У экрана и книжной полки

Купеческая гавань - Жизнь

"Крестный отец" - 3, 4, 5

Давным-давно, когда склонность и любовь к чтению считались чертами привлекательными, было немало самозванцев. Самозванцев легко разоблачали: они не знали имен писателей. Они, например, говорили так: "Мне книжка очень понравилась. Кто написал? Ой, а я этого никогда не запоминаю". И все над ними смеялись, отводя им место в фельетонах и анекдотах.

Раньше человек не-читающий становился изгоем с клеймом - "бездуховность", теперь же всякий человек, откровенно и нагло читающий хорошие книги, выбрасывается новым обществом в аутсайдеры с клеймом - "пережиток прошлого". Теперь стыдно запоминать фамилии авторов книг или режиссеров кинолент.

Но, слава Богу, и писатели и режиссеры делают все возможное для того, чтобы их фамилии оставались ненужными. Нет, на обложках популярных книг все еще пишут фамилию писателя, а вот в пунктах проката видеокассет в большинстве случаев режиссеры не значатся на цветных обложках. Да и зачем, если они всеми силами стараются соответствовать стандарту, а не собственной индивидуальности.

Поразительно, но в российском масс-культе буквально за несколько лет сложился новый тип литератора-ремесленника, пишущего по два-три романа в год, причем романа ничем не уступающего американскому прототипу; новый литератор богат и преуспевающ, он живет на доходы от книг (так в советские времена жили многие писатели, но преданные партии и прославляющие ее идеологию).

А, впрочем, РЫНОК на новом витке истории, на мой взгляд, стал тем, чем раньше была ПАРТИЯ. Да-да, раньше партия, а теперь рынок в нашем обществе может дать благополучие, деньги, успех, поездки, и именно рынок сегодня, как раньше партия, может потребовать компромисса с совестью, лицемерия, предательства друзей, всего, что разъедает душу или превращает ее в камень.

А главное (для меня, во всяком случае) как раньше подстраивались под вкусы партии, так теперь подстраиваются под вкусы рынка. То есть: самый популярный жанр - триллер. Следовательно, в писатели вышло все мало-мальски грамотное МВД и мало-мальски образованный уголовный мир. Пишут, не покидая полковничьих должностей, или, не покидая нар.

Новый роман одного из лучших нынешних авторов - доцента высшей школы МВД Данила Корецкого называется "Антикиллер" (замечательный неологизм, соединяющий американский образец с еще свежим в памяти - со времен высшей партшколы - "Анти-Дюрингом"). И эпиграф чрезвычайно характерный. Взят из "Крестного отца-3" (эти порядковые номера моментально прижились, указывая на то именно, что роль автора ничтожна и что развить идею, предложенную вариантом №1, может, в принципе, любой). Гласит: "Если история чему-нибудь и учит, то только потому, что убить можно кого угодно".

Опять же, еще каких-нибудь десять лет назад к данному роману нужно было бы приложить толковый словарь непонятных слов и выражений. Приложение выглядело бы внушительно и, пожалуй, составило бы отдельный том. Теперь же читатель прекрасно понимает, что "бригада" - это воровская группировка, "контролер" - представитель рэкета, "шкифы" - глаза, "замочить" - убить, "замесить" - прибить, "станок" - законное место каталы. Да, "катала", если не ошибаюсь, карточный шулер. Ну, разумеется, я не упоминаю тех слов, которые раньше не попадали в книги, но прекрасно всем были известны, а без них теперь не выходит ни одно издание. Что автор дикарь какой-нибудь? Что ему к читателю не хочется? Хочется! Вот и матерится он через каждое слово, чтобы было приятно читать.

И еще одна непременная черта современного романа: гинекологические и проктологические подробности. Это не про любовь, это даже не про секс, который предполагает хотя бы минимум влечения к партнеру, это про какую-то жизненную обузу - вроде необходимости чистить зубы...

Меня, например, восхищают имена персонажей: Гангрена, Шаман, Псих, Лис, Лакировщик, Попугай. Догадайтесь, кто здесь преступник, кто - из правоохранительных органов? Никогда не догадаетесь, поскольку это, на самом деле, не имена, а клички, под которыми живут не только в тюрьме, в зоне, но и за их пределами.

