ПО СВИДЕТЕЛЬСТВУ ХОРХЕ ЛУИСА БОРХЕСА...Наш собеседник - известная переводчица эстонской литературы на русский язык Эльвира МИХАЙЛОВА.- Эльвира, я поздравляю вас и Николая Батурина с выходом на русском языке в вашем переводе с эстонского его огромного, полифоничного романа "Сердце медведицы". Однако, согласитесь, многие непосвященные читатели будут смущены, увидев на обложке чисто русское сочетание "Николай Батурин" и рядом "перевод с эстонского". Все-таки хочется задать невольный вопрос: Николай Батурин - русский?- Русский. Выходец из потомственной рыбацкой семьи, когда-то поселившейся в Причудье и постепенно продвигавшейся к западу в сторону озера Выртсярв. - Почему же Батурин пишет по-эстонски? - Дома, в детстве, у него, конечно же, говорили по-русски, но жил он в сугубо эстонском районе, начальное и среднее образование получил в эстонской школе, первый письменный язык - эстонский - и стал его родным. Вот такое уникальное явление в литературе. - Не только литературный путь, но и человеческое поведение Николая Батурина парадоксально. Выбрав для себя родным языком эстонский, он при этом на пятнадцать лет уехал в Сибирь, где работал и проводником, и строителем, был охотником... - Да, почувствовал какой-то зов... И приобрел уникальный опыт. Он ведь был одиночным охотником, был один на один с природой, холодами, дикими зверями. Человек, который проходит один огромные сибирские расстояния, как бы встречается с вечностью. Отсюда такая мощь, такая энергия. В новом романе писателя можно выделить три круга: природный, социальный и мифологический. Человек приезжает в тайгу. Сначала он просто потрясен ею, чувствует упоение, восторг, опьянение словом, которым играет, забавляется ассонансами и аллитерациями, сыплет метафорами. Затем он присматривается к людям - эвенкам, которые плоть от плоти этой природы, и пришлым людям, продуктам цивилизации. Его симпатии принципиально на стороне природных, естественных людей. Постепенно автор переходит к кругу мифологическому. Он беседует с таежным мудрецом по прозвищу Тугой Орех. Мудрец учит Батурина другой грамоте - природной. И вот события переходят в собственно мифологическое пространство: герой убивает на медвежьей свадьбе медведя-самца, и медведица воспринимает охотника как самца-победителя и начинает его преследовать - не как дикий зверь, а как самка ... - Скажите, вам нужно быть знакомой с писателем, которого вы переводите? Знать о нем как можно больше? - Если прозаик работает в привычных литературных рамках, если он для меня узнаваем, то я могу и не стремиться к личному знакомству. Но в случае с Николаем Батуриным общение было просто необходимым. Я ведь никогда не встречалась с его опытом ни в жизни, ни в литературе. Мне, кроме всего прочего, просто требовалась его помощь. Обилие охотничьей терминологии, описание ловушек для зверей, масса деталей - все это не отыщешь в словарях. То есть отдельные слова, разумеется, можно найти, но целое все равно не ухватишь. - Кто еще из эстонских писателей, из тех, кого вам доводилось переводить, так же повлиял на вас, расширил ваши представления о жизни и литературе? - Прежде всего назову Матса Траата. Мне доводилось много его переводить, и, признаюсь, он мне гораздо ближе Николая Батурина. - В последние годы, насколько я знаю, Матс Траат тоже ведет жизнь отшельника... - В какой-то мере. Его не особенно интересует сегодняшняя действительность. Он удалился в историю. Написал большую повесть "Крест власти" об Александре Колчаке. Я ее перевела. - Это сугубо историческая вещь? - Ну, разумеется, есть какие-то аллюзии на современность, параллели с тем, что происходит в России сегодня. - Но ведь он не бывает в России, он знает о ее сегодняшнем дне только из газет... - Как многие из нас, кого тем не менее волнует судьба России. Есть нечто, что носится в воздухе и всеми ощущается. Ведь мы все прожили большую жизнь в Советском Союзе. Матс Траат учился в Литературном институте в Москве, он знает Россию, знает ее людей не понаслышке... - Вам была соприродна эта повесть? - Да. Мне был интересен и привлекателен ее герой. Ведь Колчак был не только военачальником, он был мореплавателем, исследователем, ученым, он ездил в Америку делиться своим опытом. И именно с этой стороны он прежде всего открыт автором. Колчак увлекался философией. Ценил Конфуция. Он специально изучил китайский язык, чтобы читать Конфуция в оригинале... - Кого из переводимых писателей вы бы еще назвали? - Арво Валтона, Пауля-Эрика Руммо, Юри Туулика. Сейчас я перевожу новую вещь Яана Кросса - только что изданный на эстонском роман "Полет на месте". - Роман, как всегда у Яана Кросса, исторический? - Очень приближен по времени к нам. Тридцатые годы нашего века. Написан текст очень просто, к патриаршему возрасту живой классик пришел к простоте. - Вас не угнетает тот факт, что практически все писатели, которых вы переводите, прекрасно владеют русским языком, читают вашу работу, вникают в детали, сковывая тем самым вашу творческую свободу? - Нет, напротив, для меня автор всегда советчик, ибо свою тему, свой сюжет он знает лучше и может мне помочь. - Вы принципиально переводите только писателей-мужчин? - Никогда не задумывалась над этим. Нет, принципа тут никакого нет. Просто, видимо, не попадалась соприродная писательница. - Как вы считаете, возвращается сейчас интерес русского читателя к эстонской литературе? - Сейчас мы можем говорить не о возвращении читателя к эстонской литературе, а о возвращении к литературе вообще. У Хорхе Луиса Борхеса есть эссе о классике. Там он высказывает такую примерно мысль: если бы у него была возможность изучить малайскую или, скажем, венгерскую литературу (а он их не знает), то он уверен, что нашел бы там все необходимые питательные соки для духа. Для меня эта мысль чрезвычайно отрадна. Порой говорят: а что там может быть интересного, в эстонской литературе? Я отвечаю: а в русской? А в американской? Есть культура, есть литература, и применительно к ним не подходят слова "большая" или "малая". - Вы сейчас работаете в журнале "Радуга", заведуете отделом прозы и поэзии; есть ли что-то значительное, на ваш взгляд, в молодой эстонской и той русской литературе, что проходит через ваши руки? - К сожалению, я могу назвать прекрасных стилистов, экспериментаторов, искателей в области формы, но провозгласить какое-то новое достойное имя не могу. Мне кажется, и эстонская, и русская литература все еще живет соками шестидесятников. - Тех шестидесятников, которых вы в основном и переводите. Вы дружите с ними? - Конечно. Часто встречаемся, и даже есть в нашей среде такое выражение: "лейб-переводчик" по аналогии с "лейб-медиком". - Чувствуете ли вы необходимость постоянно совершенствовать свой русский язык в нашей специфической обстановке? - Безусловно. Но регулярно ездить в Россию не получается, приходится утешаться чтением. Больше всего перечитываю, обращаюсь к тому, что непременно принесет мне радость. Сейчас зачитываюсь Набоковым. Такие тонкости, такая ветвистость языка, такая изящность...
Вела беседу |