Впереди три нуля с двоечкой во главе, которую нам поставило времяНедавно в Таллинне легендарная российская рок-группа "ДДТ" показала свою новую программу "Мир номер ноль".Публики было много. Могло быть больше. Если бы кризисная ситуация в России внезапно не прибила к нашим берегам несметное количество гастролеров. Меньше быть не могло. Потому что даже самый припадочный гастрольный ажиотаж, слегка смахивающий на паническое бегство, не способен оттянуть от "ДДТ" поклонников, однажды и навсегда вовлеченных в ее магическое поле. О чем новая программа? О человеке: живущем, мечущемся, ищущем, сомневающемся, выживающем в наши нелегкие дни и ночи. Он приходит в наш с вами мир, становится частью МЫ, примеряет различные социальные одежды, ищет любви, размышляет о стране, цивилизации, русской идее, рае на земле, ищет выход, понимает, что умом до него не добежать, и обретает одиночество, обращая его в долгожданную свободу. Так говорит лидер группы "ДДТ" Юрий ШЕВЧУК, с которым сегодня беседует Элла АГРАНОВСКАЯ. - В вашей новой программе "Мир номер ноль" вы используете хронику начала века. И не только хронику, но еще кадры из фильма "Иван Грозный" Эйзенштейна... - И кадр из фильма Довженко "Земля", и что-то из фильмов Пудовкина. - И, конечно, понимаете, что большинство ваших слушателей обо всем этом понятия не имеют. На что вы рассчитываете? - Мы включили в программу эти кадры совсем не по этим соображениям. Просто я очень люблю кино 20-х годов, как люблю рок шестидесятых-семидесятых, который был началом становления, временем поисков формы. И у меня давно возникла идея вставить в программу эти кадры. Но я очень волновался: не слишком ли будем прикрываться этой замечательной эстетикой, не слишком ли легковесна наша программа для такого синтеза. Но пока писал песни, параллельно уже рисовал эти картинки и чувствовал, что видеоарт как бы расширяет образы этих песен, как бы облекая их в форму снов, видений. Вот почему в программе много хроники, много старого кино. Но много и компьютерной графики. Мы попытались сделать такой соответствующий времени постмодерн. Говоря попроще, это называется эклектикой. (Смеется). - Маленький человечек мечется на огромном экране, видимо, в поисках выхода? - Это наш маленький главный герой, а композиция так и называется - "Выход". Иначе я окрестил ее "Горе от ума", как бы в продолжение мысли Грибоедова о том, что умом чаще всего выход не найти, только через любовь, через сердце, через веру. - Заметно, что чисто технически вы ни за что не хотите отставать от мирового прогресса, а на эмоциональном уровне больше всего боитесь потерять свой голос, свое звучание, свою непохожесть ни на кого. Хотя, наверное, это, как и у других, называется рок-н-ролл. - Я действительно люблю тот рок-н-ролл, который больше, объемнее этой музыкальной формы. И мы стараемся быть больше, нежели просто рок-н-ролл. И интересовали меня всегда личности, которые в этом жанре были больше, чем другие, были просто художниками, работающими еще и в этой форме музыкального искусства. Мне кажется, если ты сам немножко больше того, что ты делаешь, когда в очень демократичную и простую форму вкладываешь главные вопросы, которые всегда ставило искусство на протяжении веков, тогда твой маленький демократичный рок-н-ролл тоже становится искусством. Все ведь зависит не от формы, а от того, чем ты ее заполняешь. - И вам совсем не обидно, что часть ваших потенциальных поклонников уходит в сторону других групп, условно говоря, такой, как "Руки вверх"? - Но мы не поем для тела. Мы поем для души. И нам неважно, в каком теле эта душа находится, какого оно цвета, какой национальности, - мы апеллируем к душе, которая дает ему жизнь. А группы, о которых вы говорите, как раз служат телу, молодому, сексуально взрослеющему. Эти девочки - они должны выстраивать какие-то иллюзии, глядя на плакаты с изображением напудренных поп-музыкантов. Это все девичьи грезы, связанные с сексуальным взрослением. А юноши выдавливают прыщи, тоже сексуально взрослея. - Это не ваш контингент? - Но вы же сами на наших концертах видите и очень молодых людей, и достаточно пожилых, а наша музыка их объединяет. Что такое поэт и читатель? Как сказал Вениамин Блаженный, это люди, чувствующие одну и ту же боль. А боль можно чувствовать и в тринадцать лет, и в девяносто. - Когда ваша публика ждет от вас той старой, классической "Осени", а вы ее намеренно не исполняете, вы понимаете, какой между вами и залом закручивается сюжет? - Понимаю. Мы чуть не были погребены под "Осенью". - Но ведь песня - классная? - Да, получилась такая классная, такая народная песня! Я бы даже сказал - песняк! Шлягер, хит, как