погода
Сегодня, как и всегда, хорошая погода.




Netinfo

interfax

SMI

TV+

Chas

фонд россияне

List100

| архив |

"Молодежь Эстонии" | 22.05.08 | Обратно

Свое и чужое


Фото Николая ШАРУБИНА

Илона Мартсон, журналист, переводчик, и ее муж Андрус Кивиряхк, известный писатель и драматург, — одни из самых, пожалуй, ярких фигур поколения молодых эстонских интеллектуалов. Они во многом формируют эстонское культурное пространство, во всяком случае, в немалой степени задают здесь тон. Эстонские читатели знают Илону как главного редактора детского литературного журнала Tдheke. Но она известна и как журналист, знакомящий эстонцев с деятелями русской культуры, явлениями русской культурной действительности. Тем интереснее узнать ее мнение о сходстве и различии наших культур, о возможностях преодоления пропасти, лежащей между эстонской и русской общинами. Все-таки в представлении многих людей прочно утвердились понятия «свое» и «чужое», хотя мы все здесь, как выразилась Илона, «живем под одним небом».
С Илоной МАРТСОН беседует наш корреспондент Нелли КУЗНЕЦОВА.

— Не будем говорить о русской душе, хотя именно так назывался октябрьский номер журнала Muusa, одним из авторов которого вы были. Хорошо, что такой «русский» номер попробовали сделать как некую попытку проникновения в русскую культуру, знакомства с нею. Но скажите, откуда вы так хорошо знаете русский язык?

— А я родилась на Украине. Мой отец был аспирантом в Киевском Институте кибернетики. Потом отец и мама переехали в Таллинн, работали здесь тоже в Институте кибернетики. Я выучила эстонский язык, когда мне было пять лет, в эстонском детском саду. Помнится, в эстонской школе, где я училась, я говорила, что я украинка, и меня дразнили этим, насмешливо вопрошая, что это за нация, а я защищалась, убеждая всех, что нас, украинцев, много. Но в 10 лет я решила, что буду эстонкой. Многим из тех, кто рос так, как я, находился в таких же обстоятельствах, рано или поздно приходится делать выбор. Я сделала его в 10 лет. Однако русский язык я никогда не забывала, наша семья была двуязычной, к тому же мама всегда заставляла меня читать русские книги. Вообще, я думаю, разговорный язык забывается быстро, если нет постоянной практики, но сохранить знание языка можно именно с помощью книг.

— Но дети, увы, так мало читают. И в большинстве школьных библиотек нет денег на приобретение книг. Разве это нормально?

— Да, и в эстонских, и в русских школах я вижу ту же картину. Я думаю, тут многое зависит от директора. Иногда где-нибудь в глубинке школьная библиотека оказывается богаче, содержательнее, чем в элитарной школе. Ну и, конечно, большую роль играют родители, атмосфера в семье. Если родители хотят, чтобы дети знали язык, эстонский ли, русский ли — все равно, надо, чтобы они читали книги, а не «сидели» все время в Интернете или перед телевизором.

Меня удивляет, кстати, почему на эстонском телевидении нет передач, пропагандирующих чтение, рассказывающих о книгах, о книжных новинках. Я даже слышала, что на телевидении считают: книга — это «сексуально не привлекательно».

— Быть может, правы наши маститые журналисты вроде Рейна Вейдеманна, например, которые говорят, что нынешнее поколение журналистов малообразованно, что эти молодые ребята самодовольны, порой даже наглы. Что вы скажете? Вы ведь тоже учились журналистике в Тартуском университете?

— Видите ли, в наше время, я училась в конце 80-х — начале 90-х годов, журналистика была, наверное, больше связана с филологией, чем теперь. Я бесконечно благодарна университету за лекции, скажем, по литературе, которые мы слушали вместе с филологами. У нас были великолепные преподаватели, вообще очень хорошая среда на факультете. Созданием такой среды студенты были обязаны академику Юхану Пеэгелю, его энергии, его духу, его отношению к делу, к журналистике, к воспитанию молодежи. Мы говорили все, что думали, не боясь быть заподозренными в том, что говорим не то, что надо.

