|
|
|
Запах хвои
Мир отвечал размерам человека, М.Волошин. “Космос”. Встреча Нового года - удивительный праздник, общий для всех, и в то же время у каждого народа свой. “Если бы предоставить всем народам на свете, - писал “отец истории” Геродот, - выбирать самые лучшие из всех обычаев, то каждый народ, внимательно рассмотрев их, выбрал бы... свои собственные. Так как убежден, что его обычаи наилучшие”. Вот и праздники, в особенности на рубеже года, во всяком случае, до недавнего доинтернетовского времени у каждого народа были свои. История, природа, условия жизни, климат, характер, особый образ жизни диктовали ритуал встречи Нового года. И у всех народов он связан с детством. Даже если вам далеко за... неважно сколько лет, все равно где-то в далеких уголках памяти хранятся запахи хвои, корицы, мандаринов и сдобы, радостные ожидания чего-то необычайно хорошего. У одних в канун Рождества, у других под Новый год подарки приносил где-то Святой Николай - Санта Клаус, где-то Pere Noel - Папа Мороз, а где-то Дед Мороз со Снегурочкой. И далеко не всегда и не везде символом Рождества и Нового года была и есть елка потому, что она не везде растет, и обычай этот не такой уж древний и известен только с конца XVI столетия. Предшественником рождественско-новогодней елки на родине этого обычая, в Германии и Эльзасе, были ветки вишни и других плодовых деревьев, которые ставили задолго до Рождества в воду для того, чтобы они зацвели к праздничному дню. Снаружи дома украшали ветками тиса, бука, можжевельника и ели. Что же все-таки способствовало возникновению обычая и распространению почти по всему миру ели как символа Рождества и Нового года? Одни считали, что произошло это от веры в “чудесные” свойства ели, колючие иголки которой защищали от злых сил и ведьм, другие видели в украшенной яблоками и орехами ели прообраз библейского “райского дерева”, но, вероятно, ближе всего к истине были те, кто объяснял широкое распространение ели тем, что она просто зеленая круглый год. И хотя на баронских мызах Эстонии с Рождества и до Нового года горели свечи на разукрашенных елках, на хуторах у Юри, Сасся, Михкеля и других, что стояли на баронской земле, не было обычая приносить в дома елки, зачем же их рубить без дела. Зато у эстонского народа было другое и в счете времени, и в самом праздничном ритуале. Празднества по поводу окончания хозяйственного года начинались с Mihklipдev (29 сентября) - к Михкелеву дню должны были быть “naeris koopas ja naine toas”, то есть “репа в погребе, а жена в комнате”. Ориентиром же наступления зимы служил Andresepдev (30 ноября): “Андрей рассуждает; Nigula (6 декабря) - Николай проклинает; Luutsia (13 декабря) - Лючия с мешком приходит; Fooma (21 декабря) - Фома снегом заносит”. Рождество начиналось в Фомин день и заканчивалось в Kolmekuningapдev (6 января) - в день “Трех королей” (Крещение). Завершение же всех рождественских праздников наступало на двадцатый день - 13 января, в день святого Канута, который, согласно бытовавшей в Скандинавии поговорке, “прогонял Рождество”. Интересно, что в этом народном календаре затерялся Новый год - он для эстонского крестьянина не был связан ни с трудовыми, ни с вошедшими в обиход христианскими памятными датами. И хотя его отмечали, но так же, как и все праздники, по-своему. К Рождеству, например, наряжались гусем, к Новому году - козлом или медведем, к празднику “Трех королей” - журавлем. Эти ряженые ходили по домам, озорничали, заставляли детей петь, а потом просили пиво и закуски. Новогодний “козел” напяливал вывернутую наизнанку овчину и привязывал вместо хвоста веник. Ходил на четвереньках и когда в каком-нибудь доме натыкался на кадушку с водой, окунал в нее “хвост” и под крик и визг хлестал им хозяев. Наконец, ряженые “козлы” вместе со своими “пастухами” покидали хутор, писали на дверях кусочком угля номер нового года и шли дальше, на ближайший хутор, в другую семью поозорничать и пожелать добра и достатка в наступившем году. Этот обычай, встречаясь впервые в Новом году, желать друг другу всего самого лучшего сохранился до наших дней из глубокой старины. Первым гостем в семье в новом году предпочитали видеть мужчину. Говорили так: “Если в новогоднее утро первой в гости придет женщина - не миновать беды. Если же первым гостем будет мужчина, быть тому году счастливым”. XX век раздвинул границы государств, перемешал народы, распространил одни и уничтожил другие обряды и обычаи. Северная елка - непременный участник рождественско-новогодних торжеств - теперь и в южных городах и странах украшает площади и дома, там, где она вообще не растет; вместо кровяной колбасы в эстонских домах готовят стейк на решетке или гриль на вертеле, а в таллиннских ресторанах на новогодний вечер предлагают лягушачьи лапки в мандариновом соусе или фаршированных кальмаров с сырным гарниром, вместо ритуальных игр на соломе - диско-вечер в “Декольте” или “Голливуде” по многу сотен крон за билет, а огоньки адвентских семисвечников светятся в окнах не только лютеран, но и православных, католиков, да и атеистов. Из далекого Китая пришла к нам таблица циклических символов тамошнего летосчисления. Газеты, радио и телевидение Европы и Америки без доли юмора рассуждают, чем лучше последний год уходящего века “Чэнь” - Дракона прошлого года “Мао” - Зайца и что принесет нам наступающий год “Сы” - год Змеи, которая у одних народов символ добра и мудрости, у других - грехопадения. Думаю, что в нашей далеко не простой жизни без доли юмора было бы просто невыносимо, а посему - Бог с ним, с китайским змеем, впереди новогоднее застолье, и в последнюю полночь уходящего XX века, в канун нового тысячелетия мы поднимем бокалы с шампанским, пожелаем друг другу в новом году удачи и будем твердо верить, что впереди нас ожидает неожиданное и радостное чудо, о котором поэт сказал:
Но чудо - есть чудо Лев ЛИВШИЦ. |
|