Татьяна АХРАМКОВА: Каждый режиссер имеет свой "птичий язык" и говорит на нем- Татьяна, вы молодой и уже очень известный режиссер. Но прежде всего я хочу спросить вас вот о чем. Вы - человек верующий?- Я очень боюсь таких вопросов. Отвечу так: художник не может быть материалистом. Это я знаю совершенно точно. Материальное и духовное - вещи несовместимые. Как гений и злодейство. Поэтому любое художественное сознание - женское и мужское, режиссера и живописца - должно быть идеалистичным. Иначе становится непонятным, откуда и по каким каналам движется талант. Есть люди, которые не признаются в этом. Про себя я с уверенностью могу сказать только одно: я идеалист. - К таким мыслям вы пришли сами или это результат семейного воспитания? И что для вас значит семья? Какое влияние она оказала на ваше мировоззрение? - Я очень рано потеряла своих родителей. Но любовью к театру я обязана прежде всего семье, потому что моя бабушка работала в Камерном театре вместе с Таировым, а дедушка был артистом Малого театра. Он умер в 27 лет от чахотки. Мы жили на улице Станиславского, там я и родилась. На месте здания ИТАР-ТАСС, откуда теперь на весь мир передаются наши сексуально-политические страшилки, стоял роддом. Мы жили чуть дальше по этой улице. Но самое забавное мы вычислили совсем недавно. Оказалось, что мой учитель Андрей Александрович Гончаров и мои родители имели общую квартиру. Папа с мамой познакомились в коммунальной квартире на Тверской, а в соседней комнате жила будущая супруга Андрея Александровича Вера Николаевна. Естественно, что я попала в театр Маяковского. Это как в красивом кино, да? - Ничего случайного в жизни не бывает. Во всем есть какая-то закономерность. - Не исключено, что когда меня возили в коляске по улице Станиславского, Гончаров мог проходить мимо, спеша на свидание к своей будущей супруге. Так вот о семье. Папа с мамой были людьми науки. Отец - физик, он всю жизнь исследовал космос и защитил диссертацию. Мама занималась самой гиблой, на мой взгляд, наукой - политэкономией социализма - и пыталась доказать ее преимущества над экономикой капитализма. Теперь это очень смешно. Слава Богу, что бабушка и мама не дожили до наших времен. Они бы не пережили потерою тех идеалов, которые всю жизнь защищали. Вот такой была моя семья. - А студенческие годы? Как они формировали ваше мировоззрение? Кто были вашими учителями? - Мне повезло - меня взял к себе на курс Гончаров, причем вопреки своему принципу "женщин не брать!" Он был убежден, что женщина изначально не может заниматься режиссурой. Я думаю, что за это ошибочное утверждение он и был наказан жизнью в моем лице: он не только учил меня пять лет, но и взял работать в свой театр, как только я поступила в институт. А учителя у меня были замечательные. Гончаров, Марк Захаров, известный теперь в Израиле и в Америке режиссер Евгений Михайлович Арье - он открыл русский театр "Гешер" в Израиле, Сергей Иванович Яшин, Ирина Ильинична Судакова. Эти великолепные педагоги учили меня и авангардному мышлению, и традиционной русской школе психологического театра. И главным было то, что нам не навязывали что-то одно, не говорили, что только эта традиция имеет право на существование. Чем шире открывается горизонт перед молодым человеком, тем лучше. Русской театр многогранен, в нем есть все: и театр абсурда, и театр психологический, и водевильный. И все очень интересно. - В ваших спектаклях ощущается сплав этих течений. Причем очень органичный. Довольно редкое качество у режиссеров вообще, а у молодых - тем более. Вас этому учили или это результат ваших собственных творческих поисков? - Режиссуре вообще нельзя научить. Мне очень близко течение постмодернизма. Мне кажется, что я ощущаю его всеми клетками. Я убеждена, что нормальный культурный человек конца XX века уже не может просто взять шекспировский "Гамлет" и откинуть все, что он знает по этому поводу. Мы не можем смотреть на икону глазами верующего человека XV-XVI века. Эта икона уже впитала в себя вековую информацию. И стоя перед Сикстинской мадонной Рафаэля, я невольно считываю с нее эту информацию. То же самое происходит и тогда, когда берешь в руки первоисточник. При чтении современной пьесы у меня сразу возникает целый ряд ассоциативных воспоминаний, память вырывается на свободу и начинает гулять. Ты ощущаешь такие вещи, о которых никогда не читал и которых никогда не видел. Это историческая, генетическая, культурная память. В этом и есть суть постмодернизма - когда в одном видимом пространстве