- Че?
- В баню, горю, пошел бы? Два клиента было, баксы им в пасть! В шесть часов что-то там обмывали. Ангелочек им требовался часа на два.
- А-а-а. В шесть? По фигу! Я в то время с сеструхой дрался. Сначала я от нее деньгами отмывался - маманьке грозилась настучать.
- Опять?
- Неа. Теперь я эту дурынду воспитывать стал. Чувиха какая-то с мужской стрижкой ее охаживает. То по телефону высвистывает, то прикид клевый приволокет, то косметику.
- Ол райт! Давай я сеструху твою заарканю. Трахаться научу. Че ей с лезбиянками дизаться? Сделаю герлой по вызову. Будет шуршать капустой и кувыркаться с варягами.
- Ты че, козел, оху...? Ей же нет и 14! Она ж на три года меня младше. Услыхал бы батяня такие речи - нарочно из могилы встал бы, чтоб тебя, гада, проучить.
- Да ссать я хотел на твоего батяню! Мало он за счет твоей задницы борматухи выпил? Не просыхал же. Забыл, куда он учительшу послал, когда пришла просить, чтоб тебя в школу ходить заставил.
- Потому как не знал, что ты меня козликом для козлов сделал...
- Загундосил. Я тя в люди вывел, хоть в школу и не мешалоб походить. Чуток бы ума набрался. А то как растворишь свою хлеборезку, туда только плюнуть охота. Я сколько раз втолковывал: поменьше говори. Улыбнулся - и в исходное положение. Если б от тебя Коплями не разило, уже давно в гей-обществе крутился. Плясал бы там эротические танцы и жил, как принц. На днях я Котю встретил. Им стриптизеры нужны. Научить бы, грит, Севку приличным манерам, ванны из шампанского мог бы принимать...
Этот разговор, случайно услышанный в ночном трамвае, не дает мне покоя. Я сидела спиной к двум подросткам, у самой кабины водителя. Полагая, что их никто не слышит, они говорили свободно и раскованно. На таком языке, который въедался в мозги ржавыми гвоздями. Впрочем, не исключено, что эти двое вряд ли перешли бы на шепот, зная, что их кто-то подслушивает. У всех - свои проблемы.
Последние годы перевернули наше отношение к сексуальному вопросу. Мы проснулись и обмерли - кругом творится черт знает что. Дети - проститутки, геи, лесбиянки, бисексуалы... Они на ходу ворвались в нашу жизнь, как это кажется обывателю. Увы! Не ворвались. Они всегда жили рядом с нами. Просто мы не знали об этом, потому что им приходилось забиваться в подполье. А сегодня? Как говорил пролетарский поэт, существуют - и не в зуб ногой.
"Я бы перестреляла всю эту мразь", - рыдала молодая женщина, вздрагивая от праведного гнева.
Она пришла к журналисту за помощью.
- "Подскажите, что делать? У меня трагедия - "голубые" увели мужа. Вызвала полицию, а кордник, узнав, в чем дело, заржал. У нас, дескать, гомосексуализм не запрещен"...
Честно говоря, не знаю, как бы раньше отнеслась к столь деликатной роли, предложенной мне потерпевшей дамой. И вообще, как в таких случаях должна вести себя женщина? Бросить гею-разлучнику перчатку? Вызвать его на дуэль? Но до прихода потерпевшей буквально где-то с месяц назад, я была вынуждена принять телефонную исповедь маленького "гомика", который доведен до такого состояния знойной мужской любовью, что готов убить своего сутинера. И что-то во мне перевернулось.
Впрочем, судите сами.
...Три дня Алик не вылезал из туалета. Он сидел на стульчаке и тихо скулил. Испуганный, раздавленный, он думал только об одном - все, это конец! Его хилую плоть терзала такая невыносимая боль, словно оглобля, застрявшая в нем где-то там, повыше, между ногами. Он надеялся: она-таки выйдет. И боль, наконец, утихнет. Но оглобля не выходила. Вместо нее все лезло и лезло что-то, приводящее мальчика в ужас. В свои десять лет и он и не предполагал, что столько всего может вместиться в человека.
Алик бросил школу, ибо считал - именно она виновата в том, что с ним произошло. Озлобился и, словно хорек, забился в угол. Старался не попадаться на глаза матери, а отца укусил за руку, когда на следующий день, вернувшись с работы, тот хотел за что-то погладить сына по голове.
До мелочей, до каждого слова и жеста запомнил он тот день - февральский, слякотный, - когда это случилось. Пятым и шестым уроком в их 3-Б была физкультура. Физкульт-ура! Он всегда ждал ее с нетерпением. Там можно было размяться, расслабиться, попрыгать, побегать, не стесняться в выражениях, если кто станет на тебя наезжать. Спортсмен, как они звали Михайлыча, был мировой мужик. Умел не заметить, когда пацаны по делу выясняют отношения, хватают друг друга за грудки и ставят под глаз фингалы. "Шрамы - лучшее украшение мужчины", - время от времени подзадоривал их. И никогда не суетился, видя, как забияки растирают по лицу сопливые слезы.