Сам же роман очень точно отвечает своему эпиграфу. В этом романе всех убивают: и тех, кого убить трудно, почти невозможно, и тех, кого убить легко, легче некуда. Смерть ни на кого не производит ни малейшего впечатления, будто сбиваются фигурки из тира. Так происходит только в американских боевиках, снимающихся, полагаю, дня за три. Возможно, за то же количество времени бригада лепит роман шефу, а шеф потом проходит рукой мастера?

Ну не писал же Брежнев сам за себя книги. И руководители более мелкого ранга тоже ведь не писали сами за себя книги. Целый рад моих коллег тратили себя на сочинения для совсем уже мелких сошек партийной иерархии, но ведь и тем хотелось быть авторами книг. Все-таки наша жизнь прошла в очень культурной стране!

Но в пунктах видеопроката все-таки бывают кассеты с указанием режиссера на обложке. Это значит, что его фамилия все-таки важна для понимания произведения. Так, например, сейчас на Виру, 23 есть лента Кита Кордона "Мать-Ночь", снятая по мотивам романа Курта Воннегута. В главных ролях - Ник Нолти и Шерил Ли.

Меня необычайно тронуло напутствие юной девушки, выдающей кассеты: "Понимаете, в этой ленте есть два пласта: один снят в черно-белом варианте, которой - в цвете. Это такой прием режиссера..." Я говорю, что постараюсь понять. А она: "Я объясняю потому, что многие наши клиенты пугаются, думают, что у них телевизор испортился или с видеомагнитофоном что-то случилось, а это просто такой, понимаете, прием, так что не пугайтесь, пожалуйста".

Так странно, что прием, забытый европейским кинематографом как штамп, который использовали слишком много раз, воспринимается в американском кино как открытие... Но замечательны и зрители, воспитанные исключительно на американском кино - видя сочетание черно-белого и цветного, они думают, что сломалась техника...

А лента, действительно, необычная. Такая утомленная бесконечная притча о том, чем притворство отличается от искусства; чем маска, приросшая к лицу, отличаеится от кожи, которую никто не видел и не увидит; чем отличается один человек от другого, если один выдает себя за другого, а разницу никто не замечает; чем отличается историческая память от судейской, память одного народа от памяти другого. Прекрасные артисты не дают сюжету уйти в умозрительность, а стремительный темп фильма снабжает притчу детективной, картежно-захватывающей энергией.

Главный герой картины - преуспевающий драматург-американец влюбляется в немецкую актрису, остается в фашистской Германии во время Второй мировой войны с тем, чтобы, проникнув в высшие эшелоны власти, сообщать важные сведения союзникам; он занимается пропагандой фашистских идей по радио (в этих речах каким-то образом шифруется нужная информация), его речи склоняют к фашизму все больше и больше людей, ибо он, повторим, писатель талантливый.

После войны, когда кончается азартная игра, он много десятилетий обдумывает свой поступок; он пытается понять, какова его роль в уничтожении миллионов людей и какова его роль в победе над фашизмом.

Собственно, понять и осознать свою жизнь он, как и всякий пишущий человек, может лишь в процессе сочинительства, а, значит, ему недоступна правда... Хотя, как показывает лента, эстетическое как бы интуитивно осознает себя и этически (мысль приходившая в голову не одному талантливому чпеловеку конца нашего столетия); чем больше герой размышляет над случившимся, тем бездарней становятся подмены в его существовании - близкий друг оказывается советским разведчиком, воскресшая жена оказывается младшей сестрой жены, да еще и коллегой по секретной службе лучшего друга, да еще актрисой-неудачницей, принимающей мелодраматически яд во имя великой любви (как бы смотри гибель верхушки Германского Рейха).

Бездарно, пошло, самодеятельно, провинциально - именно так все продвигается к финишу, а герой чувствует фальш, но все еще затрудняется определить ее причины...

Чрезвычайно эффективен финал - герой накидывает на шею веревку и сам себя казнит, находясь при этом в израильской тюрьме, где ждет приговора как военный преступник. Он казнит себя за бездарность, за исчерпанность, за черно-белую очевидность, за отсутствие многоплановости, а оттого и смерть выбирает демонстративную, какую бы никогда не выбрал его утонченный вкус...

...Круг замыкается, чтобы все и дальше могло бежать по кругу: мировая культура делится с приобщившимися к ней всем, чем угодно, помогая в создании очередного "Антикиллера"; но и сохраняет все, что этому "Антикиллеру" противостоит - не столько этически, что бессмысленно, а именно эстетически - то есть наверняка.

Елена СКУЛЬСКАЯ.


Previous

Next

Home page