А потом ситуация стала меняться. Ушли многие преподаватели. Марью Лауристин, например, еще читала иногда лекции, но главным для нее стала все же политика. Тийт Матсулевич перешел на дипломатическую работу, уехал из Эстонии. Юхан Пеэгель стал уже, увы, стар. И на освободившиеся места пришли, к сожалению, не столь яркие, столь талантливые люди. И все это не могло не сказаться на качестве подготовки журналистов. Так что я не советую сейчас молодым людям поступать туда учиться.

— А вам не хотелось уйти в политику, как вашим преподавателям?

— Ну зачем же?.. Что я там потеряла?

— Известны ваши статьи, опубликованные в журнале Stiil, о Маяковском, Эльзе Триоле и Лиле Брик, их отношениях, о Борисе Пастернаке и Ольге Ивинской. Теперь вот перевод такой сложной, в общем, писательницы, как Людмила Улицкая. Почему именно Улицкая? Что вас в ней особенно заинтересовало?

— Улицкая — хороший писатель, очень демократичный по духу. А началось все с Московской международной книжной выставки, куда я поехала вместе с представителями одного из самых активных и интересных эстонских издательств — Tдnapaev. Они хотели увидеть, понять, каков он, русский книжный рынок, найти какие-то контакты, какие-то возможности, быть может, для работы. У меня там, кстати, украли кошелек со всеми деньгами прямо из сумки, и я даже не заметила.

— То ли были так увлечены книгами, то ли воры оказались слишком ловкими…

— Возможно, и то, и другое… Издатели были поражены числом женских авторов, женских имен в литературе, как массовой, так и элитарной. Вот тогда обнаружилась и Улицкая, тем более. что я только что прочитала «Казус Кукоцкого» и, естественно, заинтересовалась автором.

Мне предложили перевести на эстонский «Веселые похороны» Улицкой, и я быстро согласилась, не предполагая, насколько это будет трудно. Даже Юри Оямаа, более опытный переводчик, чем я, переводивший Булгакова, трудился над «Казусом Кукоцкого» не меньше пяти месяцев.

И все-таки, как бы ни было трудно, это было счастливое время для меня. Рождение ребенка, рождение книги — все это было почти одновременно.

Читающая публика приняла книгу хорошо. И я даже удивилась этому. Выходит так много всего нового, что порой в этой массе изданий остается незамеченным даже самый лучший текст. Но на книгу Улицкой в моем переводе было довольно много откликов, рецензий в эстонской прессе.

— А приезд Улицкой в Эстонию — ваша идея?

— Нет. Идея родилась в Нарве. И автор ее — небезызвестная Ингрид Эрилайд. Потом заинтересовались тартусцы… Вообще-то Людмила Улицкая должна была приехать в Таллинн еще в прошлом году, как раз в апреле. Но тогда возникли сложности с визой. Перед посольством в Москве толкались какие-то молодые люди и громко кричали: «Фашизм не пройдет». Пробиться в посольство Улицкая не смогла. И тогда она написала статью, которая появилась на каком-то из интернет-сайтов и была перепечатана в нашей прессе.

— Многие русские люди ей этой статьи не простили, восприняли это как некое предательство в сложные и горькие апрельские дни…

— Ну, это их проблемы. А для эстонцев эта статья в те дни была очень важна. Это был разумный голос, прозвучавший из России. В статье ведь говорилось о том, что война — это самое страшное, что могло придумать и сделать человечество. Мой дед, воевавший в Великую Отечественную на советской стороне, говорил то же самое…

— Ну с этим-то как раз нельзя не согласиться. Однако в статье было и нечто другое…

— Да, размышления о том, например, что существует некое культурное пространство, внутри которого можно говорить по-человечески. И, по-моему, ничего обидного там не было. Ее, кстати, могут разыскать в Интернете все желающие.

— Все или почти все и читали… Там был спорный вопрос о памятниках, болезненный для многих в то время.

— Эстонцы запомнили имя Улицкой именно по этой статье.

— Вот мы разговариваем с вами, и я думаю, почему вы, именно вы с вашим общественным темпераментом — главный редактор детского журнала… Это для вас интересно? Чем?

