Общие слова

Такова уже судьба эмигрантского языка. Чем дальше, тем больше он стареет. Зато и сохраняет исторический багаж - в лексике и фразеологии - лучше, чем язык метрополии. Поэтому желание исследовать корни и архаизмы родной речи часто приводит ученых в такие места, которые давно обособились от основного массива говорящих. Здесь на холоде мировых миграционных ветров консервируется то, что в горячем котле столичной жизни перекипело и выкипело. Подумать только, возвращающиеся в Германию российские немцы объясняются, оказывается, на диалектах XVIII века! Так что наша судьба - хранить и обдумывать языковое наследие предков.

В публикуемых под этой рубрикой заметках мы хотели бы проследить сложную историю слова, показать скрещения и расхождения языков, обнажить начальный корень того или иного выражения.

Начнем с лексики (от др.-греч. лексис - слово), объединяющей русский и эстонский языки.

Одинаковых или похожих слов в наших двух языках немало. Конечно, совпадения могут быть и чисто случайными. Напр., sooma и Сема, vaata и вата.

В тех же случаях, когда сходство исторически закономерно, причины его оказываются самыми различными.

Реже всего можно подозревать наследие общего языка-предка. Согласно новейшей лингвистической теории, эстонский и русский языки можно возвести к единому праязыку, существовавшему тысяч десять лет тому назад. Ученые называют его бореальным (по-гречески "северным") или ностратическим (от лат. noster - наш с вами). Если верить этой гипотезе, сходство mina и меня не случайно - когда-то это было одним и тем же словом одного и того же ностратического праязыка.

Более надежно утверждение о заимствовании из языка в язык. В русский язык пришли из эстонского:

сайка - от sai; в XIX веке многие булочники в Петербурге родом были из Эстонии. Вообще имперский город с его миллионным населением и высокими столичными ценами предоставлял прекрасную возможность заработать эстонскому крестьянину, ремесленнику и купцу. Эст. sai значит просто пшеничный хлеб, а русское слово - особо вкусные булочки, как пишет Мельников-Печерский, "из круто замешенного теста". Крутые были парни эти эстонские булочники;

мыза - от mois; такие слова в лингвистической теории называются экзотизмами: на русской почве хутора исчезли уже в XV веке, помещики сселили крепостных крестьян в деревни, где дворы установлены порядком один возле другого. Эстонская деревня так и осталась совокупностью отдельно стоящих имений. Поэтому, когда потребовалось название для такого имения, пришлось переделать эстонское слово. Хутор, кстати, тоже не русское слово - взято из немецкого или шведского;

килька - от kilu; кому же и быть специалистами по морской рыбе, как не эстонцам! Впрочем, академик Трубачев замечает, что килька как истая мореплавательница имеет внизу тела "ярко выраженный киль", и возводит эстонское название, в свою очередь, к немецкому слову киль;

корюшка - говорят, что от korjus, якобы эта рыба питается падалью.

В эстонский язык пришли из русского:

turg - от древнего търгъ - "рынок", которое звучало как turgu; современное торг, Торжок. Название этого города значит то же самое, что финское Турку;

lusikas - от древнего лъжька, которое звучало как luzika; тысячу лет тому назад эстонцы, по-видимому, ели с ножа даже рыбу;

tolkima - от толковать; видно, хорошо просили древние русичи растолковать им непонятные эстонские слова;

maar - по фонетическим признакам одно из самых древних заимствований из русского в эстонский. Мы-то говорим мера, но в древности писали МЪРА, через "ять", и вот этот самый ять когда-то, еще до крещения Руси, произносился как долгое A;

vabadus - от выражения свободь муж в древнем сборнике законов под названием "Русская Правда";

niit - от нить;

puravik - от боровик; причины, по которым эстонцам пришлось заимствовать такое простое слово, - сложные, и мы надеемся о них побеседовать перед новым грибным сезоном;

nisu - пшеница; в X веке сами-то русские не больно еще любили пшеницу, предпочитая ей пшено, т.е. зерна проса. Так свидетельствует один арабский географ.

Чаще же всего эстонско-русские лексические соответствия объясняются общим заимствованием из одного и того же языка.

Таковы из готского:

князь и kuningas. Эстонское слово за многие века почти не изменилось, русское же еще в доисторическую эпоху пережило многие звуковые процессы, так что сейчас и сравнивать их может только специалист;

хлеб и leib, от готск. hlaifs;

меч и mook, от готск. mekeis.

В начале нашей эры готская держава простиралась от Балтийского до Черного моря. Судьба готов была раствориться в населении завоеванной ими огромной области, преимущественно славянском. До сих пор литовцы называют белорусов gudai, т.е. готы. Теперь от грозных владык остались только отдельные языковые факты, вкрапленные в языки подчиненных и соседних народов.

Во многих случаях известен источник заимствования, но определить точное движение слова по языкам не представляется возможным. Эст. raamat, русское грамота, латышское gramata заимствовано из греческого (сравни грамматика - "искусство писать"), но как и каким путем распространялось по разным языкам - дело гадательное. Аналогично якорь - ankur, которое имеет и шведское (др.-шв. ankari), и лат. ankora, и греч. (анкюра) соответствия. Древнеисландское хакалл отразилось в русском как акула, в саамском как аккли, а в эстонском вторая часть была по созвучию понята как kala, и получилось hai kala, или просто hai.

Очень много неясных соответствий в треугольнике эстонский - русский - балтийский. Напр., эст. sober - рус. шабер - лит. себрас. Где начало, где конец этой цепочки?

Но основную массу параллельной русско-эстонской лексики составляют книжные заимствования из древних культурных языков Европы - латинского и древнегреческого. Это так называемые интернационализмы. Например, мотор - mootor, конференция - konverents, политика - poliitika, мода - mood, финиш - finis.

Их чрезвычайно большое количество показывает, что оба наших языка входят в европейский культурно-языковой союз.

Юрий КУДРЯВЦЕВ.