Но в тот день Алик почему-то забыл спортивную форму. И Михайлыча словно подменили. Он затопал ногами, перешел на шипящий вопль, закатил в дневник жирную "пару". И выпихнул его из спортзала.
Алик побрел домой. Поднялся на свой второй этаж в коплиской "хрущебе", вставил ключ в замочную скважину. Но! Пьяный отец, который уже по вечерам докладывал матери, что ищет работу, забыл вытащить свой ключ. Алик стал бить дверь ногами. Голодный и злой, он решил во что бы то ни стало прорваться. Но отец так крепко спал, что оставался только один выход - ждать несколько часов, когда вернется мать, торговавшая рыбой на кадакаском рынке.
На стук выглянул сосед - мордастый парень с мокрыми губами и голубенькими глазками, поселившийся непротив совсем недавно. О нем дворовой ребятне было известно только, что работает в ночную смену, а утром к нему прикатывают какие-то мужики на "тачках".
- Не пускают? - каким-то странным, писклявым голосом уточнил мордастый. Он смотрел на Алика так приветливо, будто уже давно ждал этой встречи. - Заходи, дружок. Я как раз чай пью с пирожеными.
Алик, словно испугавшись, что сосед передумает, шмыгнул в дверь. В квартире его поразил какой-то сладкий запах, мягкий ковер и огромная в полкомнаты - кровать. Но больше всего ему понравилась кухня - маленькая, чистая, с зеркальным баром, где стояло столько бутылок с пестрыми иностранными этикетками, что мальчик невольно воскликнул:
- Ух, у тебя что - день рождения?
- Будем считать, ты прав, - захихикал парень. - В общем, гуляй! Ешь и наслаждайся, - картинным жестом пригласил он к столу.
Открытая коробка шоколадных конфет, пирожные, маленькие красные бутерброды, но все это не так потрясло мальчика, как яркий иллюстрированный журнал.
Сосед ушел в ванну и включил там душ. Алика бросило в дрожь, когда он развернул журнал: на фотографии целовались два голых негра. А между ними лежал голый белокурый пацан.
- Знаешь, как ему хорошо? - вдруг услышал Алик ласковый писклявый голос хозяина квартиры.
И не успел понять, что происходит, как тот сбросил с себя халат, стянул с мальчика школьную форму и посадил к себе на колени.
- Посмотри на эту машину? - зашептал парень слюнявя ухо. - Красавец, да? Сейчас мы его помажем инвермой... Знаешь, что такое инверма? Сейчас узнаешь...
Кричащий рот мальчика был заткнут языком и толстыми слюнявыми губами...
Что-то втыкалось в плоть... Был водопад, судороги.
Потом он взял на руки почти потерявшего сознание ребенка и перенес на постель. "Ах ты мой слыдкий, ах ты мой соленый, какой же ты вкусный", - бормотал парень. - Давай еще попробуем вот так.
* * *
- Месяца три, - звучал в трубке хрипловатый юношеский голос, - он не выпускал меня из рук. Почти каждый день отлавливал в подъезде и застаскивал к себе. Это маньяк. Ему мало двух-трех раз. Его норма - не меньше шести. Он - бисексуал, помешан на сексе. Перепробовал на мне все возбуждающие средства для гомосексуальной любви. Крем-эректа, крем-ларго, "скользкий крем", секс-активные компакты, средство для возбуждения афродизиакум. Когда у меня уже не было сил, совал мне в рот эротические конфетки с моментальным возбуждающим эффектом, заставлял пить коктейль любви - Египетский эликсир, содержащий бычьи яички. Но больше всего ему нравилось наряжать меня в женские сорочки и бюстгалтеры. А потом, когда я полюбил девочку, он заставлял меня - во время этого - рассказывать, что я чувствовал, когда был в ней. При этом орал, сквернословил...
Я возненавидел его. За все. Особенно за жадность. Были ночи, когда он сдавал меня в аренду по 10-15 раз. Процент железный - 50 на 50. Я выдыхался, срывался. Он пихал в меня что-то возбуждающее - и опять в постель.
- Почему не ушел от него?
- Странный вопрос. Пытался уйти. Но куда, скажите? У "голубых" это не проходит бесследно. Сейчас мне 17. Я крашусь, балуюсь таблетками. Полностью износился. Мне противны женщины. Мужчин ненавижу. Но больше всего презираю себя. Теперь у меня только один выход - сесть на иглу. Или пристрелить сутенера.
(Продолжение следует.)
Лина САНДЛЕР