сейчас называют. Но песня-то была написана от души. И я очень рад, что она случилась. А в результате мы выходили на сцену, и зал на любом концерте скандировал: "Осень! Осень"! И ничего больше не хотел слышать. И мы перестали ее играть. Целый год не играли. Мы боролись с ней, понимая, что она может нас убить. Мы доказывали публике, что у нас есть много других, не менее хороших песен. И когда не пошли на поводу, когда победили, тогда почувствовали, что можем ее спокойно петь дальше. - В нашей прошлой беседе вы сказали, что на время оставляете сцену, уезжаете в лес, точнее в деревню Лебедевку, где будете работать над новой программой, которая еще неизвестно, родится или нет. И вот родился "Мир номер ноль" - программа с таким трагичным названием. Оно трагично от безысходности или от надежды? - Название очень хорошее. - Я же не сказала, что плохое. Я сказала, что трагичное. - Казалось бы, три несовместимых слова: всеобъемлющее - "мир", "номер" - колючее такое, и "ноль" - быть может, все сущее, а может быть, пустота. Хотя в пустоту я не верю. Мы спрашивали у молодежи, что они понимают под этим названием. Они понимают так, что это время начала. А вы увидели в этом слове трагизм. И это замечательно - значит, в нем вообще все есть. Да и время сейчас такое, переходное. Много нулей впереди, целых три, с двоечкой во главе, которую нам поставило время. Но вообще объяснить все это сложно. И не нужно. А название мне просто приснилось. Когда программа практически уже была написана, мы с ребятами долго мучились, искали его. И всплыло - "Мир номер ноль". Мне кажется, оно достаточно характеризует то, что в ней заложено. - А откуда возник символ программы - такой странный мужчина с биноклем? - Он случайно найден. Мы репетировали с ребятами, а параллельно с Андреем Сокуровым монтировали видеоарт. И вдруг на экране промелькнул всматривающийся в небо мужчина с биноклем. Как-то подсознательно я тормознул пленку и попросил вернуться назад. И так он мне понравился, что немедленно было решено: он будет символом новой программы. - Согласитесь, с точки зрения привлекательности, не самый выигрышный образ. Наше поколение еще может его прочитать и понять. А что кажется молодежи? - Но мы вообще меняемся. И музыка наша стала немножко другой, с элементами альтернативы: много техно, которую мы сталкиваем как мертвую музыку с горячей гитарной музыкой. Тут много формотворчества. С другой стороны, это было сделано не ради моды, не ради того, чтобы развернуть молодежь к себе. Просто нам было крайне интересно расширить палитру красок, найти какие-то новые звуковые сочетания, визуальные, световые. В общем, перед нами, как перед Сикейросом, была стена, и мы сделали такую наскальную живопись. Параллельно рождались декорации. И тут же всплыл термин "новоархаика": я как раз читал книгу Александра Гениса "Вавилонская башня", в которой услышал созвучные моим мысли. Сейчас вообще много новоархаичного. Ведь архаичное искусство было в большей степени визуальным. Ведь архаичное искусство было в большей степени визуальным. И у меня очень много визуального. И я пытаюсь в нем спрятаться. И звучит не просто монолог, а диалог с залом, и возникает какой-то праздник, даже чуть-чуть вакханалия, и начинается проход главного героя через язычество - к Господу. Много здесь всего намешано. Но - главное - нам было страшно интересно: осваивать новый язык, нарезать кольца, вот эти, техно, изучать компьютерную графику. И я очень рад, что мы не ханжи, не старые, извините, пердуны, что мы не пугаемся того, что не знаем, и не используем компьютер как пишущую машинку. Мы понимаем, что новые технологии помогают. Нет, не прогрессу в искусстве - в него я не верю, конечно. Прогресса в искусстве быть не может, иначе нынешние композиторы были бы гораздо интереснее, чем Бетховен. Но этого не случается. Но, как писал Дмитрий Сергеевич Лихачев, расширяется сфера искусства. И вот это расширение сферы искусства благодаря новым технологиям нас очень интересует. - Вам трудно карабкаться вверх? И в прямом смысле - тот, кто видел новую программу, меня понимает, - и в переносном? - Ночь похожа на лифт, в котором умер поэт. Помните строчку из новой песни? "Мама, разбуди меня вечером, чтобы я ночь не проспал" - песня о свободе. И наш главный герой порывает суетливые связи с миром и движется в сторону свободы. Есть гении, которые просто едут на лифте, очень быстро, ярко, сочно. Я же из тех людей, которые долго и мучительно поднимаются на этот верхний этаж по лестнице. Вот такая судьба, такой вот крест. И у меня еще осталось немало ступенек до этого верхнего этажа. Такая судьба... Я ответил, да?
|