|
|
Одиссея Эркки МикконенаЕлена ИВАНОВА. В летней столице отдыхает много иностранцев, среди них значительную долю составляют финны. И мне судьба подарила встречу с человеком необыкновенным, отдыхающим в санатории "Тервис". Зовут его Эркки Микконен.- Я дитя первой пятилетки. В тридцатые годы мы жили в Хельсинки, отец работал на автосборочном заводе. Под влиянием пропаганды наша семья выехала в Советский Союз: отец устроился на работу по договору в Петрозаводске. Там мы обосновались неплохо: в то время, когда люди умирали с голоду, для иностранных специалистов до 1934 года существовали специальные магазины инснабы, где было все. Детство мое проходило прекрасно, у нас была дача на Онежском озере, и там я со своими друзьями Нянтоненами купался и загорал. В 1935 году после убийства Кирова начались преследования финнов. И один за другим то из дома, то с работы люди начинали исчезать. В 1936 году мы были еще финскими гражданами. Тогда родителей вызвали в НКВД и сказали: "Если вы не хотите принимать советское гражданство, можете уезжать". Мы остались, но в Петрозаводске прожили недолго. С одним финном Пункари отец вычитал, что в Ялту на строительство спиртзавода требуются плотники. В 1937 году мы туда переехали, жили в татарской деревне Никита между Ялтой и Гурзуфом. В 1938 году 22 июля отец не вернулся с работы, и полгода мы ничего о нем не знали. Когда началась Зимняя война, директор школы выстроил классы на линейку, начал говорить о белофиннах. Помню хорошо, как он остановился около меня, уставился и говорит: "Враг может быть и среди нас. Мы должны быть бдительнее". Финнов, которых забрали вместе с отцом, обвинили в шпионаже, осудили, большинство из них были расстреляны. Отца моего тоже приговорили к расстрелу, но дело было пересмотрено, и его приговорили к трем годам за антисоветскую пропаганду. О том, что он был приговорен к расстрелу, я узнал только в 1962 году. Во время Второй мировой войны мы остались в оккупации. Немцы вошли в Ялту 7 ноября 1941 года, а уже 27 декабря расстреляли всех евреев. В восьмидесятые годы я часто отдыхал в Ялте, ходил к памятнику, где ребята из моего класса тоже похоронены. На памятнике том надпись: "27 декабря 1941 г. немецкие фашисты расстреляли 2200-2500 советских граждан". В 1942 году всех людей в нашем районе поделили на три категории. В первую попали те, кого готовили к отправке на работу в Германию, во второй были те, кого передали в распоряжение немецких властей, в третьей - те, кого передали в распоряжение русских. Я попал в первую группу. Когда за нами приехали немцы, мы убежали в лес. Вскоре в Ялту прислали немецкого шефа, который контролировал винные заводы (в этом он был большой специалист), и тот никого больше в Германию отправлять не отдавал. В 1944 году закончилась немецкая оккупация, Ялту освободили 23 марта. Я пошел на маленькую электростанцию учеником электрика. А 18 мая 1944 года к нам домой постучались." Кто там?" - спрашиваю. "Проверка документов", - говорят. Открываю, на пороге стоят два советских автоматчика и говорят: "Слушайте постановление правительства. В годы Великой Отечественной войны финский народ изменил своей Родине, и советское правительство постановило сослать вас в отдаленные районы". Вера матери в справедливость рухнула, а я сказал: "Моя Родина - Финляндия, я ей не изменял и не изменю. Стреляйте нас тут". Нас бросили в грузовую машину и повезли на Ай-Петри в Бахчисарай, а оттуда загнали прикладами в телячьи вагоны и везли восемнадцать суток в Среднюю Азию. В конечном итоге привезли в Самаркандскую область, поселили в кибитки, дали только ковер из бараньей шерсти и отправили на уборку урожая. Мама заболела малярией. Помню, повезли мы ее на подводе на железнодорожную станцию, пять дней она пролежала в больнице, прошла курс лечения. Назад мы шли десять километров пешком. Я отломал палку, мать обняла меня и сказала: "Эркки, мы