Георга IV играл Игорь Костолевский - его герой был обречен на наслаждение властью и бессилие перед судьбой властителя. Ибо не дал Господь счастья хоть на миг всерьез (в шутку - сколько угодно!) испытать упоение игрой, чтобы, уйдя со сцены, вспомнить свое настоящее лицо - то, что до маски. Королевское лицо всегда под маской.
И, упорно вороша чужие судьбы, о себе никогда ничего не узнал: может, был талантливее Кина?
А игрой, меж тем, оказывался мир, который все считали настоящим. Только не было того, кто волен в выборе правил. "Что же делать, ваше величество?" - "Страдать".
- Игорь, мы не виделись тысячу лет: то древнее уже интервью, сделанное на съемках "Безымянной звезды", называлось "А душу можно ль рассказать?". Вопрос, конечно, был риторический, но с тех пор накопился новый: вы чей актер?
- Не знаю. Я никогда не любил быть в стае. Мне не повезло, наверное. В том смысле, что у меня не было своей команды. Так и остался - сам по себе. С одной стороны, в этом моя сила, с другой - слабость.
- Но побед было не меньше, чем пролетов?
- Надеюсь. А если вдуматься, в таком положении, наверное, находится большинство артистов, потому что мы живем во время, когда никто никому не нужен, к сожалению. И конечно, очень многие из нас невостребованы, хотя мне-то, грех жаловаться на судьбу. И если я сейчас начну ныть, как мне плохо, в это мало кто поверит. А потом, и некрасиво этим заниматься, поскольку в глазах миллионов зрителей, которые так или иначе меня знают (или знали), я достаточно благополучный артист.
- Когда мы встречались в прошлый раз, разговор коснулся того, что на вашу долю все время выпадают романтические герои, хотя на самом деле вы комедийный актер, и очень хочется сыграть Хлестакова. Хлестаков, кажется, так и не случился?
- Хлестаков не случился, но случился Подколесин в "Женитьбе" режиссера Сергея Арцыбашева. И мне кажется, гоголевское, что-то хлестаковское я там ухватил.
- Во всяком случае, московская критика на этом настаивает. Хотелось бы не только прочитать, но и увидеть.
- Мы с удовольствием привезем этот спектакль, если пригласят.
- Думаю, пригласят с удовольствием. Наши шоу-менеджеры не любят оказываться в прогаре, но это тот случай, когда гарантией может послужить имя Игоря Костолевского, которое ассоциируется с потрясающей популярностью. Наверное, поэтому мне не страшно задать вопрос, с которым рискнула бы обратиться к актеру менее удачливому: жизнь - сложилась?
- Хорошо, что еще можно поставить знак вопроса, а не сказать при встрече утвердительно: жизнь прошла. Ведь позади 18 лет - это целая эпоха: мы живем в разных странах, стали гражданами разных государств. Но жизнь была разная и всякая. И как положено в жизни, в ней было много радости и горя. Не знаю, что со мной будет завтра, и в принципе готов ко всему, но все-таки считаю, что-то мне удалось сделать. Думаю, на сегодняшний день, наконец, достиг того соответствия между внутренним и внешним, которого мне так недоставало. Конечно, эта гармония весьма хрупкая, она всегда хрупкая, особенно для актера, тем более, в наше время. Но сегодня это ощущение есть.
- Вы хотите сказать, что раньше - не было?
- Раньше мне было дико обидно... Нет, не столько обидно, сколько непонятно, почему все смотрят на мою внешность, не видя, что у меня внутри. А сейчас понимаю, что просто не умел это выразить, не было достаточного мастерства: я мало что смыслил в своей профессии. Сегодня думаю, при наличии материала мне все-таки удается наиболее полно выражать себя.
- Черту подводить рано?
- Мне бы не хотелось. Конечно, не могу сказать, что все в жизни так уж впереди. Но мне кажется: как ни странно, именно сейчас пришло мое время. Только бы не потерять это желание выходить на сцену и играть! Только бы это доставляло радость! Пожалуй, именно сейчас я действительно мог бы сделать очень много.
- А как вы сейчас решаете проблему повышенного внимания к своей персоне? Хорошо помню это жуткое смущение, когда прохожие таращились, подходили, просили автограф.
- Но если действительно помните - да, смущался, но достаточно спокойно к этому относился, и повышенное внимание никогда не вызывало во мне припадочных эмоций. Может, потому что никогда не собирался быть артистом и стал им достаточно случайно. А уж сейчас-то и вовсе не нервничаю. Не могу сказать, что мне это отвратительно - скорее, наоборот. Чего там кокетничать - приятно, когда люди тебя узнают, отмечают. Значит, ты чем-то это заслужил. Профессия-то публичная.
- Все-таки? А ведь это именно мои слова: надо привыкать, говорила я, профессия публичная.
