточке, слегка лохматый и очень худой, еще сказывались последствия дистрофии, полученной в годы блокады. А Наталья Евгеньевна, тогда еще, конечно, Наташа с косичками и в наивных белых носочках… Такие носочки тогда носили все. А под снимком дата — 16 апреля 1949 года. Оказывается, они идут в загс…

Оба они, студенты-третьекурсники, еще не знали тогда, что станут именитыми физиками, лауреатами Государственных премий Эстонии, что получат множество разных наград. Они еще не знали, что им придется оторваться от Ленинграда, что вся их профессиональная жизнь с ее озарениями, взлетами и падениями сосредоточится в Тарту. Может быть, их наставник Федор Дмитриевич Клемент, известный ученый, уже знал, что в недалеком будущем станет ректором Тартуского университета и будет собирать под его крышей способных молодых ученых, физиков, филологов и т.д., которые впоследствии и прославят Тартуский университет на весь мир. В сущности, весь или почти весь знаменитый «Русский Тарту», эта «могучая кучка», эти блистательные ученые вышли из Ленинградского университета. Там учился и Карл Ребане, будущий президент Академии наук Эстонии, там училась Любовь Ребане, список можно продолжать и продолжать.

…И еще один снимок хочется вспомнить. Вот он, Лущик, все еще худощавый и очень молодой, высоко вверх поднимает малыша. А под снимком запоминающаяся подпись: «Важный вклад в физику». Символический снимок… Вклад действительно оказался существенным. Сын Александр, ныне заведующий той самой лабораторией, которой многие годы руководил его отец, последователь его и помощник в науке, соавтор в ряде работ, стал профессором физики.

Кстати, о том, что Александру Лущику присвоили звание профессора, он узнал в 96-м году в Японии, куда его пригласили работать. И надо было решать, продолжать ли работу в Японии, или возвращаться в Тарту. Надо ли говорить, что он выбрал последнее… Хотя ему нередко приходится читать лекции, вести работу и в России, и в разных странах Европы. Он очень похож на отца, и когда смотришь на них обоих вместе, кажется, что это почти одно лицо, просто слегка измененное временем. Не случайно все-таки он стал продолжателем дела отца.

На снимках мелькают и лица учеников Лущика. Вот интересно скомпонованный снимок: первый аспирант Лущика с трудно запоминающейся фамилией и предпоследняя, 49-я — Ольга Никифорова. А всего под непосредственным руководством Чеслава Лущика разработали и защитили диссертации на соискание степени кандидата физико-математических наук 47 человек и еще 3 — на соискание степени кандидата химических наук. 20 человек впоследствии стали и докторами физико-математических наук. Еще около 60 кандидатов наук были подготовлены непосредственными учениками академика Лущика. Кто-то из ученых хорошо сказал, что ученики — как дети. Они требуют огромной работы и особой ответственности. Но без них звезда может быстро сгореть. Надо ли говорить, что в этом смысле звезда Чеслава Лущика будет сиять долго…

Кстати, Чеслав Брониславович замечательно и с огромным уважением говорит о своих учениках и коллегах. Об Илье Денксе, Ариадне Эланго, Евгении Васильченко, Федоре Савихине, Курте Шварце, который когда-то работал вместе с Лущиком, потом стал академиком АН Латвии, а потом уехал в Германию, где и работает сейчас, не теряя при этом связи с учеными Института физики в Тарту.

Выиграть сражение

Помнится, много лет назад мы говорили с Чеславом Брониславовичем об условиях эффективной работы научных коллективов. Тогда эта тема была актуальной, в том числе и для газеты. С тех пор помню его мысль. Быть может, не смогу передать ее дословно, но смысл, как мне кажется, не извращаю: какими бы исключительными способностями ты ни обладал, в одиночку ты не сделаешь в науке больших открытий. Наоборот, коллектив будет всегда как бы резонатором, усилителем твоих идей, так же, как и ты — часть этого коллектива — будешь усилителем, резонатором идей, высказанных другими.

Хотя очевидно и другое. Даже очень хорошо организованные научные коллективы не могут успешно работать без крупных руководителей, без ведущих ученых. Ведь, как известно, и войска без хорошего полководца не могут выиграть сражения. Чеслав Лущик остается незыблемым авторитетом и теперь… Многие его коллеги, бывшие и настоящие, говоря о Лущике, повторяли: побольше бы таких ученых, для которых наука остается самым главным в жизни.

К нему, кстати, тянулись люди, стекались в его лабораторию, и потому, что он был и остается крупнейшим ученым, и потому, что всегда был и остается горячим сторонником русской культуры, в которой, как он говорит, был воспитан.

