Язык и деньги

Госпожа Элизабет Фонг, заместитель директора регионального бюро (Европа и СНГ) Программы развития ООН затруднилась с прямым ответом и сказала, что формулировка "50 лет советской оккупации в Эстонии" подразумевает не столько саму оккупацию как таковую, а полвека, в течение которых Эстония находилась под сильным влиянием СССР.

Еще бы ей не находиться, заметил один коллега, если она была в составе Союза.

Вопрос об оккупации был задан на пресс-конференции в минувший четверг, когда в Таллиннской Ратуше был подписан договор о финансировании проекта поддержки программы интеграции некоренного населения в эстонское общество.

Проект является совместным детищем правительства Эстонии, стран Северной Европы и Программы развития ООН.

Лепта Эстонии, насколько можно судить из выступлений на пресс-конференции после церемонии подписания и заявлений наших представителей (министр Андра Вейдеманн и канцлер министерства финансов Агу Леллеп), заключается в том, что поставила субъект интеграции в виде национального эстонского общества и объект в лице постоянно проживающего здесь некоренного русскоязычного меньшинства. Ну, и разрабатываемую долговременную государственную программу интеграции. Остальное, самое главное - опыт и деньги - страны Северной Европы и Программа развития ООН (UNDP).

Отвечая на вопрос по поводу оккупации, мадам Фонг призналась, что проект все-таки является детищем правительств Северных стран, но не ООН. Таким образом, она сумела отмежеваться от неоднократно упомянутых "50 лет советской оккупации".

А фигурировали эти несчастные 50 лет в пассаже, где говорилось о "лингвистических" изменениях в Эстонии, которые произошли за этот период. Были упомянуты и демографические изменения: в 1943 году неэстонцы составляли 12 процентов населения, сейчас же около одной трети. Правда, каким образом можно в рамках программы интеграции выправить соотношение эстонцев и неэстонцев, толком никто сказать не смог, в том числе и министр Андра Вейдеманн. Главная демографическая беда сегодня это крайне низкая рождаемость (не только среди эстонцев, кстати). По словам министра, росту рождаемости и таким образом увеличению удельного веса эстонцев будет способствовать решение проблем некоренного населения, то есть его интеграция. Попросту говоря, нужно, чтобы здесь себя уверенно чувствовали не только эстонцы.

Но коль уж речь зашла о рождаемости, то на социально-экономические факторы наложился период спада, который неизбежно должен последовать после пика естественного прироста населения, пришедшегося на конец восьмидесятых. Тут уж ничего не поделаешь, сопротивление бесполезно, остается расслабиться и переждать. Будь в стране несколько иная обстановка, а не время тотальных перемен, последствия спада были бы менее ощутимыми, не дающими оснований для опасений по поводу выживания эстонцев как этноса вообще.

В целом же попытка поставить в один ряд программу интеграции неэстонцев и демографические проблемы эстонцев, да еще с иллюстрациями в виде приведенной выше цифири невольно порождает подозрения, что и сегодняшним властям было бы по душе вернуться к соотношению первой половины тридцатых годов.

Но это, наверное, все же не совсем так. Желание, может, и есть, но вот с возможностями туговато. Еще одной волны массовых отъездов на родину предков вряд ли дождемся. Как говорят поляки, если нет того, что любишь, люби то, что есть. Что власти и пытаются сделать. Естественно, никоим образом не поступаясь принципами национальных приоритетов. Потому доминантой интеграции по-прежнему является язык, не просто вживание русскоязычного населения в культурный, социальный, экономический контекст эстонского общества, а именно через приобщение к языку. Знание оного должно дать все - от лояльности эстонскому государству до знания и любви всего, что с эстонским и Эстонией связано. Почти как у Таммсааре: трудись до седьмого пота, и тогда к тебе придет любовь.