— Конечно, интересно… Tдheke — очень «старый» журнал, он выходит с 1960 года. И слава Богу, что в трудные времена ему не дали развалиться. Детских изданий вообще очень мало. А детская журналистика — это очень важный, очень интересный островок, где всегда много нового. Мы работаем с самыми талантливыми, самыми новыми авторами, пишущими для детей. Быть может, русские читатели и не знают, но в эстонской детской литературе сейчас настоящий расцвет. Такого подъема не было, наверное, с конца 50-х годов, когда в литературу пришли Эно Рауд, Айно Первик, Эллен Нийт и т.д.

— А чем вызван этот нынешний подъем, этот расцвет, как вы думаете?

— В прежние времена для многих эстонских писателей детская литература была возможностью быть, жить, работать вне идеологии. Ведь большая литература была очень политизирована. Ну, и, конечно, были и есть талантливые люди. Не случайно говорят, что писать для детей надо так же, как для взрослых, только лучше.

А в 90-е годы возникли трудности с изданием книг. Не было никакой финансовой поддержки. Kultuurkapital, созданный в 90-е годы, поддерживал в основном писателей, но не иллюстраторов. А могут ли быть интересны детские книжки без иллюстраций?

В 2000 году ситуация стала меняться. Издатели поняли, что издавать хорошие детские книжки довольно прибыльно. И появился интерес, тем более, что во «взрослой» эстонской литературе все ниши были уже заняты. И новому автору было все-таки легче попробовать свои силы в детской литературе.

— У многих русскоязычных читателей существует представление, что во времена независимой Эстонии, то есть в последние 15-16 лет, во «взрослой» литературе Эстонии ничего интересного не происходит. Нет или очень мало новых имен, кроме, конечно, Андруса Кивиряхка или Кендера, которых знают. Что вы на это скажете?

— Это совсем не так. В прошлом году, например, все лучшие, я бы сказала, прозаики Эстонии порадовали нас новыми произведениями. И Тыну Ыннепалу, и Эне Михкельсон, и Михкель Мутт, и Яан Каплинский… Русские читатели абсолютно не знают этих имен, или знают их очень мало.

— Так же, как и эстонцы плохо знают русскую литературу, в том числе и то, что издается здесь. В эстонской прессе нет или почти нет информации об этом.

— Но дело не в том, что нет интереса. Быть может, в эстонской журналистике нет людей, которые бы хорошо знали культурное пространство России, чтобы это освещать более или менее квалифицированно. Просто их нет… Но я решительно не согласна с тем, что эстонцы не знают современной русской литературы. Есть переводы Пелевина, Сорокина, Довлатова, Веллера, обоих Ерофеевых, Акунина, Марининой и т.д.

Я как-то выступала на семинаре перед учителями истории русских школ, рассказывая о современной эстонской литературе. И поняла, что для них это чистое поле, на котором ничего не произрастает, пустое пространство.

— Они, как и многие другие, знают, читали то, что переводилось на русский язык, публиковалось в российских литературных журналах, или в журналах, выходящих здесь.

— Ну, это вчерашний день…

— Согласна. А почему нет переводов? Нужна ли такая замкнутость, закрытость эстонской литературе, эстонской культуре? Способствует ли она развитию талантов, росту известности?

— Ну, это достаточно сложный, комплексный вопрос. Очевидно, нет или не хватает переводчиков достаточно высокого уровня. Нет и издателей. Я знаю, что Валентина Кашина и Нэлли Абашина-Мельц делают много. Но тут нужны, очевидно, более мощные силы, может быть, более крупные издательства.

— Те русские издатели, которых вы назвали, работают на свой риск и страх, зачастую без всякой поддержки, фактически опираясь лишь на собственный энтузиазм. Не считаете ли вы, что государство могло бы играть большую роль в вопросах, о которых мы говорим?

— Kultuurkapital старается поддерживать какие-то проекты. Зачастую, кстати, подаваемые заявки или неправильно оформлены, или плохо, недостаточно убедительно раскрывают сущность и значимость того или иного проекта. Меня, например, очень волнует, тревожит судьба переводов с эстонского на русский и с русского на эстонский. Но я думаю, что те русские читатели, издатели, деятели культуры, которые озабочены этой проблемой, должны быть более активны. Ждать, пока придет какой-нибудь эстонский издатель и предложит выход, вряд ли целесообразно. Не получится…

— Похоже, что у эстонцев все-таки нет особого интереса, у русских же нет особых возможностей. Значит, мы так и будем жить в отдельных мирах?

— Поживем — увидим…