и это с тобой переживем". Вскоре нас перевели на остров который находился на Зеравшане. Там жили поволжские немцы, крымские татары, двадцать прибалтов и мы. Жили в коровнике, мать работала на огороде, я в транспортном цехе. В то время мать, чувствуя, очевидно, свой конец, рассказывала мне, откуда мы родом: у нас ведь даже документов не было, была только справка, что мы семья врага народа. Вскоре мама умерла, и тогда я решил бежать. В декабре 1945 года оказался в Фергане, мне отдали документы на руки, а я их уничтожил. При оформлении новых документов придумал себе биографию и назвался Микониным Игорем Андреевичем из Петрозаводска. Я призвался в армию в апреле 1949 года, в военизированную охрану. Когда отменили карточную систему, ввели новые деньги, началась гонка вооружения, и есть стало совсем нечего. Многие стали воровать с производства, тогда за хищение государственного имущества давали от 5 до 10 лет, а за групповое и того больше - от 10 до 25 лет. Лагеря были все забиты, мест не хватало, поэтому понадобились войска для охраны лагерей. После учебки в Калуге я попал в Сибирь, в поселок Чекист недалеко от Томска. После убийства Кирова была разгромлена ленинградская парторганизация, и здесь на поселении находились политические каторжники. Меня назначили начальником помощника режима. В 1951 году я получил отпуск и поехал в Сочи к своей невесте Нине Осипенко, с которой познакомился еще до призыва. В 1952 году я демобилизовался, мы с ней поженились и уехали жить в Ростов. Даже моя жена не знала, что я финн. Однажды, когда у нас родился ребенок, я его держал на руках и пел колыбельную на финском языке - и откуда я ее знал? - жена спросила: "На каком языке ты поешь?" Тогда я ей все рассказал. После смерти Сталина я стал разыскивать своих родных, свои корни. Поехал в Ялту, где прошло мое детство, расспрашивал соседей: может, они что-нибудь помнят. Одна соседка сохранила мой портрет, где мне было четыре года. Разыскал Нянтонена, друга детства, который жил в то время в Петрозаводске. Он мне и сказал, что мой отец жив, живет в Кондопоге, и мы поехали к нему. По прибытии на место Тойво Нянтонен пошел подготовить отца. Говорит: "Антто, ты об Эркки что-нибудь знаешь?" Отец отвечает: "Было официальное сообщение, что его потопили на корабле". - "Да нет, он там в машине сидит". Отец побежал мне навстречу, мы обнялись, поплакали. И написали письмо в Финляндию, чтобы мне выслали свидетельство о рождении. Когда я вернулся в Ростов домой, сразу пошел в КГБ и во всем признался. Подполковник выслушал меня и сказал: "Каждый как мог, так и спасался. Вы не обижайтесь, мы возьмем у вас отпечатки пальцев..." И затем полтора года проверяли тот срок в пятнадцать лет, что я жил под чужой фамилией, после чего я получил финские документы. Несколько раз я оформлял документы на выезд в Финляндию. Столько же раз мне отказывали. Наконец в 1964 году я получил финские документы, а 18 июня мы пересекли финскую границу. И до сих пор в рамках нашей семьи мы отмечаем этот день как День победы. В Финляндии я работал в небольшой электромонтажной фирме, часто меня приглашали быть переводчиком. Я был переводчиком у Шибаева, председателя ВЦСПС, крупных профсоюзных деятелей. Большая работа была в 1993 году, когда Россия решила перенять финскую пенсионную систему. Встречался с Путиным, когда он состоял в команде Собчака. Если бы мне тогда не сказали, что он полковник КГБ, я бы на него внимания не обратил. Но когда я это узнал, мой внутренний фотоаппарат заработал. Помню, был он тогда немногословен, слушал очень внимательно, вопросы задавал продуманные. И даже дважды спросил у меня: "Вы правильно перевели?.." А в Пярну мы приезжаем с компанией вот уже на протяжении четырех лет. Раньше мы ездили отдыхать в Ялту, но потом открыли для себя этот маленький курортный город. Нам здесь очень нравится, и мы великолепно проводим время. Спасибо.
|