Смешение лингвистических и демографических проблем (все те же ностальгические вздохи о временах, когда "русских здесь почти не было") может также вызвать подозрение в желании официальных властей эстонизировать русскоязычное население. Такое подозрение усугубляется упорством, с каким те же власти не желают признать никакой, даже очень ограниченной языковой автономии за Северо-Востоком, особенно Нарвой, где эстонцев-то раз-два и обчелся. Не говоря уже о том, что русскому языку как родному для примерно трети населения Эстонии никакой официальный статус (по крайней мере, в ближайшие годы) не светит. Этого, кстати, многие в Европе понять не могут. Впрочем, они там многого не понимают. В том числе и нашего местного деления на граждан и иностранцев в тех случаях, когда речь идет о людях, родившихся здесь и выросших. Мол, какой ты иностранец, если ты ни из какой страны сюда не приезжал. Трудно бывает объяснить им суть термина "эстоноземелец" (прямая калька со столь же непонятного иностранцам эстонского "eestimaalane"). А уж принцип предоставления гражданства по крови многим из них кажется чуть ли не средневековым пережитком.

Подозрения в желании подменить истинную интеграцию общества ассимиляцией здешнего русскоязычного меньшинства подкрепляются пока еще не отмененными законами о школах и упорным нежеланием государства взять на себя расходы по предоставлению классического среднего образования представителям национальных меньшинств на их родном языке. Вместо этого говорится о том, что в рамках программы неполной средней школы с русским языком обучения надо подготовить учащихся к тому, чтобы они овладели эстонским языком в той степени, которая была бы достаточной для продолжения учебы в гимназии, но уже на эстонском. Слабо веря в реальность такого перехода с одного языка обучения на другой, законодатели решили отодвинуть срок. Но это та самая отсрочка, которая говорит о нежелании (или боязни) признать ошибочность изначального посыла. Или о тайм-ауте, к окончанию которого "либо эмир помрет, либо ишак сдохнет". То есть, авось, проблема решится сама собой. Возможно, подогретое национальное самосознание к концу первой декады нового века войдет в норму и кто-то решится без опаски стать врагом народа открыто сказать, что и в Эстонии государство гарантирует получение полного среднего образования на родном языке представителям всех национальных меньшинств. Пусть не в элитных заведениях типа Английского колледжа, Французского лицея (где нет ни англичан, ни французов) или Еврейской гимназии (где, говорят, процент евреев разве что чуть выше, чем в Таллинне), а в простой, но государственной русской гимназии.

Проект поддержки программы интеграции русскоязычного населения в эстонское общество, поддержанный правительствами Швеции, Финляндии, Дании, Норвегии и Программой развития ООН, финансируется этими странами в размере 1,35 миллиона долларов. В пересчете на местную валюту это составляет около 19-20 миллионов крон. Согласитесь, не бог весть какие сумасшедшие деньги. Но вполне достаточные, чтобы что-то сдвинуть с мертвой точки на местах, на том же Северо-Востоке, в Палдиски, Таллинне.

Поскольку Эстония уже не в первый раз выходит в мир с протянутой рукой, то на пресс-конференции прозвучал вопрос: "А где гарантии, что с этими деньгами не случится то же самое, что уже не раз случалось? Деньги пришли и ...". Это, увы, реалии, характерные для нашего бытия. Что такое два десятка миллионов крон по сравнению с сотнями миллионов, оседающих на счетах и в карманах местных казнокрадов.

Большая часть средств нацелена именно на обучение эстонскому языку. Честно говоря, немного жаль, что в этом проекте не участвует Россия. Даже потому жаль, что речь идет об обучении носителей русского языка, соотечественников. Жаль, потому что у России как правопреемницы Советского Союза как раз есть опыт постановки обучения второму языку в национальных школах республик бывшего Союза. Практически любой выпускник любой заштатной эстонской школы худо-бедно если не объяснялся по-русски, то уж, во всяком случае, понимал. Такой опыт намного ценнее любой финансовой поддержки. Хотя помочь зарубежным соотечественникам можно было не только советом, но деньгами. Скажем, предназначенными для организации преподавания эстонского языка в русских школах Северо-Востока.

А.ЭРЕК.