Год Быка

Купеческая гавань - Жизнь

А как у пестика с тычинкой?

Рубрику ведет Елена ГРИГОРЬЕВА

Честно сказать, как там у пестика с тычинкой - точно не знаю; что-то смутное осталось в памяти от убедительного учебника по ботанике для пятого класса. Не тверда и во взаимоотношениях птичек. Разве что Владимир Набоков сообщил в одном из романов - самец пингвина в брачный период обкладывает самку магическим кругом из цветных камушков. О животных - из Генриха Белля: ослы совершенно неразборчивы в интимных связях, зато галки утешают неизменной моногамностью.

Собственно, можно было бы обойтись и без этих скудных предварительных сведений, поскольку речь пойдет о человеческой любви. Во все времена существования литературы книга поддерживала в человеке ощущение своей исключительности, выделенности из животного мира, из стада. А любовь провозглашала трагедийной и счастливейшей вершиной этой исключительности.

Все так, общее место. Но в новой сегодняшней литературе эта гениальная банальность оттесняется иными соображениями: вернуть человеку его скотское естество, низвести до уровня птичек, пестика с тычинкой, отказать в непостижимой загадке чувств.

Как известно из мрачных страниц истории, человек медленно и трудно поднимается по ступеням цивилизации, но зато легко скатывается вниз...

Везде продаются сейчас бестселлеры Наталии Медведевой - одной из главных звезд ботанико-зоологической литературы. Не осилив полного собрания сочинений, я тем не менее внимательно прочла два шедевра "Отель "Калифорния" и "Мама, я жулика люблю".

...Как-то мне довелось беседовать с очень хорошим переводчиком с английского Борисом Носиком, который более двадцати лет изучал тонкости языка, прежде чем взяться за переводы художественной литературы (ему, в частности, принадлежит перевод "Незабвенной" Ивлина ВО). Он говорил: "На самом деле вовсе не стоило так мучаться и стараться; сейчас авторы, не зная ни страны, ни языка, легко и просто создают видимость органического проникновения в иноязычную среду. Они поминутно включают в свой текст английские (французские, итальянские) слова - например, "стол", "книга", "небо", делают сноску с переводом и с миклоухомаклаевской мудрой улыбкой добавляют - "так англичане (французы, итальянцы) называют стол, книгу, небо". Вот и весь секрет...

В книге Наталии Медведевой сноски занимают почти треть каждой страницы, причем делаются они именно по юмористическому рецепту Бориса Носика. Загадочными американизмами, не допускающими русского эквивалента в прозе, оказываются и "напитки", и "кондиционер", и "актерство", и "минеральная вода", и десятки, сотни слов, что обычно включают в себя элементарные разговорники для начинающих.

Если же и наткнешься на русскую фразу в романе, то представлена она следующим образом: "Выходя из здания "Плейбоя", казалось, что открываешь дверь в микроволновую духовку..." (Это уже из учебника грамматики для русских школ, но ни тогда, ни теперь у писательницы как-то не дошли до него руки.)

Новый эмигрантский полурусский язык, люди, искательно и поспешно выбрасывающие из своей беззащитной речи родные слова и заменяющие их первыми попавшимися, с дешевых распродаж, иностранными, - спокойно подождут своего Бабеля, они не уйдут в прошлое, не исчезнут, за ними, может быть, будущее. Им их язык не смешон, напротив, для них он - норма, причем норма с оттенком шика и роскоши - вроде спортивного костюма с бриллиантовой брошью, скрепляющей прореху на месте выдранной молнии.

Дмитрий Сергеевич Лихачев, выступая недавно по петербургскому радио, поделился наблюдением: безнравственные люди всегда очень серьезны.

Романы Наталии Медведевой серьезны, как докладчики на профсоюзных собраниях. Самое смешное, что автор не видит ни малейшей разницы между эротикой и сквернословием: эротики нет, зато сквернословие - утомительное, затяжное, банально-пивноларечное тянется из страницы в страницу, не шокируя, а лишь вызывая легкое чувство тошноты.

Лирическая героиня предстает перед нами в сочетании с различными сексуальными партнерами - для читателя между ними нет особой разницы, но героине одни из них нравятся больше, а другие меньше. Впрочем, разница достаточно условна и для героини, поскольку "нравится - не нравится" не влияет на активность и регулярность контактов. Добавим, что никакие меркантильные интересы, требования карьеры и другие "циничные" соображения не вмешиваются в повествование. Просто есть в книгах одна большая койка, на которой стар и млад подчиняются инстинкту, заложенному природой. (Особо дотошный читатель, вероятно, найдет и намек на какие-то мечты, планы на будущее, но, как кажется, все мечтания укладываются в расхожий рекламный проспект о красивой жизни, каковую обеспечивает любой рекламируемый товар.)

Поклонники творчества Медведевой "оправдывают" ее произведения, выводят их в большую литературу, проводя аналогии с романами Эдуарда Лимонова, а то и с "Лолитой" Набокова или "Тропиком Рака" Миллера. Но ведь и вся существующая музыка - от классических симфоний до бряцания по клавишам дрессированного зайца - создается из тех же семи нот!

Самый "рискованный" роман Эдуарда Лимонова "Это я - Эдичка" - роман об отнятой, о потерянной любви, роман-отчаяние, роман-истерика, где герой пробует то один, то другой способ самоубийства, забвения, наркотика, чтобы ослабить боль потери, чтобы разные эквиваленты безумия не дали ему действительно попасть в желтый дом.

Героиню Наталии Медведевой гонит по миру инстинкт, ничего не слышавший о любви, о душе, об искусстве, о человеческих чувствах. Огромное количество экземпляров ее книг расходятся в разных странах, - у меня нет ханжеского сожаления по этому поводу. Спрос определяет предложение, рынок объясняет ситуацию, - это, кстати, говорил еще персонаж романа Достоевского "Подросток".

У Достоевского персонажи вообще говорят разные точные и злободневные вещи, а не только талдычат про красоту, занимающуюся спасательными работами.

Словом, есть что перечитать, не убиваясь по поводу современного книжного рынка. И тот, кто хочет, может по-прежнему считать себя человеком, личностью и воспевать великое чувство любви, дарованное ему Богом. Хотя - трудно.


Previous

Next

Home page