- Знаете, я думаю, что все комплексы проистекали из-за этого несоответствия: я все время ощущал себя человеком, которому выдали огромный кредит, а он пока не в состоянии его вернуть. И все время чувствовал свою внутреннюю несостоятельность. Может, была она ложной и шла от самоедства, но меня почему-то постоянно не покидало ощущение, что мне дали больше, чем положено, и эта популярность, скорее, продиктована внешними, нежели подкреплена мощными профессиональными данными. Да, были работы, за которые не стыдно - "Звезда пленительного счастья", "Безымянная звезда", "Вечный муж", "Законный брак". Но были вещи проходные, когда использовалась внешность и большего от меня не требовалось. Ну, а сейчас об этой стороне профессии вообще не думаю.
- Есть о чем подумать, а славы хватает, или же популярности поубавилось?
- Не знаю, как насчет славы, но мне моей популярности хватает, скажем так. И пока по этому поводу тревожиться не стоит. Да и вообще это такая штука, которой не надо заниматься. Я не люблю эдаких администраторов собственной судьбы, которые стремятся лишний раз мелькнуть по телевизору, лишь бы тебя узнали. И считаю, если ты что-то делаешь, то только для профессии. А потом, в моей жизни был довольно длительный период, когда я ушел из своего театра.
- Должна заметить, это был довольно рискованный для артиста шаг - расстаться надолго со своей публикой.
- Но зато я работал в Норвегии - играл на французском "Орестею", а репетировал на английском языке. Потом в Женеве играл на французском "В ожидании Годо", потом сыграл девятилетнего мальчика в пьесе Роже Виттрака "Виктор" на сцене Театра сатиры. А позже ездил по всему миру со спектаклем Петера Штайна "Орестея". И прекрасно понимал, что делаю это в ущерб собственной популярности, хотя кому-то казалось, он уехал на Запад зарабатывать деньги. Ерунда! Просто понял, что нечего без толку сидеть в театре и ждать, когда тебе дадут еще одну роль. Ведь после "Смотрите, кто пришел!" серьезных ролей не было. Думаю, именно в результате всех этих поездок, работ, встреч с разными режиссерами и появился тот же Георг IV, тот же Подколесин.
- Короче, разлука пошла на пользу?
- Думаю, да. Она пошла на пользу потому, что, повторяю, сидеть и ждать, пока тебе принесут и что-то дадут, - это не в моем характере.
- Но вообще актеру страшно, что его забудут? Или когда есть работа, об этом не думаешь?
- Знаете, я стараюсь не думать, ибо этот период страха уже пережил.
- Пережил страх или изжил?
- Наверное, изжил. Я слишком многого в жизни боялся и трусил. И думаю, все мои беды проистекали от этой неуверенности. И если я сегодня о чем-то очень сильно переживаю, так только о том, чтобы были здоровы мои близкие. Меня не страшит, что меня забудут. Страшно, если потеряю способность и необходимость выходить на сцену, ибо важно, с чем выходить, про что играть и для чего играть. А если в роли нет судьбы, момента боли, исповедальности, для меня она бессмысленна. Важно, чтобы в то, что я делаю на сцене, укладывались мои собственные представления о жизни и те разные ощущения, которые я успел накопить на протяжении этих 18 лет разлуки...
- ...которые вобрали в себя не только уйму исторических и творческих событий - у вас появилась семья, вырос сын. Раньше вы не любили публично рассуждать о личной жизни.
- И сейчас не люблю.
- Помятуя об этом, не буду спрашивать про количество жен. Впрочем, знаю, что одна. Можно задать вопрос иного рода? Наверное, это не очень легко, когда люди вместе живут, играют на одной сцене, и семейная жизнь перетекает в работу, работа - в быт, и все бесконечно, по замкнутому кругу?
- Должен сказать, здесь все неоднозначно. С одной стороны, у нас такая безумная профессия, что понять это кому-то из зрителей, который находится рядом с тобой в роли очень близкого человека, порой трудно. Людям одной профессии это понять легко. Точнее, легче. С другой стороны, конечно, тут есть свои сложности, потому что любой человек - планета. А если оба - люди творческие, совсем не обязательно, что их взгляды на художественные события совпадают. В конце концов у каждого своя кухня, каждый по-своему добивается результата, поэтому бывает и нелегко. Но мы свою жизнь строим по возможности на взаимном уважении и на принципах свободы, оставляя друг другу право на независимость суждений. Да, у нас семья, у нас ребенок, дом, но в театре существует актриса Романова и актер Костолевский - каждый играет свои роли. А когда встречаемся в одном спектакле, так это складывается по воле режиссуры.
- Легко быть женой Игоря Костолевского?
- Об этом надо спросить у жены.
- А как вы сами считаете?
- Думаю, не очень.
- Характер трудный?
- Характер разный. Но, думаю, не самый плохой. Я видал и похуже.
- В своем сыне вы узнаете себя?
- Узнаю. В его возрасте я был весьма непосредственный, живой и очень открытый. Алеша такой же, он очень тонко все воспринимает. И хотя меня это порой пугает, вынужден смириться, люди разные - значит, суждено быть таким. Помните, в "Кине"? "Что делать?" - "Страдать". Вообще, должен сказать, что единственный способ достойно прожить свою жизнь - это не избегать страданий. Поэтому страдать нужно, ничего не поделаешь.