комбинируются совершенно разные, может быть, и не связанные на первый взгляд пласты культурного наследия. Я пытаюсь максимально насытить первоисточник разными комбинациями различных культур, разными временными и пространственными течениями. И это не эклектика. - В ваших спектаклях многие актеры играют по-новому. Не лучше или хуже, а по-другому. Как сказал Александр Лазарев, так, как в ваших спектаклях, они раньше не играли. Они признаются, что поначалу просто теряются, когда вы выстраиваете роль и ставите задачу, а потом выполняют ее и сами себя не узнают. Такое под силу не каждому режиссеру... - Каждый режиссер имеет свой "птичий язык" и говорит на нем. Я, например, стараюсь сложные и серьезные вещи перевести в юмористическую, игровую ситуацию. Самые счастливые репетиционные дни - когда мы дурачимся, хулиганим. Этим я как бы снимаю внешний пласт репетиции. За такой игрой - глубокие раздумья над темой и движением спектакля. Пока я точно не буду знать, чем закончу спектакль, и пока не увижу последний кадр, я не могу вести корабль дальше. Для меня очень важен финал спектакля. Когда я его вижу, я откручиваю все в обратную сторону, и кубик-рубик у меня складывается. Еще для меня очень важна музыка. Я должна слышать интонационный строй спектакля. Я человек очень музыкальный и даже имею соответствующее образование. Поэтому в моих спектаклях музыка не случайна, и ее никак нельзя назвать общим местом. Для меня важен и ритмический темп, и музыкально-эстетические идеи. Есть, конечно, свои секреты, которые я не могу открывать. Как женщина я хорошо чувствую мужчин, и как режиссер знаю, чем можно подчеркнуть их достоинства и скрыть недостатки. - Но у вас удивительно играют и женщины! Вот хотя бы Тер-Осипян. Она теперь отказывается вспоминать свою долгую жизнь в искусстве и хочет говорить только о последних годах работы с вами. - Я вам скажу, почему. Дело в том, что эти последние годы работы со мной открыли ей новую жизнь. Она вошла в нашу молодую компанию. И отказаться от этого уже не сможет никогда. Несмотря на свои 86 лет она - заядлая тусовщица. И такая заводная! Просто живее всех живых! Когда мы буквально падаем от усталости или от собственного пессимизма, она по полкилометра проплывает в бассейне. Ее жажда жизни подпитывает всех нас. Я с ней дружу уже десять лет. Именно дружу, потому что она и ее семья мне очень близки. А познакомились мы очень интересно. Меня, тогда девочку-студентку, Гончаров попросил сделать первый вечер памяти Марии Ивановны Бабановой. Естественно, мы пригласили Тер-Осипян - они прожили вместе почти всю жизнь и Нина Мамиконовна была душеприказчицей Марии Ивановны. Тер-Осипян пришла в театр, и там мы познакомились с ней, причем на том же самом месте, где она в молодости встретилась с Бабановой. - Как вы относитесь к тем актерам, которые снимаются в рекламных роликах? - Я не вправе их осуждать. Весной ко мне подошла моя студентка и спросила: "Мне предлагают сняться в рекламе за очень большие деньги. По всей Москве будут развешаны плакаты. Как мне быть?" Я ответила: "Ты должна решить этот вопрос сама. Я не вправе давать тебе совет. Если бы будешь висеть по всей Москве, ты должна быть готова принять последствия этого". Актрису, которая играла жену Лени Голубкова в небезызвестной рекламе МММ, я как режиссер уже не могу воспринимать в ином качестве. Лично для меня это неприемлемо. И никакая бедность не сможет служить для художника оправданием такому компромиссу. Их и так слишком много, этих компромиссов - с властями, с самим собой... Да разве одна реклама? Люди зарабатывают, как могут: ремонтируют дома, красят заборы. А недавно известнейший артист Феклистов признался, что подрабатывает частным извозом: возит пассажиров в Шерметьево на своих "Жигулях". - Американцы просто вынуждены до какого-то момента работать в пиццериях, ресторанах и ждать, ждать, ждать своего случая. Днем они занимаются в актерских студиях, в маленьких театриках. Поэтому они мобильны и всегда в форме. У них есть тренаж. У нас же в такой ситуации сразу происходит крен в сторону нетворческую. - Я с вами абсолютно согласна. Может быть, это объясняется загадочным русским характером, неспосбным совместить одно с другим. А может быть, дело в том, что на Западе удачная роль позволяет артисту долгое время не думать о заработке и безбедно существовать. У нас же актеры получают копейки. О чем можно говорить, если минута рекламы стоит столько, сколько актер получает в театре за полгода? Конечно, это постоянное искушение. П. МАКАРОВ. |