Кто-нибудь, разумеется, всегда найдется. Но не слепой Гомер, не надо рассчитывать, а бойкий стрикулист. Впрочем, профессия в большой цене, особенно после убийства Дмитрия Холодова и Влада Листьева. Сейчас почти у каждого журналиста есть надежда, что и на него могут "стратить" пулю. Некоторые просто неприлично навязываются: "Кто же следующий?!" - восклицают они в трагико-лирических заметках, то ли предполагая, что оркестр объявит белый танец, то ли готовясь предъявить порядковый номер, заготовленный химическим карандашом на ладошке.
Совершенно забывают они при этом, что право пострадать за свои убеждения нужно, как минимум, этими самыми убеждениями заслужить, ну а уж право быть убитым из-за дележа больших денег и вовсе хранится в каких-нибудь швейцарских банках.
Помню, что в фильме "Крестный отец" меня больше всего поразила простота, с какой мафия внедрилась в кинопромышленность, даже в распределение ролей; помню отрезанную голову любимой лощади, положенную несговорчивому режиссеру в постель с некоторым, как мне тогда казалось, эстетским намеком на Калигулу - с лошадью и страшной смертью. Зачем, собственно, мафии кинопромышленность?
Нужна.
Как чрезвычайно нужна всем сейчас журналистика. Как связующее звено, как популярный жанр, как то, что всегда берется объяснить необъяснимое.
Журналисты в большинстве своем моралисты. Специальность обязывает. Любят писать о проститутках: здоровый профессиональный интерес. Страшно гордятся знакомством с ворами в законе, авторитетами. Смычку мафии с властными структурами, смычку силовых структур с воровскими крышами, отмывание денег и убережение их от налогов, все виды купли и продаж (очень часто конфликт между художником и совестью решается в пользу гонорара) легче всего осуществить с помощью журналистов. Они же осуществляют первую переплавку жизни в текст.
Зона в миниатюре - везде. Как наколка, от которой не избавиться...
Скоро в Таллинне можно будет посмотреть нашумевший в Москве фильм "Шизофрения". Его сюжет подсказал Александру Абдулову один из знаменитых воровских авторитетов. Сценарий Александр Абдулов написал в соавторстве с Евгением Козловским и Виктором Невским; режиссер - Виктор Сергеев. И конечно, сам Александр Абдулов снялся в заглавной роли обаятельного убийцы-непротивленца. Роль чрезвычайно выигрышна: почти до самого конца двухсерийной ленты персонаж молчит (кличка - "Немой"), покоряя взглядом и статью, а зато в мелодраматическом финале, где после всех убийств, грязи и крови в кадре появляется юная и прелестная Дарья Каболова (впервые на экране), герой Абдулова является в смокинге и бабочке, обретший дар импозантной речи, - что твой ведущий на Московском кинофестивале!
Нельзя не заметить, что в "Шизофрении" самый приятный человек (кроме, естественно, бывшего студента журфака, потом осужденного номер такой-то, потом неудачливого киллера Александра Абдулова), лежащий в "больничке" (словечко, кстати, взято у Куприна) воровской авторитет, управляющий чинно и благородно делами на воле, тревожащийся об общаке, братве и родной дочери, когда-то брошенной на мать-алкоголичку. Авторитет Бога поминает, на него одного надеется, да и пароль дает порученцу: "Спаси и сохрани". Видимо, в этом образе авторы фильма пострались отразить светлый лик рассказчика, такого, значит, Платона Каратаева из наших война- и мировских пространств.
Другие будут похуже. Особенно омерзителен герой Кирилла Лаврова, живущий на яхте, в халате на голое тело, с подагрическими ногами, а туда же - секретарша красавица, на завтрак тосты с маслом кушает. Он и отдает приказ генералу взорвать самолет, на котором наши герои уже было почти улетели во Францию. И ему совершенно наплевать, что в большом самолете летят не только персонажи Абдулова и Каболовой, но и мирные французские журналисты, не говоря уж о его же, Лавровского, стукаче... Это и есть правительство, то есть его отдельные коррумпированные чиновники. Кстати, забавно, но те французские журналисты из фильма побывали в России, в Петербурге, на встрече с видным демократом Собчаком. Вот вам отличие искусства от жизни: могли ли знать авторы ленты будущее Собчака? Не могли! Так и не надо было называть его своим именем в ленте. Придумали бы псевдоним, он бы и остался символом совести и чести демократии.
Армейско-вохровские службы выполнены традиционно и без выдумки. Скромное, умытое зверство. Без патологий. Волчьи законы. Невинно убиенные. Подставки. Пытки. Издевательства. Вот и все меню.
Воровская верхушка на воле ведет себя, как обком среднего масштаба. Все в строгих, несколько устаревшего покроя костюмах, с галстуками, сидят за круглым, разве что не покрытым зеленым, митинговым сукном столом перед стаканом минеральной. У главаря печальное лицо человека, вступившего в партию, чтобы там было на одного порядочного больше.
Без ожидаемого размаха показано и гулянье московской светской элиты. Березовский, так сказать, танцует под охраной с женой, взяв на руки маленькую дочку. Охрана отчитывается начальству по мобильным телефонам. Официальная милиция внятно ругается матом. Налетевший внезапно вертолет ритмизованной очередью расстреливает кого положено.
Начинается "Шизофрения" с документальных кадров. Показывают похороны Холодова и Листьева. На экране мелькают популярные газетные и тележурналисты. Зритель с понятным простодушным азартом спрашивает: кто же следующий? Следующего по просьбе зрителей убивает герой Абдулов. Намекается, что это кто-то из "Московского комсомольца". Там вообще очень дерзят.
При советской власти было стойкое убеждение, что вышедший к зрителю спектакль или фильм, дошедшая до читателя книга могут подорвать устои и страшно навредить. Потом оказалось, что все это в безобидном прошлом, что ни литература, ни театр, ни кинематограф ни на кого давно не влияют хотя бы потому, что не существуют, а если и существуют, то на ролях "кушать подано", то есть кушать можно, но беспокоиться не надо. А если Бога нет, то все позволено, - как справедливо считал отец Карамазов.
Тут-то и выясняется, что не все позволено. Тут-то и выясняется, что, может быть, даже Бог есть. Пусть хранителем его не стало пока искусство, до этого еще дойдет, но явные запреты на журналистские публикации, но явные угрозы газетчикам и телевизионщикам, но реальные убийства уже многое вынуждают понять. И так умилительно, что опять журналистика, опять Сонечка Мармеладова с ее чистотой пойдет убеждать в покаянии Родиона Романовича Раскольникова, да поедет за ним на каторгу души, да снищет любовь и уважение прочих каторжан.
Нет, правда, какая у нас славная профессия, господа!
Елена СКУЛЬСКАЯ