Кстати, очень многие в Тарту, да и за его пределами, знали о тесной дружбе, которая многие годы связывала трех крупнейших ученых: физика Чеслава Лущика, химика Виктора Пальма и философа, историка, обществоведа Рэма Блюма. Все праздники, вылазки на природу, споры о науке, о жизни, о политике — все это было вместе.

Между прочим, собаке в семье Лущиков, которую считали овчаркой, хотя скорей, как вспоминает Александр Лущик, она была неопределенной породы, дали имя Люм в честь люминесценции, которой долгие годы занимался старший Лущик. И Блюм страшно удивлялся, когда все дети во дворе громко выкрикивали его фамилию. А они просто звали собаку. Что делать, семья физиков… Даже все коты в этой семье назывались Квантиками.

Но если отбросить шутки, Чеслав Брониславович очень серьезно относился к своим друзьям. Уже позже, спустя несколько лет после смерти Блюма он с горечью писал, что «именно Рэма Блюма, которого многие в Эстонии считают одним из идейных учителей, так не хватает в наше сложнейшее переломное время, требующее знающих, умных, дальновидных и кристально честных ученых — обществоведов, профессионалов — обществолюбов». Актуально звучит, не правда ли?

«Сумасшедшие» идеи

Кстати, из этой тройки известнейших ученых, преданных друзей лишь он один, пожалуй, не принимал активного, деятельного участия в тех событиях, которые происходили у нас в конце 80-х — начале 90-х годов. Как Блюм, как тот же Виктор Пальм…. И я спросила его об этом. Но он сказал, что это не совсем так. И объяснил, что тогда, в то бурное время словно наложились друг на друга две революции.

Революцию общественную, которую назвали «поющей», мы помним, как помним и то, что происходило тогда в обществе: эти массы людей на улицах, в парках, эти митинговые страсти, статьи и горячие призывы в прессе, разговоры на кухнях. Но почти одновременно или чуть раньше происходила и революция в физике. Пораженные, потрясенные мощнейшими общественными процессами, развалом огромной страны со всеми его последствиями, мы как-то проглядели то, что происходило в других сферах.

Мы проглядели то, что происходило в физике фактически недавно. Лущик назвал это «великим бумом». Если бы людям, которые занимались сверхпроводимостью, удалось довести температурный порог этой самой сверхпроводимости до комнатных температур, это бы сулило великие преобразования в передаче энергии на далекие расстояния, в получении гигантских магнитных полей, что необходимо для термоядерной энергии. Случилось так, что американские и швейцарские физики нашли, что при определенных температурах, примерно на 80 градусов выше абсолютного нуля, возникает прекрасная, как выразился Лущик, сверхпроводимость. И началась гонка… Нет, не оружия, а экспериментов и идей. Кто выше сможет поднять температуры?

Но тут я вступаю в запретную область, ибо не стоит пытаться газетным языком, походя изложить сущность грандиозных идей. Скажу лишь, что наши физики под руководством Лущика оказались способными включиться в эту работу. Если не самыми первыми, то, во всяком случае, не позже других, зарубежных ученых, они разгадали загадки, крывшиеся в этих сложнейших механизмах сверхпроводимости. Хотя загадок, не одних, так других, возникало все больше по мере продвижения вперед. Но тут закончилось финансирование, поскольку распался Союз, а у России тех лет не было ни сил, ни средств на решение физических задач, сколь бы важными и нужными они ни казались. Ситуация была почти трагической. Но физики нашли выход. Опираясь на свои идеи, которых у них было немало, и на свои материалы, которые сами же и создали, они обратились к институтам, экспериментальным установкам, коллегам-физикам на Западе.

Помнится, однажды, разговаривая с директором одного из уважаемых научных институтов, я услышала мысль, что-де Эстония — маленькая страна, наука здесь не имеет серьезных перспектив, не может рассчитывать на открытия. Она может лишь поддерживать себя на таком уровне, чтобы уметь принять открытое другими, работающими не здесь, не в Эстонии. Нет, со свойственной ему убежденностью сказал академик Лущик, нашим ученым надо участвовать во всех крупных мировых разработках.

И в самом деле, у нас есть для этого люди, которые способны работать на самом высоком уровне, есть тот самый интеллектуальный ресурс, о котором говорят так много, но который так, похоже, и не научились использовать полностью.

P.S.Ах, как хотелось бы мне порассуждать о люминесценции, о загадочных радиационных эффектах, о радиационной проницаемости, словом, обо всем том, чего я наслушалась в Институте физики. Это было так интересно, словно я заглянула в особый мир… Но оставим это на «потом». А сейчас поздравим академика Чеслава Брониславовича Лущика с юбилеем. Без таких людей, как он, мир был бы сер и скуден.